Владимир Романовский - Польское Наследство

• Название: Польское Наследство
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Альтернативная история

Версия с СИ: 27/05/2008.

* * *

Третий роман «Добронежной Тетралогии». Со времен событий, описанных в первых двух романах, прошло девятнадцать лет. Действие тетралогии распространилось на весь цивилизованный мир. Заговор «Неустрашимых» включает попытку одновременного захвата нескольких государств. Варанг смоленских кровей принимает деятельное участие во всех событиях, иногда следуя инструкциям киевского князя, иногда совершая прямо противоположное тому, что вменяется ему делать.

---

— Ты мне не указывай, что делать.

— Лишу наследства. Ладно, давай пробираться ко входу, иначе не попадем внутрь и ничего не услышим.

Во избежание волнений и драк на остров прибыла королевская стража в количестве сорока человек. Анри Первый, легкомысленный, большой любитель охоты, позаботился о подданных.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. РЕЧЬ В СВЯТОМ ЭТЬЕНЕ

В первый раз за три недели Стефан не ушел от Сорсьер до рассвета. Выдалось солнечное утро. Сев на постели, опершись спиной о стену, подтянув колени к подбородку, он рассматривал спящую любовницу. Проснулась она, как просыпалась всегда — мгновенно, но в этот раз решила поозорничать и открыла только правый глаз, и скосила его, и высунула кончик языка. Стефан хихикнул. Пошарив рукой, она ухватила его за колено. Он распрямился и лег на спину, и Сорсьер пристроила голову ему на грудь.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Некоторое время она молчала, а потом сказала:

— Да.

— Что — да?

— Ты что-то еще хочешь мне сказать.

— Хочу.

— Говори. Не бойся.

— Нет. Сперва ты скажи.

— Что сказать?

— Какую-нибудь тайну. У меня было две тайны, одну я тебе только что открыл. Открою и вторую, но сперва и ты должна мне что-нибудь открыть.

Она убрала голову с его груди, села, повернулась к нему лицом. Он продолжал лежать на спине. Сказать ему, что я его люблю, подумала она — сказать?

— Хорошо, — сказал он. — Я сам тебе скажу… как тебя зовут на самом деле. Сам.

— Скажи.

— Мария.

— Верно.

— А как на самом деле зовут меня, ты не знаешь.

— Можешь мне довериться, я умею хранить секреты. Говори смело.

— Меня зовут Казимир.

В первый раз за много лет Марие отказала ее сообразительность.

— По-своему красивое имя, — сказала она.

— Ты, кажется, не поняла.

И то правда.

Она подумала.

И поняла.

— А, хорла, что ж теперь делать? — невольно вырвалось у Марии.

Она рывком поднялась, глядя на него с ужасом, села на постели.

Он тоже приподнялся. Теперь они оба сидели, не касаясь друг друга, и смотрели друг другу в глаза.

Невероятно, думала Мария. Не может быть. А ведь можно было догадаться! Вот он, например, догадался. Он догадливый. А я, дура, так увлеклась, так мне было хорошо, что забыла обо всем. Будто я здесь на отдыхе. Он — Казимир. Стефан — Казимир. Это несправедливо! Надо взять себя в руки. Ничего страшного не произошло, наоборот. Он меня любит, он не лукавит, когда это говорит. Может, все к лучшему?

— Можешь меня прогнать, — сказал Казимир. — Или пусть меня убьют твои люди. Мне все равно. Я сказал тебе, что я тебя люблю. Ты предпочла не отвечать на признание.

— Что теперь признания…

— Ну, как хочешь. Скажи — и я просто уйду — уеду куда-нибудь, и ты меня забудешь.

— Об этом говорить поздно.

— Почему ж…

— Потому что я ношу твоего ребенка.

Помолчали.

— Моего ребенка? — переспросил Казимир.

— Да.

Казимир чуть приметно улыбнулся.

И еще помолчали.

— Хочешь быть королем Полонии? — спросила она.

— Не знаю.

Она нахмурилась.

— Я хочу быть с тобой, — объяснил Казимир. Поразмыслив, он добавил, — И чтобы ребенок был наш, и мы бы жили вместе.

— Так, — сказала Мария. — Хорошо, попробуем по-другому. Хочешь, я посажу тебя на польский трон — с условием, что мы поженимся, и все дела управления ты передашь мне?

Казимир слегка побледнел. Подумав, он спросил:

— Если я откажусь, меня убьют?

Теперь побледнела Мария. Также подумав, она сказала:

— Тебя не убьют. Ты будешь королем.

