Владимир Романовский - Год Мамонта

• Название: Год Мамонта
• Автор: Владимир Романовский
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12236-2

Версия с СИ от: 12/05/2008.

* * *

Аннотация автора:

Историко-приключенческий роман, притворяющийся романом жанра «фентези». Данная версия — авторская, без издательских купюр и опошляющих повествование «поправок». Версию, которую можно в данный момент купить в магазинах, автор НЕ РЕКОМЕНДУЕТ. Мягко говоря.

* * *

Аннотация издательства:

Прошли годы, минули столетия, но жизнь в Троецарствии продолжается. Ушли в предание времена Придона, Иггельда и Скилла. Но по-прежнему отважны славы, дерзки артане, хитры куявы.

Пришли новые герои.

И снова кипят страсти, и снова льется кровь…

---

Он вдруг выронил свечу и стал падать на спину. Брант подхватил его и осторожно уложил на пол.

— Я, вроде бы, умираю, — сказал Редо.

— Вам нужен лекарь, — сказал Брант намеренно твердым, суровым голосом.

— Не думаю, что он мне поможет. Идите, Брант, идите. Я… это…

Он потерял сознание.

Брант прокусил себе губу до крови. Он ничего не сказал Редо, ничем не поделился — просто передал ему Шилу с рук на руки. И вот Редо умирает, а Шилы нет. Их кто-то видел, как они входят в Храм, или неуемная Шила имела глупость показаться здесь на людях. Дура! Стерва! А он, Брант — подставил человека. И человек этот сразу согласился и не задавал вопросов. Но что же делать?

Он разорвал на груди священника рубашку. Да, ничего не скажешь. И сказал бы, да нечего. Лекарь? Лекарь. Да, нужен лекарь.

В главном зале уже никого не было. Очевидно, люди сочли, что провели здесь достаточно времени, и отправились по неотложным делам.

За все время в Астафии Брант ни разу не встретил ни одного лекаря и не знал, где их искать. Неожиданно он вспомнил, что проститутки часто обращаются к лекарям в силу разных недомоганий, имеющихся у них как следствие образа жизни. До Улицы Святого Жигмонда было три квартала.

Город не то чтобы паниковал, но находился в состоянии сосредоточенного возбуждения. Все куда-то бежали и что-то или кого-то искали, и, очевидно, не находили. По улицам катились повозки, нагруженные скарбом.

Улица Святого Жигмонда была вся в движении, но проституток нигде не было видно. Брант пробежал квартал, и в следующем квартале ему попалась одна, стоящая безучастно у стены, явно артанского происхождения.

— Мне нужен лекарь, — сказал ей Брант. — Человек умирает. Вот тебе десять золотых, скажи, где найти лекаря.

— Лекарь уехал, — сказала она. — Пойдем, я тебя успокою, а то ты очень кричишь.

— Некогда мне, — сказал Брант. — Некогда! Лекарь! Эй, люди! Мне нужен лекарь! Кто-нибудь знает, где здесь живет лекарь?

На него никто не обращал внимания.

— Успокойся, — сказала проститутка. — Скоро нас всех убьют. Придут кронинцы и славы, и всех перережут. Напоследок хотелось бы сделать доброе дело. Пойдем.

Брант дико посмотрел на нее. Какая-то она была вся совершенно спокойная, особенно на фоне остальных жителей и его самого — грустная и уверенная. И очень некрасивая.

Неожиданная мысль пришла ему в голову.

— Ты веришь в Создателя? — спросил он.

— По разному, — сказала она. — День на день не приходится. Вообще-то я верю в… мне положено верить…

Брант почувствовал чью-то руку у себя на поясе и автоматическим движением поймал запястье. Оно оказалось очень тонким. Он посмотрел — мальчишке было лет двенадцать.

— Пустите, господин мой! — закричал мальчишка. — Пустите, вам говорят! Не трогайте меня! Я вам ничего не сделал!

— Ты хотел украсть у меня кошелек.

— Нет, не хотел.

— Не рвись, — сказал Брант. — Не рвись! Слушай. Да не рвись ты! Ты мне нужен. И ты тоже, — сказал он проститутке. — Вы мне оба нужны. Это не займет много времени. Час или два. Я вам заплачу. Обоим. Сколько скажете, столько и заплачу. Слышите? Пойдемте со мной. Прямо сейчас.

* * *

Сейская Темница была настолько переполнена, что к Комоду в пещеру-камеру на втором нижнем уровне, находящуюся на некотором расстоянии от остальных, за поворотом, посадили еще одного человека — не прямо с улицы, свежеарестованного, но проведшего здесь несколько дней. Заключенных сортировали как попало и не слишком учитывали.

Комод был не то, чтобы очень рад соседу, но поначалу как-то оживился, вышел из апатии, и даже предложил поделиться с ним скудной едой, которую ему доставили час назад — сырой хлеб, вода, и немного свекольного сахара. Сокамерник оказался никем иным, как купцом Бошем, тем самым, что совсем недавно собирался строить доходный дом для богатых на месте снесенного Храма. За время ареста и сидения в темнице он очень похудел и побледнел, и совсем упал духом. Комод пытался с ним заговорить, и вскоре ему это удалось.

