Владимир Романовский - Польское Наследство

• Название: Польское Наследство
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Альтернативная история

Версия с СИ: 27/05/2008.

* * *

Третий роман «Добронежной Тетралогии». Со времен событий, описанных в первых двух романах, прошло девятнадцать лет. Действие тетралогии распространилось на весь цивилизованный мир. Заговор «Неустрашимых» включает попытку одновременного захвата нескольких государств. Варанг смоленских кровей принимает деятельное участие во всех событиях, иногда следуя инструкциям киевского князя, иногда совершая прямо противоположное тому, что вменяется ему делать.

---

— Теперь ты, — сказал он, вынимая у Леха изо рта кляп.

Лех безумными глазами смотрел на него.

— Ты слышал вопрос. Отвечай, — настаивал тщедушный человек.

Рядом с Лехом завозился и задергался Ежи. Тщедушный посмотрел на него и вытащил кляп у него изо рта.

— Если ты хоть что-нибудь скажешь, — сказал Ежи, обращаясь, очевидно, к Леху, — я тебя на том свете найду. Я у Создателя попрошу, чтоб он тебя в плоть снова загнал, и меня тоже, и буду тебя мучить всю вечность, ты это учти.

Тщедушный презрительно усмехнулся, встал над Ежи, и поднял копье.

— Я сейчас все скажу сам, — пообещал ему Ежи.

Тщедушный улыбнулся, но копье не опустил.

— Говори.

— Te Deum laudАmus, — сказал Ежи. Te DСminum confitИmur. Te ФtИrnum Patrem, omnis terra venerАtur. Tibi omnes Аngeli…[1]

— …tibi cФli et univИrsФ potestАtes, — подхватил вдруг дрожащий Лех. — Tibi chИrubim et seraphim incessАbili voce proclАmant…[2]

— Sanctus, Sanctus, Sanctus, DСminus Deus SАbaoth,[3] — поддержал его Ежи.

— Pleni sunt cФli et terra maiestАtis glСriФ tuФ,[4] — продолжил Лех.

Тщедушный резким движением пригвоздил Ежи копьем к полу. Ежи задергался, заметался, застонал. Ухватив древко обеими руками, тщедушный выдрал копье из пола и из Ежи.

— Te gloriуsus apostolРrum chorus, te prophetАrum laudАbilis nЗmerus,[5] — прошептал еле слышно Ежи.

— Тe mАrtyrum candidАtus laudat exИrcitus,[6] — тихо сказал Лех.

Тщедушный пнул его ногой в ребра, и еще раз.

— Te per orbem terrАrum sancta confitИtur EcclИsia, Patrem immИnsФ maiestАtis; venerАndum tuum verum et Зnicum FМlium; Sanctum quoque ParАclitum SpМritum. Tu rex glСriФ, Christe.[7]

Тщедушный начал наносить удары подряд — в ребра, в бедра, в живот. Лех закусил нижнюю губу и замычал носом. Тщедушный ударил его в голову — и перестарался. Лех потерял сознание.

Казимир почувствовал, что сейчас он сам потеряет сознание, хотя его никто пока что не бил и не колол копьем. И ни одного вопроса ему еще не задали.

В этот момент в дверь постучали. Тщедушный оглянулся, пожал плечами, и подошел к двери.

— Это Бьярке. Открой.

Тщедушный отодвинул засов.

— Мне нужно поговорить, — Бьярке оглядел помещение и кивнул по направлению к Казимиру. И снова оборотясь к тщедушному, добавил, — Выйди на четверть часа. Ну и зверь ты, скажу я тебе… Есть способы проще и добрее.

Тщедушный скептически улыбнулся.

— Выйди, выйди.

Тщедушный пожал плечами и вышел. Бьярке закрыл и запер дверь. Посмотрев некоторое время на лежащих, он подошел к Казимиру и сел рядом на шез. Казимир смотрел прямо перед собой.

— Звери, а не люди, — сказал Бьярке. — Не понимаю я такого подхода. И не знаю, зачем Рагнару такие соратники. Ну да ладно. Ты цел, невредим, и это хорошо. Есть немного времени. Это тоже хорошо.

Он понизил голос почти до шепота, наклоняясь к уху Казимира.

— Послушай, Казимир, я мог бы устроить тебе побег. Но решать нужно быстро. Я отвезу тебя к твоей матери. Что скажешь?

Казимир, и без того бледный, побледнел еще больше. Явная ложь мучителей в такой ситуации — дополнительное унижение.

— Пошел в хвиту, — сказал он.

— Я не пытаюсь тебя обмануть, Казимир. Хочешь верь, хочешь не верь, но у меня есть причины… Мне хотелось бы тебя спасти. Очень серьезные причины. Твоя мать обрадовалась бы твоему спасению. Видишь — эти трое уже умерли. Их и допрашивали-то только для виду, просто чтобы показать тебе, что будет с тобой. Настоящий допрос начнется не сейчас, но скоро — придет Рагнар, и тогда я не смогу тебе помочь.

Господь, прости меня, грешного, подумал Казимир. И дай мне силы, Господь.

— Бьярке, или как там тебя, — сказал он. — Ты, кажется, упомянул мою мать?

— Да.

— Не делай этого больше. Ты недостоин ее упоминать. И ты глуп.

— Не упрямься, Казимир. Из тебя скоро будут железными крючьями вынимать имена людей, верных тебе и твоей матери. И ты их назовешь, все до одного. И скажешь, где эти люди находятся. Понимаешь? И их убьют. Ты слушаешь?

Казимир молчал.

