Роберта Джеллис - Дракон и роза

• Название: Дракон и роза
• Автор: Роберта Джеллис
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 985-6230-01-2

Они были незнакомы друг с другом и незнакомы с любовью.

Политическая необходимость потребовала их бракосочетания… В первую брачную ночь их не оставили наедине. Титулованные придворные окружили постель, чтобы засвидетельствовать осуществление королевской цели. Как только занавеси балдахина опустились и Генрих протянул к ней руку, Элизабет затрепетала и взмолилась о том, чтобы он был ласков и нежен…

Эта незабываемая история любви – фрагмент величественного гобелена богатой и бурной истории Англии второй половины XV века. Взошедшему на престол после длительной борьбы Генриху VII парламент предлагает по политическим соображениям взять в жены дочь его врага, Эдварда IV, Элизабет. Пройдя через ненависть и недоверие, король и Элизабет находят счастье.

---

– У нас будет для этого достаточно времени, когда ты будешь более сдержанной. Я уезжаю не завтра.

– Генрих, я не это имела ввиду. Я подумала о другом. Мне холодно.

Это была правда. Она дрожала, и Генрих чувствовал холодные прикосновения ее пальцев в тех местах, где она сжимала его халат, они были похожи на лед в бархате. Он подал знак, и фрейлины королевы удалились.

– Возможно, если ты скажешь мне, почему ты так настаиваешь на том, чтобы ехать со мной?..

– Не знаю. Я боюсь.

– Меня или за меня?

Она вела себя так, как будто не слышала его, но ее глаза показывали, что у нее на уме.

– Говорят, что ты никогда не передумаешь после того, как примешь решение.

– Это не совсем так, но здесь я не передумаю.

Его определенность, казалось, успокоила ее. Элизабет перевела дрожащее дыхание и сказала:

– Иди в постель.

Генрих недолго колебался. Он решил, что это небольшая плата за то, чтобы избежать устроенной ею сцены, но когда он начал машинально ласкать ее, она схватила его руку.

– О, нет. Пожалуйста. Я не могу.

– Тогда что же ты хочешь от меня, Элизабет?

– Обними меня. Обними меня. Я боюсь.

Генрих уступил ей, но его попытки скрыть свое облегчение и свою действительную, даже если и временную, неприязнь по отношению к ней закончились явной неудачей, хотя он и не заметил никаких изменений в своей манере общения. Элизабет снова расплакалась, серьезно рассорилась с ним и выставила его вон. Генрих сдержал свой гнев и крепился в течение нескольких адских недель, но эта сцена имела эффект, которого он не ожидал. В течение трех недель его пребывания в Лондоне Элизабет никогда больше не касалась этой темы, и тем самым причинила ему еще больше душевных страданий, чем когда-либо в прошлом.

Элизабет внезапно стала скучной и покорной, такой, какой она была до того, как они поженились, не приветствуя и не отвергая его знаков внимания, и теперь Генрих начал понимать, насколько он зависел от ее остроумия и веселых манер, чтобы оживить государственные обеды и официальные приемы. Он даже скучал по ее злым ссорам, потому что они возбуждали его и разительно отличались от политических заседаний, на которых никто не осмеливался спорить с королем. Его мнение иногда оспаривали, но аргументы всегда предлагались логично и бесстрастно. Элизабет никогда не была логичной, часто бывала непоследовательной, и всегда во время спора была охвачена волнением. Довольно часто теперь его ночные визиты к ней заканчивались после обмена формальными любезностями, но растущее внутри Генриха чувство обиды не мешало ему видеть, как Элизабет страдает. Она с каждым днем становилась все бледнее и тоньше.

Для Генриха было мукой и облегчением одновременно поцеловать ее на прощание десятого марта, вскочить на лошадь и знать, что ему не придется приходить к ней этой ночью. В Варе его огромная свита остановилась, чтобы дать лошадям отдых и перекусить. Генрих выпил больше, чем обычно, и его настроение поднялось. Он уговорил Неда Пойнингса и Джона Чени, который был почти таким же сильным, как Уильям Брэндон, устроить рукопашную схватку, а сам испытал свое мастерство в стрельбе из лука, соревнуясь с Оксфордом. Оба стреляли настолько плохо, возможно, из-за того, что переусердствовали в своих военных приготовлениях, что профессиональные стрелки разбили их в пух и прах.

Ройстон принял их той же ночью с поистине королевским гостеприимством: горели костры, люди приветствовали их громкими возгласами. Генрих и его свита ели за чей-то счет, а Эджкомб довольно хихикал и подсчитывал деньги, сэкономленные на их содержании.

На следующее утро они были уже в Кембридже. Король удостоил чести своим посещением как город, так и университеты, но за его непринужденной вежливостью не укрылось, что именно университеты привлекали его внимание. Генрих посещал университеты один за другим, слушая преподавателей, изучал помещения и вызывал испуг у Динхэма и Ловелла своими обещаниями финансовой поддержки. Они провели в Кембридже еще один день. Но на следующее утро пошел дождь, и двор энергично проклинал все и всех, пробудивших у Генриха такой жгучий интерес к образованию. Они не могли больше оставаться в Кембридже – это привело бы к разорению хозяев, поэтому им пришлось поехать дальше.

