Олег Шмелев - Скатерть на траве

• Название: Скатерть на траве
• Автор: Олег Шмелев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

Книга состоит из двух произведений. Повесть «Скатерть на траве» – о судьбе человека, который не сумел в трудный для себя час проявить твердость воли, пошел на сделку с собственной совестью и окончил жизнь трагически.

В остросюжетном романе «Три черепахи» рассказывается о друзьях, которые росли в одной среде, но судьба их сложилась так, что в зрелые годы они оказались на совершенно разных позициях. Книга должна послужить делу воспитания молодых людей в духе честного отношения к своим обязанностям перед обществом.

---

– Но с вами же тоже было плохо, вас минеральной водой отливали.

– Было дело, – мрачно согласилась она.

– А Коротков появился, когда вы уже в себя пришли?

– Ну да.

Значит, прикинул Синельников, Слава появился на поляне не менее как на пять минут позже Луньковой. А ей потребовалось на то, чтобы прийти с пляжа, две минуты – приблизительно столько прошло времени с мгновения, когда остальные услышали отдаленный крик. За пять минут много можно успеть, если человеку двадцать девять и он атлетического сложения…

– Вы вчера, когда мы ездили на место, говорили, что Перфильев упал и закричал, словно его ножом ударили. Вы не пробовали его поднять?

– Что вы?! – У нее даже округлились глаза от такого немыслимого предположения. – Он двигаться не мог. У него, наверно, инфаркт был. Я как-никак медучилище кончала.

В последних ее словах звучала некая легкая оскорбленность, и это понравилось Синельникову.

– Ну хорошо, Мария, на сегодня хватит. Я вас еще позову. – Он подписал ей пропуск и добавил: – Поставьте в двести второй комнате печать.

Когда она уже подошла к двери, он сказал:

– Между прочим, служба ваша у Короткова может и прекратиться.

Она сделала презрительный жест и ответила, не оборачиваясь:

– Подумаешь! Без работы не останусь. Медсестры нарасхват. Могу и на две ставки устроиться.

– Счастливый человек. Ну ладно, позовите его сюда.

Открыв дверь и выйдя в коридор, она молча показала Короткову рукой дескать, просят. Коротков был хмур, но вполне спокоен. Правда, по его подглазьям можно было заключить, что спал он эту ночь в отличие от Марии Луньковой несладко, если вообще спал.

– Знаете Владислав Николаевич, диковатая мысль у меня возникла, – сказал Синельников словно бы в раздумье. И, закурив, продолжал: – Друзья ваши, Румеров и Максимов, гуляли вчера от души. А вы ни капли в рот не взяли. Обидно, а? Лучше бы вам выпить.

– Не злоупотребляю. Я за рулем.

– Все мужчины были с такими красивыми женщинами, а вы без…

Синельников замолчал, решив молчать до тех пор, пока не заговорит сидевший перед ним самоуверенный, красивый и, судя по всему, весьма деловой и неглупый человек. Синельников, собственно, высказал сейчас вслух то, что подспудно служило исходной точкой складывавшейся у него версии. И сделал он это умышленно.

У Короткова хватит сообразительности понять, к чему все это клонится. Синельников ставил ловушки. Если его версия верна, то Коротков в эту минуту должен выработать для себя линию поведения: как реагировать на открытый ход? Сам Синельников ничем не рисковал, так как было совершенно ясно, что при любом варианте прямых улик в доказательство своей версии ему не добыть, а получению косвенных Коротков помешать не сможет.

Синельников, несмотря на молодость, имел уже некоторый опыт и знал цену молчания на допросах. Он даже развивал перед товарищами полушутя-полусерьезно идею шкалы, по которой можно с большой точностью определять, насколько успешно идет дознание. Не отвечает допрашиваемый на ключевой вопрос, скажем, тридцать секунд – значит, ты на правильном пути. Отвечает, не задумываясь, через две секунды – твой путь сомнителен.

Он докурил сигарету – стало быть, прошло не менее минуты, а Коротков все сидел, как прежде, закинув ногу за ногу и сцепив пальцы на колене, и глядел на черный пластмассовый стаканчик, из которого торчали давно не чиненные карандаши. Выражение лица его нисколько не изменилось, разве что чуть прищурились глаза.

Если рассчитывать по той самой шкале, то Коротков изобличал себя на сто двадцать процентов, но он, кажется, вообще не собирался рта раскрывать.

Наконец не выдержал Синельников.

– Чти же вы молчите?

– А вы меня ни о чем не спрашивали, – по-прежнему спокойно ответил Коротков.

Но Синельников все же уловил в его тоне, что не просто так он молчал – он раздумывал над предыдущими словами, и не напрасно раздумывал. И смысл их понял.

– Тогда ответьте на несколько вопросов. По возможности правду.

– Охотно.

– Все-таки отдавали вы Луньковой деньги Перфильева или нет?

– Отдавал.

– Почему вчера говорили: нет?

– Растерялся… Все-таки деньги… Мало ли что…

– Почему ей?

– Она их заслужила.

– У Перфильева есть дочь.

Тут Коротков опять задумался, но ненадолго.

– Простите, не знаю, как к вам обращаться, – сказал он.

