Фридрих Незнанский - Убийственная красота

• Название: Убийственная красота
• Автор: Фридрих Незнанский
• Жанр: Боевик
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-000000-0

Чтобы устранить конкурента, человек готов совершить убийство… самого себя. Неужели подобное возможно вообще?

Расследуя непонятную череду покушений и убийств, «важняк» Александр Турецкий убеждается, что даже такое прекрасное и «мирное» дело, как омоложение организма человека, возвращение ему здоровья и красоты, связано со смертельным риском, если в этом процессе участвуют огромные деньги и амбиции.

---

— А вы не включили Литвинова в соавторы? — догадался Александр.

— Не включил! — рявкнул на Турецкого профессор. — А с чего бы мне его включать, этого сопляка? Мальчишку, которого я когда-то учил лечить людей, приносить пользу людям, творить, созидать, а не жить процентщиком, ростовщиком при чужом добре! Изабелла, принеси мне коньяку! — без паузы крикнул он в дверь.

Только сейчас Александр заметил, что рука профессора массирует левую сторону груди.

В кабинет вкатилась кругленькая Изабелла с подносом в руках. Коньяк, две рюмки, две чашки с кофе, лимон, минералка, печенье — быстро сфотографировал глазами Александр. Поднос слегка подрагивал в руках секретарши. На лице сквозь служебно-любезную улыбку прорывалось страдание.

— Давайте я помогу, — не выдержал Турецкий.

— Сидеть! То есть, извините, сидите, пожалуйста. Изабелла Юрьевна прекрасно справится.

— Анатолий Иванович, зачем вы так кричите?! — едва не плакала женщина. — Товарищ следователь неизвестно что подумает!

— А что он подумает? Что я убийца? Ну и дурак будет! А что он со мной сделает? В кутузку посадит? Так мне что без дела сидеть, что в тюрьме — все едино.

Изабелла Юрьевна поставила поднос, всхлипнула и поплыла к двери.

— И не реви! Еще не похоронили! — крикнул профессор ей в спину.

Он налил себе полрюмки коньяку и медленно, мелкими глотками выпил.

— Пейте кофе. Коньяк я вам не предлагаю, вы на службе.

— И напрасно, — откликнулся Александр.

— Да? — Нестеров поднял на Сашу свои умные глаза-буравчики, поизучал его несколько секунд и наполнил обе рюмки.

— За что пьем? — спросил старший следователь Генпрокуратуры.

— За справедливость, — ни секунды не раздумывая, ответил Нестеров.

Они выпили.

Старший оперуполномоченный МУРа Василий Алексеевич Колобов вместе с двумя оперативниками все утро занимался сбором информации по факту гибели Вадима Яковлевича Климовича. В задачи группы входил опрос свидетелей гибели чиновника, а также поквартирный опрос проживающих в доме граждан.

Колобов уже побывал в квартире погибшего, где жена, вернее, вдова Вадима Яковлевича, давясь слезами, утешаемая родственницами, сообщила все, что она видела в то утро. А ничего особенного она и не видела. Утро было обычным. И настроение у мужа было обычным. Они позавтракали. Она проводила его до дверей и подошла к окну, чтобы помахать рукой, как это было у них принято. И увидела столб дыма, услышала дикий крик соседки, выгуливавшей свою таксу… Дальше женщина начинала рыдать, родственницы бегали за каплями, Колобов останавливал диктофонную запись, тоже, как мог, утешал. А чем здесь утешишь?

Затем разговор возобновлялся.

Были ли у мужа враги? Угрожал ли ему кто-либо? Нет, ничего такого не было. Вадим был человеком контактным, со всеми находил общий язык. Может быть, ему кто-то звонил с угрозами по телефону? Нет, никто не звонил. Когда тягостный для обеих сторон разговор был закончен, Колобов вышел из восемнадцатой квартиры и направился в двадцать вторую, где проживала свидетельница Лисовская.

Его встретила дама бальзаковского возраста в открытом то ли платье, то ли халате. Возле нее заливалась злобным лаем шоколадного цвета такса.

— Маргарита Сергеевна Лисовская? Я старший оперуполномоченный МУРа…

— Центик, фу, мальчик! Ах, уберите ваше удостоверение! Я вижу, что вы не бандит. Цент, нельзя! Ах, какой плохой мальчик!

«Плохой мальчик» ухватил было Колобова за край брюк.

«Черт-те что! И почему я не стал следователем? Сидел бы в кабинете, как белый человек. А тут болтайся по квартирам, как говно в проруби… Вдов утешай, с кобелями воюй, брюки последние на растерзание отдавай!»

— Фу! — рявкнул он на кобелька с такой силой, что того как ветром сдуло.

— Вы на него не сердитесь, это он так знакомится, — извиняющимся тоном проговорила хозяйка, разглядывая высокого, осанистого как гренадер муровца. Лет сорок пять, прикинула его возраст Лисовская. Мы почти ровесники… — Прошу, — произнесла она грудным, бархатным голосом. — Прошу вас в гостиную.

Стены гостиной были увешаны афишами и фотографиями хозяйки дома в разнообразных концертных платьях и в возрасте значительно более юном, нежели сейчас. Ничего была бабенка, оценил Колобов.

— Маргарита Сергеевна, я собираю информацию по факту гибели вашего соседа.