— Мы выйдем из этого дома, я скажу, что веду тебя прямо к Рагнар, и что дело важное и тайное. Пройдем несколько стратов, и я развяжу тебе руки. В стойлах стоят кони, уже под седлами. И мы поскачем в Саксонию.

— А что будет с Марией? — спросил на всякий случай Казимир.

— Не знаю. Марие я помочь не могу, — ответил Бьярке.

И Казимир начал верить. Если бы его обманывали — Бьярке бы обязательно сказал, — и Марию захватим. Значит, Бьярке действительно хочет устроить побег. Но в таком случае побег действительно невозможен. Марию оставлять нельзя. Зачем Казимиру жизнь — без Марии?

— Нет, — сказал Казимир.

— Твоя мать согласилась бы.

— Оставь мою мать в покое. Даже если то, что ты мне предлагаешь — действительно правда, мой тебе ответ — нет. Или найди способ вытащить Марию тоже.

Сказал — и прикусил язык. А вдруг это тоже — подвох? Вдруг Бьярке только что, легко и без пыток, выведал у него, что Мария ему действительно дорога — и теперь при нем, Казимире, будут пытать Марию, которая носит его ребенка, Марию, за которую он готов отдать жизнь?

— Нужно подумать, — сказал Бьярке, поняв, что Казимира с Марией связывает больше, чем просто беззаботные любовные отношения и честь. Еще два месяца назад он бы этому не поверил.

— Бьярке!

В дверь стучали.

— Что еще? — крикнул Бьярке.

— Тебе ищут! Ты здесь нужен!

— Я занят!

— Очень нужен!

— Сейчас посмотрю, что там, — сказал Бьярке, поднимаясь на ноги.

* * *

В «Ла Латьер Жуайез» компания продолжала веселиться. Пили, бренчали на лютне, распевали баркароллы — но сколько ни терлась возле них Маринка, сколько ни улыбалась, стреляя зелеными глазами — ей упорно отказывали во внимании. А примкнуть к разбитной компании ей очень хотелось. Помыкавшись, она в конце концов она решила обидеться и уйти.

На страте бабье лето было в полном разгаре, полуденное солнце начало даже слегка припекать розовую с веснушками маринкину кожу. Внезапно она поняла, почему ее не приняли — суеверная римская публика не любит рыжих женщин! Стало еще обиднее.

Нестор, насмешливый и ленивый, порядком ей надоел за это время. Мать скоро уедет — в зябкий, промозглый осенний Киев — бррр. Маринка боится солнца, но любит, когда тепло. Маринка любит тень южных деревьев в жаркий полдень. И еще Маринка любит, когда ее развлекают — любовью и россказнями. Нестор, дубина, рассказывает ей о древних сражениях, а ведь должен был бы понять, что не сражения интересны Маринке, а кто с кем спал, и почему. Такие истории Нестору тоже известны, но почему-то он их рассказывать стесняется. И еще Нестор грубоват в постели, совсем нет в нем чувственности. Маринка любит чувственность. Также, Нестору следует чаще мыться.

На Рю Ша Бланк Маринка вдруг остановилась, почувствовав неладное. Страт пуст, но он и не бывает многолюдным. Мезон — тот же, что вчера и позавчера, те же окна, тот же фасад. Но — другое настроение нынче у мезона. Мезон выглядит, как глуповатый человек, пытающийся заманить ближнего в ловушку — мол, иди сюда, ничего страшного. И только отчаянно глупый ближний поверит и пойдет, и попадется.

В палисаднике размышляют о естестве и сущности привязанные к деревьям четыре лошади под седлами. Это марьюшкины друзья прибыли, ничего страшного, продолжал уговаривать Маринку глупый мезон. А чего это они здесь делают, ее друзья, в таком количестве, спросила Маринка. А приехали погостить, с фальшивым добродушием отвечал ей мезон. А где мать, спросила Маринка. Ну, где ж ей быть, в «келье» своей, конечно же. Нет, мать не в келье. В келье, в келье, уверял мезон фальшиво. Ты зайди, и сама увидишь. А что если я посмотрю в окно, подумала Маринка. А ты посмотри, поддакнул ей мезон. Зайди в палисадник, калиткой скрипни погромче, подойди к окну, да посмотри, еще и ладонью прикройся, а вон и ставня как раз открыта. Нет, решила Маринка, в палисадник я пока что заходить не стану. А если я залезу вон на то дерево на страте — будет лучше видно, а то мне забор мешает. Посмотрю, что там и как. Ну зачем тебе лезть на дерево, уговаривал ее мезон. Порвешь себе рубаху и поневу только. Не лезь ты на дерево. Еще увидит кто! Женщинам по деревьям лазить не положено, чай не кошки они. И вообще — заходи смело внутрь. Здесь рыжим раздолье. Особенно женщинам.

Маринка подошла к дереву и посмотрела по сторонам. Никого. Подпрыгнув, она ухватила обеими руками нижнюю ветку липы, задрала правую ногу, уперлась в ствол, и попыталась подтянуться. Не вышло. Тогда она задрала и вторую ногу. Повернув голову чуть назад, она сообразила, что все видит, что нужно — солнце как раз светило под нужным углом, а глаза Маринки находились чуть выше забора.

Мать сидит на ложе в спальне Марии. Сама Мария стоит перед мужланистым варангом и кричит на него. Варанг вдруг с размаху бьет Марию по лицу. Другой варанг захлопывает ставню.

Ну ты и сволочь, сказала Маринка мезону, и спрыгнула вниз.

Теперь нужно спокойно подумать, только не здесь. И Маринка, похолодев, зашагала по страту — прочь от мезона.