Игорь Гернрёдер - Жница в зное

• Название: Жница в зное
• Автор: Игорь Гернрёдер
• Жанр: Эротика, Секс

---

— Ты не исчезла!

Перед ним появляются, пояснил он, красивейшие создания, но через миг они пропадают. «Бедный! Он так долго бредил и не верит яви», — взволнованно подумала Акеми. Не совладав с желанием провести пальцами по его щеке, она вдруг увидела: другие мужчины и невольница с любопытством смотрят на них. Она отдёрнула руку и покинула хижину. Запоздало пожалев о своей робости, сказала себе, что завтра явится сюда истой хозяйкой и будет говорить с юношей, сколько вздумается. Однако её настроению было суждено измениться.

Когда поутру повозка катила обычной дорогой, навстречу попалась рабыня, она шла в усадьбу с дурной вестью: двое мужчин умерли. Акеми соскочила на дорогу, чувствуя, что замахнётся на женщину:

— Самый молодой, без бороды, умер?

Невольница помотала головой.

— Он жив? — выдохнула девушка шёпотом и услышала подтверждение.

Оказалось, смерть взяла тех, что не выглядели самыми слабыми. Одним из них был тот, чьему рассказу хозяйка внимала в первый приезд. Мужчин, по словам невольницы, на рассвете нашли бездыханными в овражке за хижиной, куда ходят справлять нужду.

Акеми послала женщину за управительницей и поспешила увидеть юношу.

Вытянувшись на спине, он шевелил губами: шептал молитву, скорбя об умерших. Акеми спросила, хорошо ли за ним ухаживают; он ответил утвердительно, благодарно улыбнулся. Она сказала, невольницы будут заботиться и впредь, чтобы ему не приходилось выходить по нужде, он ещё слишком слаб.

— Если я окрепну, ты не заставишь меня работать на холоде без тёплой одежды? — проговорил он просяще.

«Как он намучился!» — она отвернулась, чтобы смахнуть слезу, и сказала с нежной горячностью:

— Тебе здесь никогда не будет холодно, и ты не будешь работать!

Он смотрел на неё и с надеждой и с недоверием. Она умилённо спросила:

— Как зовут тебя?

— Джалед.

У него, узнала она, есть старшие братья и младшие сёстры. Живы не только его отец и мать, но и один дед и две бабушки. Семья небогата, но и не бедна, когда нет поста, они два раза в неделю едят жирный плов. Акеми за разговором готовилась спросить, подыскана ли ему уже невеста, вопрос совсем было назрел, чтобы, наконец-то, сорваться с губ, но тут приехала Мишори и принялась допрашивать рабынь. Они не добавили ничего к уже сказанному: одна из них пошла до ветру в овражек, увидела лежащих и позвала подруг. Женщины убедились, что мужчины мертвы.

Болезнь, должно быть, слишком глубоко запустила свои когти, и снадобья, хорошая пища принесли лишь недолгое облегчение обречённым. Мишори также полагала возможным и иное: кто-то наложил на этих двоих проклятие — минувшей ночью ему настал срок исполниться.

Покойных погребли, и хозяйка, возвратившись домой, провела время до поздней ночи в переживаниях: как несправедливо и жестоко то, что Джаледу приходится безвинно страдать. Она щурилась от утренних лучей, мчась к нему в тряской повозке, когда впереди показалась женщина. Невольница несла весть о смерти ещё одного больного. Акеми навсегда запомнила бесконечно долгие мгновения, в которые выясняла, что умер не юноша. Но теперь в ней засел неисторжимый страх: смерть поразит его, как других. В живых, помимо него, оставался только один паломник.

Джалед отвечал на расспросы, что ему лучше и он всю ночь спал. Второй же мужчина рассказал: в начале ночи вошли невольницы, спрашивая, кому нужно оправиться? Они помогут идти. Женщины наклонились над ним и над другим, о котором сказали: этот достаточно крепок, может и сам ходить… Однако они подняли его под руки и вывели.

Акеми в сильной тревоге ждала управительницу, обе перешли из хижины в шатёр, где подвергли рабынь дознанию. Три из них признали, что помогали больному идти, но, по их словам, он, не дойдя до овражка, отказался от помощи, настаивая, что управится сам. Женщины, как они сказали, возвратились к себе в шатёр спать. Когда рассвело, первая пришедшая в овражек наткнулась на мертвеца.

Хозяйка и Мишори, переспрашивая невольниц, слышали скупые односложные ответы. Акеми казалось, она улавливает во взглядах женщин какую-то угрюмую уклончивость. Она вдруг в решительно-злом подъёме выгнала их из шатра, ища глазами плётку, затем, откинув голову, обратилась к управительнице: надо отправить посыльного в город к судье. Смерть паломников подозрительна — судья должен распорядиться о разбирательстве.

Мишори быстро поклонилась, словно желая бегом исполнить волю хозяйки, однако через миг вновь замерла перед ней, стоя в позе угодливого ожидания.

