Дмитрий Вересов - Унесенная ветром

• Название: Унесенная ветром
• Автор: Дмитрий Вересов
• Издательство: Издательский Дом «Нева»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-7654-3553-Х

Мужчины воюют, а женщины страдают — так было во все времена. Во время чеченской войны 1855 года красавица чеченка Айшат была похищена казаком, полюбившем ее с первого взгляда. Вокруг Айшат разгораются нешуточные страсти: за ее сердце сражаются два казака и русский офицер.

Сто пятьдесят лет спустя чеченская девушка Айшат во время зачистки в ее селе была изнасилована русскими военными. Чтобы отомстить, Айшат поступает на учебу в лагерь, где готовят женщин-смертниц для взрывов в русских городах. По дороге на первое и последнее для нее задание Айшат встречает студента, который влюбляется в нее с первого взгляда. Но уже слишком поздно…

---

Что вспоминать о воинской удаче, если на склоне еще не скошена трава? Какая удача, если не будет накормлен боевой конь? Ведь воинская удача за хвост его цепляется. Один уже Таштемир не мог идти косить над пропастью, а с Халидом он бы пошел на покос и над самой адской бездной.

Отец и сын покинули аул на рассвете и шли по грудь в утреннем тумане. Первым шел Таштемир, за ним Халид. Старик нес только орудия мирного труда, молодой — вместе с мирным и боевое оружие.

Шли они долго и всю дорогу молчали, а когда пришли и сели на зеленом козырьке, орлиным клювом зависшим над пропастью, чтобы старый и непривыкший к горам отдохнули, Халид спросил:

— Скажи, отец, разве любовь сильнее всего на свете? Почему от нее не убежать, не скрыться? Почему она преследует человека, даже если он сменил имя, родину, веру и душу? Что ей надо от человека, если она чужая ему, если он знать ее не желает, если она ему — гяур?

— Понимаю тебя, — морщины побежали по лицу Таштемира, как волны. — Старая змеиная кожа тащится за тобой по земле и мешает ползти. Понимаю. И ты думаешь, что это только один кожаный чулок, который тебе предстоит сбросить на своем долгом пути? Ты живешь в горной стране очень мало дней, поэтому ощутил пока только неудобство и беспокойство, потому что душа твоя вдруг поняла, что видел а в долине только ложь и обман. То, что ты называешь любовью, великое чувство, сияющее в недоступной вышине, как горная седая вершина, смешана там внизу, на земле, с темным и ничтожным. Поэтому душа твоя полна беспокойства, недоумения, ощущает себя обманутой. Она права, но это скоро пройдет. Тебе нужно понять истинный смысл еще очень многих понятий: доброта, мужество, справедливость… Постигнув их истинный, чистый смысл, восприняв их душой, ты поднимешься только на первую высоту, самую простую.

— Сколько же всего таких вершин?

— Немного. Всего три. Но, восходя на новую, ты будешь должен с болью оставлять твердую почву уже покоренной вершины и идти по опасной круче, когда камни вырываются из-под ног, а холодное дыхание неба отмораживает твои легкие. Таков истинный путь.

— И что же на самой последней вершине, отец? Что я там найду? Кого я там встречу?

Старик не ответил, только отер лицо сухой рукой, на которой, как на карте, были видны все ее внутренние реки, дороги, горные хребты.

— Ты не хочешь отвечать или не знаешь? — спросил Халид. — Или ты считаешь меня не готовым к такому знанию? Хорошо, не говори. Я сам попробую тебе сказать. На последней вершине я встречу… Аллаха.

— Хорошо, сын, я скажу тебе. Ты там не встретишь никого.

— Никого?

— Именно так.

— Так, значит, Аллаха нет вообще?

— Ты говоришь страшную ересь. За такие слова сжигали целые города и вырезали народы. Ты слишком поспешен в действиях, словах и мыслях. Поэтому я и не хотел тебе ничего говорить, пока ты к этому не готов.

— Но если там никого нет?! Что же я должен сказать? Что понять?

— Ладно, слушай, но только никогда после не спрашивай меня об этом, пока я сам тебе не скажу. Так вот. Там, наверху, в абсолютной пустоте ты все поймешь и скажешь: «Я есть Он!» Только теперь молчи… Молчи…

За ними поднималась вверх отвесная скала, под ними глубокое ущелье, а вдали виднелись стальная нить Терека и светлые равнины.

— Отец, — сказал Халид после долгого молчания, — смогу ли я потом, через многие годы, достигнув вершины, посмотреть вниз на свою неправедную, нечистую любовь?

Таштемир встал, достал из мешка веревку. Обвязав покрепче Халида, он обвязался сам. Так издавна чеченцы косили над пропастью в одной связке. Потом они точили косы, Халид пошел по самому краю обрыва, а старик ближе к стене. Вот так они и работали, но Таштемир так и не ответил своему сыну на последний вопрос.

Площадка сужалась, и работа приближалась к концу. Таштемир уже выпрямился, чтобы подозвать сына на скромную трапезу, как наверху прозвучал выстрел. Горное эхо полетело, рикошетя о скалы. Старик поднял голову, но вдруг веревка натянулась, он не удержался на ногах и, падая на землю, увидел Халида с красным пятном на бешмете, который завис над пропастью на какое-то мгновенье, а потом рухнул вниз.