— Да-да, бедный Вадик! — Дама выхватила из выреза платья-халата белоснежный платочек и промокнула аккуратно подкрашенные глаза. По комнате поплыл густой, пряный аромат духов.

«Вообще-то она и сейчас еще ничего, — думал Колобов, задерживаясь взглядом на глубоком вырезе, из которого выпорхнул платочек и прямо-таки выпирала обширная грудь. — Так, нечего пялиться! Ты здесь зачем? Работу работать или где?»

Одернув себя таким образом, Василий Алексеевич достал диктофон, поставил его на стол.

— Я, с вашего разрешения, присяду?

— Конечно, конечно, — засуетилась хозяйка. — Может быть, вы чайку попьете? Или кофе? У Инночки вам, конечно, не предложили, она в таком горе…

— Не надо чайку! — отрезал Василий, чувствуя, что все смотрит на выпирающие округлости. — Давайте по делу. Вы здесь одна проживаете?

— Да-да, совершенно одна! — воскликнула Маргарита Сергеевна, усаживаясь напротив Колобова. Бюст был прямо-таки выложен на стол для наилучшего обозрения. — Мой последний муж, это комик Свирский, вы его, конечно, знаете? Так он, бедняжка, два года тому назад скончался с перепою. И с тех пор я живу здесь одна! — повторила Лисовская.

Василий кашлянул. Никакого Свирского он не знал и знать не желал.

— У вас закурить можно?

— О, пожалуйста! Сама я не курю, но запах табака люблю. Сейчас я принесу пепельницу.

Она поднялась, проплыла мимо Василия, как бы случайно задела его крутым бедром и вышла. Тут же в комнату ворвался мерзопакостный Цент и опять нацелился на брюки Колобова.

— Брысь! — отбивался Василий.

— Это он меня к вам ревнует, — гортанно рассмеялась женщина, возвращаясь в комнату с хрустальной пепельницей. — Цент, а ну-ка на место!

Такса была выдворена из комнаты. Лисовская прошла мимо Василия Алексеевича и опять коснулась его жарким телом. Василий вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой.

— Приступим к делу, — кашлянув, произнес он, стараясь не смотреть на вновь выложенные на стол спелые, как узбекские дыни, груди. — Сейчас я включу диктофон. Мои вопросы и ваши ответы будут записаны на пленку. Поэтому сосредоточьтесь, пожалуйста, Маргарита Сергеевна.

«И убери свой бюст! Работать невозможно!» — хотел добавить Колобов.

— Вы готовы? — спросил он вслух и поднял глаза на женщину.

— Да! — словно невеста перед алтарем выдохнула она.

Василий нажал на кнопку диктофона.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Лисовская Маргарита Сергеевна.

— Назовите ваш адрес, род занятий.

Лисовская оказалась певицей. Ныне на пенсии.

— Маргарита Сергеевна, расскажите, пожалуйста, что произошло в подъезде вашего дома утром двенадцатого сентября сего года. Что вы делали в то утро? Что вы видели? Ну, я вас слушаю.

— Про взрыв рассказывать? — громким театральным шепотом спросила Маргарита.

Колобов отключил диктофон.

— Вы должны рассказать мне все-все в мельчайших подробностях. Как вы выходили из дома, когда, зачем. Все, что вы видели. Ясно?

Женщина часто закивала, давая понять, что установка режиссера, то есть Василия Алексеевича, ей понятна.

— Начали! — Василий включил диктофон. — Вам понятен вопрос?

— Да. Утром двенадцатого сентября я, как обычно, вышла из дома, чтобы выгулять Цента.

— Собаку?

— Ну да, таксу. Ему три года. — Маргарита сделала какое-то движение, и Василий вдруг увидел перед собой крупный розовый сосок.

Чувствуя, что потеет, Василий уставился на скатерть.

— Не отвлекайтесь, пожалуйста. В какое время вы вышли?

Он поднял глаза. Сосок из поля зрения исчез. Василий поймал себя на том, что шарит глазами в глубине выреза.

— Ну… обычно он будит меня в семь утра.

— Кто? — еще больше разволновался Колобов.

— Цент. Ему три года…

— Дальше! — просипел внезапно охрипнувший опер.

— …И мы выходим примерно в четверть восьмого. Так было и в тот день. Мы спустились вниз на лифте, а возле выхода из подъезда я оступилась, с ноги слетела обувка, я нагнулась, оперлась рукой о дверь и наткнулась пальцами на такую небольшую коробочку…

Она показала, как она наклонилась и оперлась о дверь. Груди заколыхались знаменами сексуальной революции.

«Черт знает что! Невозможно работать!» — в отчаянии думал Колобов.

— Что за коробочка? Опишите ее, — откашлявшись, спросил он.

— Ну… Квадратная, из пластика. В подъезде было темновато, за цвет я не ручаюсь, но светлая. Может быть, светло-серая или белая. А в середине такой кружок выдавлен. Больше я ничего рассмотреть не успела, потому что Цент рвался на улицу, и мы вышли. Дальше все было как всегда. Мы гуляли. А Вадик, то есть Вадим Яковлевич, обычно выходит из дома без четверти восемь. Мы всегда здороваемся. Он к нам подходит, гладит Цента, приносит ему косточку… То есть… подходил… — Женщина громко всхлипнула и выхватила из выреза белый платочек.