Элизабет Адлер - Богатые наследуют. Книга 2

• Название: Богатые наследуют. Книга 2
• Автор: Элизабет Адлер
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-137-5

В этой книге читатель найдет окончание романа «Богатые наследуют» и узнает разгадку тайны Поппи Мэллори и законного наследника ее состояния.

---

Они не позволили ему увидеть ее.

– Она слишком больна, чтобы узнать, что вы здесь. А вы слишком больны, чтобы ходить.

Он приказал телохранителям дежурить около ее двери день и ночь, но сестры не позволили.

– Этот госпиталь – дом Божий, – сказали они. – Мы спасаем жизни, а не лишаем жизни. Здесь не должно быть ни оружия, ни насилия.

Но они не делали никаких попыток убрать охрану от дверей палаты Франко, понимая, что риск был слишком велик.

Когда двумя неделями спустя Франко сказали, что он может покинуть госпиталь, Поппи все еще не открывала глаза; она не двигалась, не говорила. Он пошел посмотреть на нее, зажав гардению в руках. Она лежала на кровати, голова была перевязана бинтами. Ее глаза плотно закрыты, и он мог слышать ее дыхание. Было странно, думал он, видеть ее перед собой – и все же ее не было здесь. Кто знает, где была Поппи сейчас в своих снах? Положив на подушку гардению, Франко нежно поцеловал ее и оставил Поппи ее снам.

Он отказался покинуть госпиталь до тех пор, пока она не придет в себя и он будет знать, что с ней все в порядке.

– Но, синьор, – протестовали они, – вы не можете остаться; нам потребуется ваша комната…

– Позвольте мне остаться, – сказал он. – И я обещаю, что в будущем году в вашем госпитале будет новое крыло – и сто новых комнат!

Прошло еще три недели, прежде чем Поппи открыла глаза. Он сидел у ее кровати, и она взглянула на него мутными глазами.

– Франко? – спросила она.

Ее голос был слабым и хриплым, но она узнала его. Франко ей улыбнулся.

– Теперь все будет хорошо, Поппи. Вот увидишь, все будет хорошо. Скоро ты поправишься. Я принесу тебе все, что ты хочешь.

Она улыбнулась.

– Гардении, – сказала она.

Он заполнил ими всю палату, пока сестры не запротестовали, что запах стал слишком сильным.

День ото дня Поппи становилось понемногу лучше, но когда врачи сказали ему, что процесс выздоровления может затянуться на месяцы, может быть, даже на год, он перевез ее в специальной санитарной машине в частную клинику в Неаполь.

Он заполнил ее комнату цветами, книгами, он приносил ей красивые ночные сорочки и халаты, серебряное зеркало, чтобы она могла видеть, как отрастают ее короткие волосы, остриженные перед операцией; он дарил ей всевозможные подарки и каждый день навещал, справляясь лично у врачей, как шло ее выздоровление.

– Конечно, мы пока не можем предвидеть всех последствий, – говорили они ему. – Но синьоре повезло – пуля не проникла в часть мозга, отвечающую за движения, и поэтому нет паралича… Но у нее будет некоторое ухудшение памяти… мы еще не знаем, насколько сильное.

Между прочим, она не помнит о случившемся. Она думает, что машина потеряла управление из-за дождя и что она была за рулем. Будет лучше не разубеждать ее.

Поппи выздоравливала быстрее, чем они ожидали, и двумя месяцами позже ей сказали, что она может идти домой.

Франко сидел у ее кровати; ему хотелось, чтобы она оставалась здесь—хотя бы еще неделю. Но было пора отпустить ее.

– Что ты собираешься делать? – спросил он.

Она улыбнулась ему, похожая на молодую девушку с ее новой короткой стрижкой.

– Поеду домой, – ответила она просто.

– В Монтеспан?

– Монтеспан? Конечно, нет, – на виллу Кастеллетто, – озадаченная, она нахмурилась. – Разве не это наш дом, Франко.

Он мрачно кивнул.

– Думаю, да.

– Я всегда думаю о ней как о нашем доме, – сказала она смущенно. – Но у меня такой беспорядок в голове последнее время.

– Она твоя, Поппи, – сказал он. – Все, что ты только захочешь, – твое.

Ее простодушные глаза внезапно стали грустными.

– Тебя? – спросила она мягко. Он улыбнулся.

– Боюсь, это единственная вещь, в которой я вынужден тебе отказать.

– Тогда до свидания опять, Франко.

– Да, теперь до свидания, Поппи. Казалось, она не слышала его.

– Я должна сначала поехать в Монтеспан, – закричала она. – Забрать Лючи. Бедный, бедный Лючи! Дорогой Лючи. Как я могла забыть о нем! И посмотреть, может, Роган вернулся.

– Роган?

Ее глаза сузились, и она посмотрела на него грустно.