Таштемир почувствовал сначала короткий миг свободы перед ударом и уперся в землю растопыренными руками и ногами. Он выдержал удар, только чуть-чуть поддался и съехал к краю пропасти. Ноги нащупали выступ, и Таштемир замер.

Сверху посыпались мелкие камешки, стрелок покидал свою позицию. Таштемир запрокинул свое лицо в небо и закричал:

— Будь проклят ты, сын шакала и змеи! Пусть стопы твои никогда не найдут тропы, живот — пищи, а сердце — тепла! Пусть жизнь твоя будет ничтожной, а смерть долгой и мучительной! Пусть твое мертвое тело растащат по гнездам вороны, глаза выпьют змеи, а горькое сердце выплюнет даже пес!..

Он долго посылал проклятья невидимому врагу, пока силы не стали быстро оставлять его.

— Сын мой единственный, Халид! — позвал старик.

Но больше надеялся не на ответ, а на то, что почувствует через веревку какую-то жизнь на том конце. Он прислушался. Нет, все молчало. Мертвое тело, которое уже покинула душа, тянуло вниз, туда, где все было лживо и обманчиво.

Таштемир вынул нож, пробормотал какие-то слова. Но когда поднес его к веревке, понял, что не сможет перерезать эту пуповину. Тогда он отшвырнул нож подальше. Медленно поднялся на дрожащих ногах, посмотрел в последний раз на необъятное далекое небо и прыгнул в пропасть, пытаясь в последнем полете обнять своего сына…

* * * * *

Прощание с лагерем было скорым. Пожитков у Айшат не было никаких. Пара кроссовок, платье, юбка, да платок — все на ней.

А перед уходом из лагеря ей приснился сон. Приснилась Искра. Приснилась Тамара. Тамара звала ее:

— `Иди ко мне. Иди ко мне, люби меня. Люби!`

А Айшат спрашивала:

— `Ты где? Как к тебе пройти?`

Тамара стояла на краю крыши многоэтажного дома. И дом этот на самом деле был железнодорожным вокзалом. Это было вроде как в Москве, потому что на крыше у вокзала были рубиновые звезды, как на башнях Кремля…

Тамара махала ей рукой и звала:

— `Иди сюда, иди ко мне в рай, только не забудь пояс с миной надеть! Пояс не забудь, и я тебя здесь жду, жду в раю, приходи, я буду тебя любить…`

Странный такой сон, хотя ничего странного в нем и не было, а все на самом деле было ясно и понятно.

Отец Айшат пропал без вести в недрах Гудермесских и Грозненских изоляторов ФСБ… Отца, по-видимому, даже не удастся похоронить по их обычаям, похоронить на горке возле старинной башни, где лежат все восемь колен их предков…

А ее девичью, ее женскую честь украли те русские в малиновых беретах… С лысыми головами да с усами, как подковы…

И она теперь отомстит. И за отца, и за себя.

И она теперь пойдет к своей возлюбленной Искре-Тамаре, которая ждет ее на крыше неба…

Ливиец спросил Беркута:

— Этим двоим курсанткам, которых в Москву посылаем, увеличили дозу психотропов?

— Удвоили, как тем, что в прошлый раз, — ответил Беркут.

— Перед делом дайте им еще полизать ЛСД, — с усмешкой на тонких желтых губах сказал Ливиец. — Девочки любят полизать!

Глава 18

…И пусть таит глухая совесть

Свою докучливую повесть:

Ее ужасно прочитать

Во глубине души убитой!

Ужасно небо призывать

Деснице, кровию облитой!..

А.И.Полежаев

Казак Акимка Хуторной шел по следу чеченца Халида, но выслеживал совсем другого джигита. Полная луна помогла ему найти свежие следы коня по ту сторону Терека. Сбитая утренняя роса с листьев деревьев и кустарников и ленивая, долго не выпрямлявшаяся трава подсказывали ему, куда править коня. Когда же в предгорьях он потерял след, который смыл налетевший летний ливень, Акимка шел наугад по единой логике путников.

Зачем, к примеру, Халиду было скалу огибать с этой стороны? Да чтобы потом не в ущелье спускаться, а по тропе наверх выехать. Тут конь воду почуял, а потом и Акимка услышал ручеек, похожий на голосок Айшат. Бежит из-под скалы родник маленькой струйкой, с цыплячье горлышко, намыл в земле росточь величиной с корытце. Напился Акимка и коня напоил, а потом только увидел кабаньи следы, ведущие в чащу. К источнику приходят дикие свиньи и придут еще сегодня непременно. Спрыгнул с коня Акимка, ружье расчехлил, но что-то его остановило. Айшат почему-то вспомнилась…

Как быстро снаряжался он, готовил коня, а Айшат хлопотала с едой, одеждой. Когда же, поцеловав мать, он кивнул смущенно Ашутке, вскочил на коня, тут-то девушка и бросилась к нему, схватилась за стремя, прижалась к его ноге. Вот и заворачивало коня все время в сторону, потому что спешила домой правая нога, торопилась.

Решил Акимка оставить всякую охоту, обойтись Ашуткиной едой: лепешками, сыром, да этим «колдуй дятел», а еще матушкиным хлебом. Не пропадет, ведь не на откорм сюда приехал. Тот же лазутчик, который караулит другого лазутчика, должен быть самым голодным, чтобы нюх и слух были, как у дикого зверя.