Ион Деген - Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена

• Название: Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена
• Автор: Ион Деген
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Часы солдатам подпевали,

Как метроном диктуя ритмы.

Я помню песню пулемета,

Его безумную чечетку,

И похвалу: мол, он работал,

Как вы - уверенно и четко.

Я помню танк. Одно мгновенье

Обугленная груда стали.

В немецком сидя окруженье,

Часы со мною замирали,

Все - и зубчатки, и кружочки,

И стрелок линия витая,

И даже кожа ремешочка,

Как-будто часть меня живая.

Я верил прочно, беспредельно,

Что талисман вы мой счастливый,

Что раз мы с вами нераздельны.

То всю войну мы будем живы.

Под гимнастеркою солдатской

И ремешок ваш был приличен.

Я относился к вам по-братски

И вид ваш был мне безразличен.

Но я, надев костюм гражданский

(О, час желаный и счастливый!),

Заметил ваш размер гигантский

И циферблат ваш некрасивый...

Вы вдруг предстали в новом свете...

Стал забывать я дни былые.

На модном вычурном браслете

Я захотел часы другие.

А циферблат смотрел с укором,

И стрелки двигались незримо...

Да, человек, ты очень скоро

Забыл друзей незаменимых.

Сентябрь 1945 г.

МЕДАЛЬ "ЗА ОТВАГУ"

Забыл я патетику выспренных слов

О старой моей гимнастерке.

Но слышать приглушенный звон орденов

До слез мне обидно и горько.

Атаки и марши припомнились вновь,

И снова я в танковой роте.

Эмаль орденов - наша щедрая кровь,

Из наших сердец-позолота.

Но если обычная выслуга лет

Достойна военной награды,

Низведена ценность награды на нет,

А подвиг... - кому это надо?

Ведь граней сверканье и бликов игра,

Вы напрочь забытая сага.

Лишь светится скромно кружок серебра

И надпись на нем - "За отвагу".

Приятно мне знать, хоть чрезмерно не горд:

Лишь этой награды единой

Еще не получит спортсмен за рекорд

И даже генсек - к именинам.

1954 г.

В жару и в стужу, в непролазь осеннюю

Мальчишки гибли, совершая чудо.

Но я, не веря в чудо воскресения,

Строкой посильной

Воскрешать их буду.

В душе своей не ошибиться клавишей,

Не слишком громко,

Не надрывно ломко,

Рассказывать о них,

О не оставивших

Ни формул,

Ни стихов

И ни потомков.

1954 г.

БЕЗБОЖНИК

Костел ощетинился готикой грозной

И тычется тщетно в кровавые тучи.

За тучами там - довоенные звезды

И может быть где-то Господь всемогущий.

Как страшно костелу! Как больно и страшно!

О, где же ты, Господи, в огненном своде?

Безбожные звезды на танковых башнях

Случайно на помощь костелу приходят.

Как черт прокопченный я вылез из танка,

Еще очумелый у смерти в объятьях.

Дымились и тлели часовни останки.

Валялось разбитое миной распятье.

На улице насмерть испуганной, узкой

Старушка меня обняла, католичка,

И польского помесь с литовским и русским

Звучала для нас, для солдат, непривычно.

Подарок старушки "жолнежу-спасителю"

В ту пору смешным показался и странным:

Цветной образок Иоанна Крестителя,

В бою чтоб от смерти хранил и от раны.

Не стал просветителем женщины старой,

И молча, не веря лубочному вздору,

В планшет положил я ненужный подарок.

Другому я богу молился в ту пору.

Устав от убийства, мечтая о мире,

Средь пуль улюлюканья, минного свиста

В тот час на планшет своего командира,

Слегка улыбаясь, смотрели танкисты.

И снова бои. И случайно я выжил.

Одни лишь увечья - ожоги и раны.

И был возвеличен. И ростом стал ниже.

Увы, не помог образок Иоанна.

Давно никаких мне кумиров не надо.

О них даже память на ниточках тонких.

Давно понимаю, что я - житель ада.

И вдруг захотелось увидеть иконку.

Потертый планшет, сослуживец мой старый,

Ты снова раскрыт, как раскрытая рана.

Я все обыскал, все напрасно обшарил.

Но нету иконки. Но нет Иоанна.

Ноябрь 1956 г.

Сомкнули шеренги кусты винограда,

По склону сбегая в атаку.

А солнце, как орден, сверкает - награда

За ночи тревоги и страха.

Прозрачные зерна, тяжелые кисти,

Душистые кисти муската

В подсумках широких узорчатых листьев

Запрятаны, словно гранаты.

Я знаю, как страшно. Лишь внешне так смело

Идет на заданье разведчик.

То рислинг, пружиня упругое тело,

Вползает беседке на плечи.

