Екатерина Кинн - Самое Тихое Время Города

• Название: Самое Тихое Время Города
• Автор: Екатерина Кинн
• Издательство: «Издательство АЛЬФА-КНИГА»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9922-0158-1

Любой город – многослойная структура, и мы, люди, живем лишь в одном из его слоев, не зная о том, что творится в других Любой город многомерен, и измерения его могут выходить куда угодно Точно такова и Москва. Немногие из нас способны путешествовать по ее измерениям и слоям, и с чем придется столкнуться героям романа – нашим современникам Игорю, Андрею, Анастасии и Катерине – никто из них не знает.

Что за странные черные лимузины бесшумно носятся по ночному городу, вытягиваясь, словно резиновые, и проникая во все улочки и переулки? Что за башня плавно поднимается над городом? Откуда выползают красноглазые тени? Что прячет в Сухаревой башне Брюс? Кто преследует Игоря и почему девушка-призрак ищет помощи у Андрея? Зачем Катерина исследует легенды средневековой Индии? Кто такой загадочный Городовой? Что такое Та Сторона? Бывают ли крылатые коты? И что за битва грядет в Ночь Ночей?

В каких бы измерениях Москвы мы ни жили, с какими бы опасностями ни сталкивались герои романа, везде остается верным одно: есть добро и есть зло, есть любовь и есть дружба. И всегда есть выбор, за который ты сам отвечаешь. И всегда есть те, кто встанет рядом с тобой в самый тяжелый и беспросветный час…

---

Игорь тихо хихикнул. Анастасия улыбалась во весь рот.

– Ма-а-ама, – вдруг нежно-нежно протянула Катя. – А когда мы вернемся, мы будем у него жить? Все вместе, да?

Анастасия растерянно захлопала глазами.

– А… ну… но ведь мы с бабушкой живем!

– Ну и что? – надулась Катя. – Бабушка тоже с нами будет.

«Девочка, ведь я убью твоего отца», – подумал Игорь, глядя в серый потолок. За окном было уже светло. Игорь прислушался. В комнате Анастасии было пока тихо. Он встал и тихонько пошел в ванную – бриться.

Когда Анастасия вошла на кухню, на запах кофе, она, глянув на Игоря, покачала головой, затем фыркнула:

– Катька, паршивка… Побрился-таки!

Игорь пожал плечами:

– Она сказала, что так лучше.

– И, понимаешь ли, права!

В доме Фоминых было настолько по-настоящему, что Андрей ощутил, как к глазам подступают слезы. Вспомнилась тетя Поля, двоюродная бабушка, ее старомодные платья с круглыми воротничками, береты с хвостиками, любимая вазочка для варенья, кружевные салфеточки, старый-престарый резной буфет – вот откуда все было, из каких лет…

Где-то бормотал репродуктор, наигрывал «Рио-Риту». Громко тикали часы. За окном стоял вечер, но не яркий вечер современной Москвы, не темный вечер Москвы семидесятилетней давности, а страшный и непроглядный в буквальном смысле слова. Андрей давно заметил, что окна в доме Фоминых всегда показывают не то, что на самом деле находится снаружи, но сегодня они показывали именно то. Темноту. Ощутимую, непроглядную и непроходимую. Только один-единственный переулок чуть светился тускло-желтым – именно по нему Андрей сегодня и пришел сюда. Переулок с его картины – «Последний переулок». В конце которого ждали Выстрелы-с-той-стороны.

Сегодня он шел между мертвых домов, в которых теперь жило только тусклое эхо. Дома, окружавшие дом Фоминых, были еще мертвее. Они даже не казались домами – скорее, структурированным мраком, и Андрея невольно пробирал ужас, когда он начинал себе представлять, что там может обитать. Не жить – там не может быть жизни, а именно обитать. Он с трудом подавил порыв свернуть в сторону и посмотреть, что там, на месте школы и полуподвального зальчика. И еще он знал, что в беспроглядно-черных провалах затаились Те-кто-стреляет-с-той-стороны.

Лидия Васильевна наливала чай из фарфорового чайничка, Вика ставила на стол вазочки с домашним печеньем, Света почти демонстративно читала какую-то книжку, забравшись с ногами в кресло. Кажется, она с самого начала за что-то Андрея невзлюбила.

Когда стол был накрыт, Лидия Васильевна взяла тяжелый бронзовый колокольчик и позвонила.

– К столу! К столу! – настойчиво позвала она.

Фомин явился почти сразу же, неся с собой бутылку вина, обернутую белой салфеткой.

– Лидочка, а фужеры поставить?

– Сейчас, – улыбнулась та. Но улыбка вышла короткой, оборванной.

Наконец все расселись. Фомин торжественно, священнодействуя, разлил по бокалам вино – даже Светке – и сел, держа фужер за тонкую витую ножку.

– Что же, выпьем, – сказал он.

Это походило на заупокойный тост. Андрей не стал пить.

– Что же вы, Андрюша? – спросила Лидия Васильевна.

Андрей встал.

– Я… Алексей Владимирович, Лидия Васильевна… я прошу руки вашей дочери Вики.

Со звоном разбился бокал, Светка ахнула и побежала на кухню, по дороге отчаянно всхлипывая. Оттуда она, естественно, сразу не вернулась – наверное, ревела где-то в уголку. Вика бросилась за сестрой. Вскоре с кухни послышались два плачущих голоса. Светка что-то говорила. Вика что-то отвечала.

– Но мы же мертвые, – возразил академик.

– Я ее люблю, – просто ответил Андрей.

– Андрюша, – деликатно вступила в разговор Лидия Васильевна, – я не буду врать, мы очень рады, очень-очень, но ведь… у нас нет никакого выхода.