– Меня зовут Алексей Алексеевич.

– Видите, какое дело, Алексей Алексеевич… Мы, конечно, с Леной знакомы, но как бы это вам сказать…

Он, казалось, подыскивал подходящие выражения, но Синельников отлично видел, что не в выражениях суть. Просто Коротков не заготовил ответа на этот вопрос.

– Ну-ну, вы знакомы – и что?

– Как бы я ей объяснил, откуда у меня отцовы деньги?

Это было крайне неубедительно.

– Вы не имели права брать из пиджака ни деньги, ни блокнот.

Коротков изменил позу – сел прямо.

– Виноват, Алексей Алексеевич. Не сообразил. – Самоуверенности у него заметно поубавилось, но смирение было неискренним.

– Чем вы занимаетесь? – смягчая тон, спросил Синельников.

– Художник. У меня договоры с колхозами. Наглядная агитация, декорации и прочее. Все совершенно законно, есть соответствующие документы.

– Но официально где-нибудь числитесь?

– На профсоюзном учете состою в Худфонде РСФСР. – И, усмехнувшись, Коротков прибавил: – Взносы плачу аккуратно.

– Это как понимать – Худфонд?

– Художественный фонд РСФСР. Раньше я работал в издательстве. Четыре года.

– А вы имеете право нанимать рабочую силу?

Коротков смутился, но как-то деланно.

– Нет-нет… Но Маша меня просила… Умоляла…

Понимаете…

– А почему вы думаете, что она «купнула» Перфильева?

Этого вопроса Коротков, кажется, вообще не ожидал. Он передернул плечами, лицо его на секунду стало злым.

– Вот балаболка! – И голос его тоже звучал зло. – Она же дура набитая!.. Шутил я, понимаете? Шутил… Ну зачем ей Сашу топить?! Он же ее любил, понимаете?

– Хорошо, не будем трогать эту тему, – великодушно помог ему Синельников. – Сегодня я вас больше затруднять не буду, но вот какая штука. Вы должны быть в городе, потому что можете в любой момент понадобиться нам. Я могу, конечно, оформить в прокуратуре подписку о невыезде, но, по-моему, это лишнее. Лучше так договориться, по-джентльменски. Вы как думаете?

– По-моему, тоже, – заметно огорченный словами о невыезде, совсем уже смиренно согласился Коротков. – Но мне, видите ли, необходимо раза два-три съездить в колхозы. Обязательства…

– Это не возбраняется. Только, будьте любезны, сообщайте, где вас искать… И потом, у вашей машины, кажется, левой фары нет?

– Я уже договорился, поставят.

– А зачем сказки насчет Худфонда? – спросил Синельников. – Там вы не числитесь. Вы же работаете в артели, в бытовом обслуживании.

Коротков посмотрел на него как бы издалека.

– Я подал в Худфонд заявление.

– Но вас, наверное, не приняли?

Коротков ничего не ответил.

Синельников записал на бумажке свой телефон, дал Короткову и с тем отпустил его. Как часом раньше он не спросил Елену Перфильеву о ночном визите, так теперь счел неуместным спрашивать об этом самого Короткова, но совсем по иным соображениям. Он оставил это впрок, до более подходящих времен…

Без четверти десять показывали часы, а у него уже столько навертелось в голове, что пора было менять ритм. Но сначала требовалось повидать начальство. Начальник отдела оказался на месте. Синельников доложил о происшедшем, поведал о своих сомнениях и подозрениях, о том, что делал и что собирался предпринять. Андрей Сергеевич одобрил, сказал: «Тянешь нитку – тяни…»

Теперь оставалось два неотложных дела, а потом можно будет засесть за изучение записной книжки.

Комиссия, где работал Перфильев, располагалась в здании рядом с облисполкомом. Синельников отправился туда пешком и прибыл удачно: через пятнадцать минут там должно было начаться совещание.

Начальница Перфильева, седая дородная женщина со строгим, озабоченным лицом, приняла Синельникова без промедления. Услышав о трагическом происшествии, она всплеснула руками и жалостно запричитала:

«Ах, Александр Антонович, Александр Антонович, бедная головушка! Так и не оправился…» Синельников в деликатной форме поинтересовался, от чего должен был, но не оправился Перфильев. И она объяснила, что три года назад у Александра Антоновича умерла жена, в которой он души не чаял, которую боготворил. Да ее и весь город любил – разве он, Синельников, ее не знал?

И тут он вспомнил, откуда ему знакома эта фамилия. Перфильева была заведующей кафедрой в технологи ческом институте, доцентом, доктором наук, ее дважды избирали депутатом областного Совета. И действительно, ее знал и любил весь город.

Однако для сетований не оставалось времени – надвигалось совещание. Что касается круга обязанностей Перфильева, начальница сказала, что их было много, может быть, даже слишком много. Она их перечислила, и Синельников выделил для себя тот факт, что Александр Антонович имел самое непосредственное отношение к распределению фондируемых товаров и материалов, в частности строительных, и таких дефицитных, как кровельное железо. И автомобили, предназначенные для продажи передовикам сельского хозяйства, тоже подлежали его контролю. Второй раз за это утро услышал он слово «фонд».