— Достаточно ли госпожа знает судейских? Лишь только они увидят, как вы молоды при вашем богатстве, мигом захотят поживиться. Воспользуются вашей неопытностью, станут во всём копаться и поворачивать так, что вы окажетесь виноватой. Тогда они примутся вымогать у вас деньги.

Акеми не могла не задуматься и сочла предостережение не лишённым смысла, отчего её захлестнула злость беспомощности.

— Ты плохая управительница! Ты не ведаешь, почему тут по ночам умирают люди! — бросила она, желая больнее обидеть Мишори.

Та соображала, встать на колени тотчас или после следующего выкрика и вдруг услышала похожее на мольбу:

— Я не хочу, чтобы умерли все…

Внимательная, зоркая, управительница молчала, и хозяйка поделилась с ней: рабыням всё время внушают, сколько горя мужчины приносят женщинам. Не может ли быть так, что невольницы из мести умерщвляют беззащитных?.. Мишори на миг прикрыла глаза, гася насмешливые искорки, тут же на её лице отобразилось чувство глубокой преданности.

— Накажите меня, ибо я виновна… — сокрушённо произнесла женщина, — виновна, что не понимала желание госпожи. О, как я могла не понять, упустить из виду? — она сорвала с себя головной убор и схватилась за волосы. — О-оо, я отложу все хлопоты и возьмусь за это дело! Они больше не вызовут вашего возмущения!

— Постарайся, и я вознагражу тебя, — сказав это, Акеми не замедлила направиться в хижину, чтобы побыть около юноши.

Дома она безустальнее, чем вчера, молила небо не посылать ей несчастья и обратить тяжкую ночь в пролетающую тень. Донёсшееся в её спальню утреннее ржание лошадей, которых Баруз повёл запрягать, не ободрило, а, наоборот, ещё более взвинтило девушку. Когда же подъехали к пригорку, она прикусила губу до крови. Мишори гонялась за невольницами и наносила им удары кнутом. Она встретила госпожу слезами, протянула рукоять кнута:

— Ударь меня! Я была тут, когда ещё не светало, но он уже испустил дух.

Акеми, побледнев, не беря кнут, вонзила ногти в руку управительницы. Та ахнула, торопливо сказала:

— Судьба сберегла юного, миловидного…

Госпожа бросилась в хижину, она прижалась бы грудью к юноше, лежавшему на присланных ею овчинах, если бы следом не вошла Мишори. Хозяйка прикоснулась кончиками пальцев к одному виску больного, к другому.

— У тебя по-прежнему жар.

Он испуганно заговорил:

— Я видел во сне жеребёнка-сосунка, он высовывал большой язык и просил, чтобы я дал лизать моё сердце. Я не дал, и его не стало. Но он появится снова. Это моя смерть.

— Она не придёт больше! — у девушки сорвался голос. Страх за Джаледа не мешал ей горделиво чувствовать, что она — единственная его надежда.

Акеми обернулась к управительнице. Та, по-видимому, колебалась, стоит ли юноше слышать то, что она хотела поведать. Обе отошли к противоположной стене. Хозяйка уничижительно усмехнулась:

— Они убивали их. Я права!

— О, да! Но они делали это не из мести, а потому, что возлюбили порок…

Мишори рассказала шёпотом: невольницы обращали неокрепших, ещё больных мужчин в жертв своей похоти. Раздев и связав несчастного, возбуждали его фаллос и, добившись, чтобы он поднялся, перетягивали его у основания бычьим сухожилием. Напряжение не прекращалось естественным образом, ибо кровь не могла отхлынуть из органа, отчего его обладателю предстояло умереть злой смертью. Насильницы устраивались на мужчине сверху и, задав телу работу, достигали своего сладчайшего мига. Лишь только кончала одна, её место занимала следующая…

Акеми смотрела на Джаледа: ей вообразилось, как его обнажают грубые вожделеющие женщины, как их хваткие руки держат его фаллос. Не в силах вынести видение, она, словно спасаясь, выбежала вон. Невольницы теснились к шатру. Она устремилась к ним с кнутом — они истошно закричали и, не смея разбежаться, сгрудились на земле под свистящими ударами.

В то время как госпожа бешено бичевала рабынь-насильниц, спряталось солнце, упали крупные дождевые капли, обрушился ливень. В пылу исступления Акеми не обращала на него внимания, наконец, опустила руку с кнутом; накидка на ней уже не впитывала влагу: омываемая струями ливня, девушка глядела, как щедро он орошает её поле, и вдруг подозвала управительницу:

— Я не хочу их видеть! Отвези их на невольничий рынок и продай! — указывая рукой вперёд и в стороны, воскликнула: — Смотри, какой обильный дождь! Мне понятен знак неба. Не кто-то, а я буду тут! Я сама стану следить, как созревают хлеба.