– Я знаю. Я просто буду с вами. Куда вы – туда и я. Иначе я жить не смогу.

– Но мы ведь тоже скоро не сможем… вы же понимаете… Наше время кончается. Я давно уже видел, что круг сужается, и скоро мы уже не выйдем из него. И нас возьмут… эти.

– Я понимаю. Вы боитесь умереть.

– Да. Я боюсь, Андрей.

Странно было услышать это признание от этого большого и сильного человека. Почти страшно.

– Понимаете ли, пока я был жив, я был уверен, что за гробом ничего нет! И не боялся! Я знал, что жизнь продолжится и после меня, что мое тело распадется на атомы и вернется в цикл жизни, став пищей червям, потом растениям, потом позвоночным… Мне было только печально, что я не увижу новой, прекрасной жизни. – Он помолчал, затем тихонько рассмеялся. – Открою вам страшную тайну. Любой из нас в глубине души надеется на то, что за смертью что-то есть. Любой, даже самый прожженный атеист. Только скрывает это даже от самого себя, а уж как человек умеет себя убеждать – это мы знаем… А теперь мне страшно. Потому что все, чему я не верил, оказалось правдой. А если так, то ведь придется отвечать. Не за то, что я считал идею существования Бога смешной, а за то, что я натворил. Ведь эти твари – это тоже отчасти мое порождение!

Андрей засмеялся против воли:

– Вы много на себя берете. Они и без вас существуют. Вы всего лишь предугадали существование Иллюзиума. Но никого вы не создали. Это существовало и без вас.

– Нет, – покачал головой Фомин. – Если все так, то я вложил свой кирпичик в основание Башни. И как мне это исправить – я не знаю…

Он посмотрел на жену:

– Лидочка…

– Да. Андрей, – посмотрела она на него серьезно до дрожи. – Мы решили – мы ответим на приглашение. И будь что будет. Их, – она особенно подчеркнула это слово, – я боюсь больше.

Что-то произошло. Никто не мог сказать, что именно – какая-то еле заметная рябь прошла по комнате, и за окном тьма стала прозрачнее, словно вернулся обычный темный осенний вечер.

Андрей опустил голову. Потом снова посмотрел на них – таких беззащитных, таких влюбленных друг в друга.

– Мне кажется, что теперь вас эти, – он показал головой за окно, – уже не смогут достать. Никак.

– Всего три дня осталось… – прошептала Лидия Васильевна. – Всего три дня…

– Я пойду с вами. – Андрей положил руку на их соединенные ладони. – Я тоже решил. Что будет с Викой – то и со мной.

И опять что-то произошло – неуловимое, почти незаметное, хрупкое, как угасающий звон разбитого тонкого стекла.

Вика с зареванной, но уже сердито улыбающейся Светкой вернулись в гостиную. Вика была необычно решительной и сильной, а Светка – необычно тихой и послушной.

– Светка плачет, – шепнула она Андрею. – Она плачет, что никогда не станет взрослой, что ее никто никогда не полюбит, как ты – меня… Мне ее так жалко…

– Викушка, подай еще один бокал… Лидочка, а ты помнишь – там, в серванте? По-моему, время.

Лидия Васильевна кивнула, ушла в спальню и через несколько минут вернулась с зеленой бархатной коробочкой.

– Вот, это мы для Викушки и Светочки припасли, – сказала Лидия Васильевна, любовно поглаживая кольца. – А это будет для вас. Это дедовское еще, пусть ваше будет.

– Ну давайте выпьем, по-настоящему, со звоном! – вскочил Фомин.

Они чокнулись бокалами, репродуктор вдруг замолк.

«Это их время кончается. Их мир сжимается», – подумал Андрей, ощущая, как вместе с мирком Фоминых сжимается и его сердце.

Он надел на палец Вике тонкое золотое колечко и поцеловал ее.

Репродуктор вздохнул и выдал «Полет валькирий».

Андрей возвращался домой, полный какой-то злой, сумасшедшей радости.

– «Все долги уплачены до заката, как любил говаривать мистер Коркран», – процитировал он неизвестно откуда всплывшие слова. Кто такой этот мистер Коркран? В Интернете посмотреть, что ли?

Поднялся ветер, с неба смело дождевые облака, в проранах замерцали тусклые городские звезды. И откуда-то издалека, на грани слышимости, донесся далекий-далекий звук рога, лай призрачных псов, мерный неостановимый шаг и лязг затворов.

Стояла глухая ночь. Ветер угрожающе свистел над арбатскими переулками. Почти все окна были темны. Деревья размахивали руками, бешено и бессистемно разрывая в клочья зеленоватые и бледно-оранжевые шелковые платки фонарного света, и разбуженные вороны хрипло и недовольно каркали где-то в темноте.

Игорь, подняв ворот черного плаща и озираясь, остановился у знакомого подъезда.

Дверь была заперта.

А дом был старый. Старый дом – вход в лабиринт городских измерений. Игорь постоял, прислушиваясь к себе и к дому. Холодок скользнул по телу внезапно, словно где-то приотворилась дверь.

– Ну вот и хорошо, – прошептал Игорь и шагнул туда, откуда тянуло этим холодком.

В подъезде опять было тихо и тепло, откуда-то шел слабый рассеянный свет. Каким-то непостижимым образом здесь все оставалось уютно-старинным, несмотря на домофон. А консьержки непременной в подъезде не было…

Он вошел внутрь широкого вестибюля. Сфинксы на капителях колонн неописуемого модерна делали вид, что они тут ни при чем. Притворялись просто лепными раскрашенными сфинксами. Игорь вежливо кашлянул. Звук гулко отдался под сводами вестибюля. Одна из голов на какое-то мгновение капризно скривилась, затем снова притворилась, что она тут ни при чем.