Солдатские будни без сна и без ласки,

Дороги к солдатской славе

Воскресли в искристой росинке фетяско,

В кровавой слезе саперави.

Не хмель разгулялся, а просто заныли

Рубцы на ранениях старых.

И даже в гвоздиках под солнечной пылью

Мне чудятся взрывов кошмары.

Довольно, зловредная память людская,

Достаточно, хватит, не надо!

Пусть мирное солнце растит и ласкает

Прекрасную кисть винограда.

Август 1961 г.

НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ

Обелиски фанерные.

Обугленные машины.

Здесь самые верные

Настоящие мужчины,

Что неправды не ведали

И верили свято.

Не продали, не предали

В экипажах ребята.

Не несли на заклание

Ни надежды ни веры

Даже ради желания

Не истлеть под фанерой.

Шли в огни бесконечные,

Отдавая все силы.

Но умолкли навечно мы

В братских могилах.

Стой!

Не мертвый ведь я!

Я-то выполз оттуда

Из могил, из огня,

Из обугленной груды.

Стой! Ведь я уцелел!

Только сломано что-то...

Я обрюзг, растолстел,

Убаюкан почетом.

И боясь растерять

Даже крохи уюта,

Нучился молчать,

Лицемерить,

Как-будто,

Ничего не страшась

Ни ранжира, ни чина

Не расшвыривал мразь

Настоящий мужчина.

Только в тесном кругу

(Эх, мол, мне бы да прав бы!),

Озираясь шепну

Осторожную правду.

Осень 1962 г.

РАЗГОВОР С МОЕЙ

СТАРОЙ ФОТОГРАФИЕЙ

Смотришь надменно? Ладно, я выпил.

Мне сладостно головокружение.

Швырнул к чертям победителя вымпел,

Поняв, что сижу в окружении.

Выпил и сбросил обиды тонны.

И легче идти. И не думать - к цели ли.

Эмблемы танков на лейтенантских погонах

Дула мне в душу нацелили.

Думаешь, что ты честней и смелей,

Если ордена на офицерском кителе?

А знаешь, что значит боль костылей,

Тем более - "врачи-отравители"?

А что ты знаешь о подлецах

Из нового фашистского воинства.

Которое, прости, на с того конца

Судит о людских достоинствах?

Верный наивный вояка, вольно!

Другие мы. Истина ближе нам.

Прости меня, мальчик, очень больно

Быть без причины обиженным.

Но стыдно признаться: осталось что-то

У меня, у прожженного, тертого,

От тебя, лейтенанта, от того, что на фото

Осени сорок четвертого.

1962 г.

МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА В Ц.Д.Л.

В Центральном Доме Литераторов

Как взрыв сверкнул войны оскал:

В Центральном Доме Литераторов

Мемориальная доска.

И мир внезапно стал пустыннее.

Пожарища.

Руины.

Тени.

(Седой поэт с почтенным именем

Пронесся мимо по ступеням.

Удачлив. Крови не оставил он

Спецкорр, конечно, не пехота).

Поэты гибли не по правилам.

Какие там права у роты!

Права на стойкость и на мужество

И на способность не быть слабым

Поэту в боевом содружестве,

А не в укромном дальнем штабе.

Но вот предел правдоподобия:

Не признанный своей державой,

Как будто мраморным надгробием

В углу придавлен Окуджава

И Панченко, правдивый, искренний,

Пижонов резвых антитеза,

И Слуцкий с огненными искрами

В культе, продолженной протезом.

Но не запечатлят для вечности

На мраморе над мутной Летой

В бою потерянных конечностей,

Ни даже пуль в сердцах поэтов,

Ни вдруг запевших в дни военные

Восторженных и желторотых.

Могла б услышать их вселенная,

Но вот... успели только в ротах.

Доска... И крохи не уляжется.

Лишь оглавление потери.

И вдруг!

Не может быть!

Мне кажется!

Идут, плечом толкая двери.

Идут...

Вглядитесь в них, погибшие!

Не эти ли, - вы их узнали?

С окурками, к губам прилипшими,

Нас хладнокровно убивали?

Идут в буфет.

А их бы в камеру.

И на цемент со снегом голый.

И доску. Только не из мрамора,

А из тринитротолуола.

Но там все ладно, чинно, чисто там.

Смешные надписи на стенах.

Сосуществует там с фашистами

Антифашист, солдат бессменный.

В Центральном Доме Литераторов

Мемориальная доска...

2 февраля 1965 г.

Опять земли омоложение

С тревожным прошлым чем-то сходно:

Набрякших почек напряжение,

Как будто танки на исходной.

Опять не то.

Искал сравнение

Мазок прозрачный без помарок,

Слова мажорные весенние,

Где каждый звук - небес подарок.

Но почки выстрелить готовы.

Опять стрельба...

Не то.

Я знаю.