Купец жаловался на злосчастную судьбу, вспоминал, какой он был всемогущий несколько дней назад, обижался вслух, падал духом еще ниже, говоря, что теперь уж все равно, и в конце концов поведал причину своего ареста. Оказалось, что сын его, собиравшийся стать храбрым воином и сражаться под знаменами Фалкона, проявляя доблесть, подслушал разговор между Бошем и каким-то купцом-южанином, в котором упоминался Фалкон. Терминологии сын не уловил, но понял, что разговор ведется в недоброжелательных тонах, и поспешил, как истый патриот, во дворец, где попросил свидания с любым из руководителей охраны. Руководитель принял донос к сведению, записал показания и адрес, и вскоре за Бошем пришли. Сына его похвалили, пожали ему руку, и отпустили гулять. Особняк перевернули вверх дном и конфисковали, выставив там охрану. Сына обратно уже не пустили. Теперь он, наверное, жалеет о содеянном, ибо куда ему деваться? Соседи его к себе не пустят — сын опального купца никак не подходит на роль желанного гостя. В дом для беспризорных детей он не пойдет, поскольку там такие звери живут, что никому не пожелаешь. Где он теперь, глупый щенок — шляется, небось, по улицам, милостыню просит, а какая нынче милостыня? В Создателя никто не верит, и всем, кто просит милостыню, говорят — иди работай!

Комод слушал всю эту чушь и не знал, что лучше — одиночество или причитания сокамерника. Он ждал прихода охранников, ждал суда, прикидывал возможность казни без суда, надеялся, что, может, ему принесут яд, пытался писать плохим пером на скверной бумаге письмо Фалкону с уверениями в преданности — словом, не находил себе места. А тут еще этот зануда, который хочет все время говорить, и только о себе и о своем сыне, которого он нисколько не винит, нет, не винит, ибо обстоятельный купец должен все предвидеть, все возможности, и быть значительно осторожнее — это же первый закон для деловых людей, первейшее дело!

Купец уснул, а когда проснулся и начал было причитать снова, Комод вдруг пересел к нему и сказал, делая круглые глаза:

— Шшш! Тихо.

В коридоре-тоннеле послышались шаги. Где-то отодвинули решетку. Раздались приглушенные крики. Потом опять открыли решетку, уже другую, ближе. Опять крики.

Купец Бош повертел головой, сел, глаза его наполнились ужасом. Комод поразмыслил, облился холодным потом, посмотрел вокруг, и поспешно задул свечу.

Опять шаги, опять лязг замков, опять крики — умоляющие, истеричные. Да тут же всех подряд просто убивают, подумал Комод. Батюшки, батюшки. Почему? Может, в городе что-то случилось? Вот, опять, совсем близко! Отодвигают решетку. Крик. Треньканье тетивы! Да, заключенных пристреливают. Всех подряд? Или нет?

— Эй! — раздался голос в коридоре. — С той стороны все?

— Да! — откликнулись сразу два голоса.

— А здесь проверил?

— Да, все нормально.

Комод и Бош затаили дыхание. Голоса раздавались совсем близко.

— Ну, что, идем? — сказали в коридоре.

— Да пошли, вроде все, — ответили ему.

Загремели сапоги по утрамбованной глине. Голоса и шаги удалялись. Удалялись. И пропали.

— Что это было? — шепотом спросил Бош.

— Не знаю, — сказал Комод. — Наша пещера за поворотом. Может, нас не заметили.

— Хорошо бы, если так.

Комод прислушался. Во втором нижнем уровне стояла абсолютная тишина. Даже крысы не шуршали и не бегали.

На всякий случай Комод подождал — так долго, как только смог, примерно четверть часа, после чего он нашарил огниво и зажег свечку. Сунув лицо меж прутьев решетки, он сказал сценическим шепотом:

— Эй! Хо! Есть кто-нибудь?

Никто не отозвался.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. В КРОНИНЕ

Устроив себе кабинет в восьмиугольной башне на крыше ратуши, предварительно выселив из нее мэра, Зигвард занимался делами управления, вернее, пытался заниматься, а ему мешали. Об этом ему когда-то рассказывал Кшиштоф. Взяв власть в Висуа, брат Забавы едва не потерял ее в первую же неделю, и дело было вовсе не в повстанцах, заговорщиках, или дворцовых интригах — нет. Новая власть едва не захлебнулась в лавине доносов.

Тоже самое происходило теперь в Кронине. Убедившись, что в городе действительно произошли перемены наверху, сперва чиновники, а затем и частные лица, начали писать доносы друг на друга и заваливать ими новое правительство. Зигвард нанял дюжину секретарей, но вместо того, чтобы заняться сортировкой доносов, отделяя глупость от действительно стоящих предупреждений, секретари стали писать доносы сами.

Излюбленной темой доносов было то, что в последующие века называли коллаборационизмом. Понятно, что живя двадцать лет под властью узурпатора, невозможно так или иначе с ним не сотрудничать — хотя бы просто платя налоги. Таким образом, в коллаборационизме был замешан весь город и окрестности. Поскольку всем жителям Ниверии вменялось прославлять Фалкона при каждом подходящем случае, а такие случаи предоставлялись им каждый день, начиная с момента пробуждения в собственной постели — само по себе случай вполне подходящий — коллаборационизм был налицо. Некоторые доносы так и начинались — «Все эти двадцать лет имярек прославлял узурпатора». Иногда писали «узурпера» или «зупетера» — кто как слышал и понимал, но сути дела это не меняло.