Генрих оставался в приподнятом настроении. Он скакал под дождем, радостно размахивая своей промокшей шляпой и приветствуя всех, кто не побоялся дождя и вышел посмотреть на него. Он смеялся над своим дядей, который отчаянно пытался сохранить его сухим, постоянно меняя ему плащи. Когда они добрались до Хантингтона, зубы у Генриха стучали от холода, но он находил это даже забавным. Он потребовал себе горячего вина в серебряном кубке, отвергнув предложенный хозяином красивый стакан из венецианского стекла. Хозяин испугался, потому что считалось, что серебро служит противоядием. Генрих похлопал его по плечу и рассмеялся еще больше. Он объяснил ему, что его зубы внезапно восстали против холодной величавости его головы и могли проделать дырки в стакане.

К счастью, ливень закончился той же ночью. На следующий день еще моросил дождь, но они двинулись вперед. Генрих сказал, что дождь не может помешать настоящему англичанину, который родился мокрый, крестился мокрый и обычно тонул, если покидал свою страну. Шестнадцатого марта они прибыли в Питерборо, где Генрих несколько часов изучал архитектуру собора вместе с Брэем, который был, к тому же, хорошим знатоком этого дела. Они посетили несколько богослужений, и Генрих с восторгом слушал хор, голоса которого, казалось, возносились через большие арки к небесам. Он восхищался также равнинами, потому что родился среди холмов Уэльса.

В любом случае, казалось, что ничто не может рассердить его. Он встречал каждого с улыбкой и вежливым вниманием: от владельцев огромных корпораций, которые становились перед ним на колени, предлагая богатый денежный дар, до бедной женщины, которая боязливо поднесла ему в подарок кроликов. Она сказала, что видела его в церкви, и голос ее был таким тихим от страха, что Генриху пришлось нагнуться к ней, чтобы услышать. Она подумала, что если король так любит Бога, то он не откажется принять даже такой бедный подарок в знак благодарности за мир, который он принес. Генрих нашел для нее золотую монету, понимая, что ее привела к нему не столько его любовь к Богу, сколько надежда на вознаграждение. Несколько часов он таскал за собой одного из кроликов, гладя его по нежному меху и скармливая ему сочную зелень.

Той же ночью Генрих отправил кроликов Элизабет вместе с письмом, которое честно писал по несколько строчек в день. Особо он просил ее позаботиться о маленьких комочках пуха, которые он ей послал.

В Стамфорде и Или все было по-прежнему. Генрих все еще пребывал в счастливом состоянии, но был очень рад, когда они прибыли четвертого апреля в Линкольн. Там они провели неделю, и он смог побыть немного один. Он немного устал от того, что постоянно был на виду во время больших церемоний.

Пасха была отпразднована в Линкольне с должной торжественностью. После прослушивания нескольких богослужений Генрих вышел на крыльцо, где, несмотря на свои пышные одежды, стал на колени и омыл ноги двадцати девяти нищих. Он пешком прошел через самые бедные части города, раздавая милостыню беднякам, заключенным и прокаженным, за которых молился. Его действия были традиционными, но искренность короля и отсутствие у него неловкости завоевали сердца жителей. Линкольн полюбил его.

Последующие несколько дней празднества были не менее впечатляющими. Генрих никогда не пил много, но той ночью он так напился, что ему пришлось повиснуть на Пойнингсе и Чени, когда они вели его к кровати. Никто из них не стоял устойчиво на ногах, все смеялись, пока с Генриха не сняли одежду. Когда он только начал наслаждаться немного пугающим чувством покачивания на волнах, его стал трясти дядя.

– Гарри, Гарри, проснись. Есть новости, которые ты должен услышать.

Такие новости могли быть только плохими. Генрих медленно сел в кровати и, чтобы выиграть время, замигал, делая вид, что еще не полностью проснулся.

– Ну что ж, – зевнул он, – что это за новости?

Джаспер подал жест, и в комнату шагнул Хью Конвей.

Его поклон был коротким, но не лишенным уважения.

– Ваше Величество, лорд Ловелл и Стаффорд покинули убежище.

Генрих облизал губы и провел рукой по лицу.

– И тебе понадобилось разбудить меня, чтобы сказать это? – мягко спросил он. – Неужели никто, кроме меня, не может отдать приказ, чтобы взяли под наблюдение опозорившихся предателей?

– Генрих, проснись, – раздраженно повторил Джаспер. – Эти люди Глостера выжидали более чем полгода. Мы не предпринимали по отношению к ним никаких мер. Если они покинули убежище, значит, чтобы поднять восстание, а единственная часть страны, которая поддержит это восстание, это та, куда мы направляемся – Йоркшир.