– Что? – проговорила она слабо. – Бедный Лючи, он, наверное, так одинок. Я ненавижу одиночество. Я заберу его, и мы вернемся на виллу – на удачу. – Она с любовью улыбнулась ему. – Есть что-то наполняющее, трогающее душу в этих словах, Франко, – наудачу, навсегда…

Он смотрел на нее скорбно; одно мгновение она была его прежней Поппи, а в следующий момент ее словно затягивало в зыбучие пески, когда мысли и воспоминания путались в ее мозгу и ускользали от нее… Боже, прости меня, говорил он про себя, за то, что я сделал с ней.

ГЛАВА 60

1932, Италия

Энджел сидела в саду на вилле д'Оро, когда она прочла заголовок:

«Покушение на убийство главаря мафии».

Но именно последние строки этой статьи привлекли ее внимание:

Мальвази был в обществе женщины, которая была серьезно ранена. Установлено, что ею была синьора Поппи Мэллори.

Газета выпала у нее из рук на траву, когда образ Поппи, изрешеченной пулями, встал перед ее глазами, и она закрыла глаза руками, побежденная жалостью и скорбью. Почему Поппи была с таким человеком? Все знают о нем, все знают, кто он…

– Ох, Поппи, Поппи, – стонала она. – У нас было так много. Как все могло дойти до такого?

Она порывисто встала на ноги; она должна пойти к ней, она не может оставить ее так просто лежать там, одинокую и, может, умирающую… В конце концов, они ведь любили друг друга когда-то, как сестры… Подняв газету, она прочла, что Поппи была в госпитале «Кроче Росса» в Генуе… Она может поехать туда хоть сейчас.

– Мама? Что ты здесь делаешь—совсем одна? – Ее дочь Елена позвала ее через лужайку, и Энджел автоматически помахала ей рукой. Иногда голос Елены звучал почти нормально; она очень хорошо читала по губам, и если она видела человека, то всегда понимала, что он говорит. Но чем старше она становилась, тем больше забывались ее детские воспоминания о звуках, и в ее тридцать три года большинство произносимых ею слов лишь отдаленно приближались к звукам нормальной речи. Теперь только Энджел и Мария-Кристина могли понять, что говорила Елена. Елена была такой красивой – высокой, белокурой, с чистыми, как небо, голубыми глазами, глубокими, как голубые гроты, и простодушно-невинными, – что люди оборачивались ей вслед.

Но проблема была и в том, что умственное развитие Елены оставалось на уровне ребенка; решимость Энджел защитить ее от ранящего сознания своей непохожести на других детей не только изолировала ее – она задержала ее развитие. Елена никогда не ходила в школу, в отличие от Марии-Кристины; она была все время дома вместе с матерью, и годами Энджел делала вид, что все в порядке. Она улыбалась, когда люди смотрели на Елену, озадаченные, и объясняла, что Елена—очень застенчивый ребенок; она отвечала на вопросы, которых Елена не слышала; когда девочка была маленькой, она не разрешала ей ходить в гости, а когда та повзрослела – на взрослые танцевальные вечера, говоря, что Елена слишком хрупка и впечатлительна. Она не позволяла ей взрослеть. Когда она в конце концов покинула Фелипе и Александра и вернулась в Калифорнию, двенадцатилетняя Елена зависела от матери, как шестилетнее дитя.

На ранчо Санта-Виттория Розалия заметила, что происходит, и предостерегла Энджел. Она с сочувствием подумала, что, может, из-за того, что Энджел потеряла своего сына, она сверх меры опекает девочку. Елена превратилась из прелестного ребенка в молодую девушку, по-прежнему совершенно изолированную от реальной жизни, но счастливую и балуемую в ее маленьком мирке, где все понимали и любили ее. Она не знала ничего другого. Она обладала наивностью ребенка, но лицом и телом хорошенькой молодой женщины. Она никогда не встречалась ни с кем, кто не принадлежал бы к семейному кругу Абрего – Константов или их друзей, и еще врачей, к которым ее продолжали водить; Энджел потом всю жизнь кляла себя за то, что даже не заметила, что случилось с Еленой.

Елена побежала через лужайку, размахивая теннисной ракеткой. На ней была короткая белая юбочка, босые ноги, загорелые под летним солнцем. Она такая изящная, грациозная, думала Энджел, у нее походка балерины… и, кто знает, может быть, Елена могла бы ею стать, если бы она не держала девочку все время при себе из-за своих нелепых страхов.

– Мама? Почему ты не пришла на теннисный корт посмотреть на меня? Ты же обещала… Мне так тебя не хватало, мама, – добавила она, но ее слова были лишь набором малоразличимых звуков.

– Извини, дорогая. Я просто читала газету и позабыла совсем о времени. Я могу пойти прямо сейчас.

– Уже поздно. Марии-Кристине надоело. Она больше не хочет играть.

Это было типично для другой дочери, думала Энджел, – сосредоточить свое внимание надолго на чем-то она могла с таким же успехом, как бабочка, это был ее жизненный стиль – она порхала от мужчины к мужчине, подобно тому, как бабочка порхает с цветка на цветок.