— А если я откажусь?

— Зачем?

— А может я не хочу быть королем.

— Хочешь.

Он вздохнул.

— То есть, — сказал он, — если я откажусь, меня убьют.

— Перестань!

— А?

— Перестань это повторять! Это невыносимо! Тебя не убьют.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя.

Он улыбнулся — на этот раз открыто.

— Но лучше бы тебе согласиться, — сказала Мария.

— Можно я тебя поцелую? — спросил он.

— Можно.

Они бросились друг другу в объятия.

* * *

— Я тут слушал, что вам говорят проповедники ваши, — сказал римский проповедник с легким италийским акцентом. Голову он держал ровно, говорил в одном направлении, словно обращался к кому-то конкретному в зале, говорил без видимого напряжения, и слова его были слышны во всех концах церкви. — В общем, интересно говорят. Про благочестие, и про то, как душу свою спасти. Есть всякие хитрости по этому поводу. Люди вообще любят хитрости. Чтобы поменьше трудиться, побольше спать, и чтобы кормили вкусно. В Риме есть у меня одна прихожанка, на хитрости падкая. До того она исхитрилась, что целый день ничего не делает, только ест… ест, я говорю. Шам-шам. Жрет, гадина.

Аудитория стала обмениваться удивленными взглядами. По церкви прокатился смешок.

— Так исхитрилась — в дверь не проходит. Для исповеди ей изготовили специальную будку, отличную от других размерами. Половину собора занимает.

Ближние ряды засмеялись, и проповедник, против всех правил ораторского искусства, тоже засмеялся.

— У нее исповедь, — сказал он, — каждый раз начинается словами, «Вы не поверите, святой отец, сколько я сегодня съела».

Засмеялась вся аудитория.

— Интересный у него подход, — сказал Нестор на ухо Хелье.

— Да, он хорошо понимает людей, — отозвался Хелье. — Чем больше я о нем слышу всяких гадостей, тем больше он мне нравится.

— Почему? — спросил Нестор.

— А я смотрю на людей, которые его ненавидят. Люди эти как правило неприятны. И чем больше неприятны, тем больше гадостей говорят. Невольно задумаешься. А скажи мне, сын мой, давно ты летописцем стать решил, или недавно?

Нестор строго посмотрел на отца.

— С чего ты взял?

— Фолианты твои намедни просматривал, да и нашел книгу одну.

— Это мои личные записи, — сердито сказал Нестор. — Как тебе не стыдно!

— Нет, личные — письма бывают. А у тебя летопись.

— Тем не менее, она не для посторонних глаз.

— Ну, прости своего глупого родителя, Нестор. И все-таки ответь — давно решил в плутархи заделаться?

— Да какие еще… Как я понимаю, ты прочел набросок.

— Набросок летописи.

— И что же?

— А то, — сказал Хелье, — что там слова правды нет.

— Так ведь то летопись, — удивился Нестор. — Разве ж в летописях бывает правда?

Сперва Хелье даже не нашелся, что на такое ответить.

— А еретики — они не очень хитрые, — ораторствовал Бенедикт. — И мало их. Я вот ходил по улицам, спрашивал людей — ты, мол, еретик? И ни один не сказал — да, ага, точно, еретик. Нет в Париже еретиков!

Аудитория снова засмеялась.

— Былины — выдумка, сказки — выдумка, михвы — выдумка, — сказал Хелье. — А летопись должна отображать то, что было на самом деле.

— Назови такую летопись, — предложил Нестор.

— Назвать? Ну… Вот Плутарх, к примеру…

— Это было давно, отец. Что там было на самом деле — кто ж его сейчас разберет. Наверняка многое из того, что там написано, Плутарх придумал сам.

— А Библия?

— Библия — не летопись.

— Я не об этом.

— А о чем?

— О заповеди. Есть такая, если помнишь — «Не лжесвидетельствуй».

— Нет.

— Что — нет?

— Не так там написано.

— А как?

— «Не лжесвидетельствуй на ближнего своего».

— И что же?

— Рюрик — он мой ближний? Я его не видел никогда. Я даже не знаю, был ли он на самом деле.

— По-моему, тебя надо просто выпороть хорошенько, — сказал Хелье. — Ладно. Скажи мне только — зачем ты все это пишешь?

— Не понял.

— Просто для хвоеволия, или славы возжелал? А может, ради денег?

— На спор.

— На спор, на спор… Это такая шутка? — спросил Хелье.

— Нет. Просто как-то, года три назад…

— Ну, ну?

— Был я в детинце… ты был в отъезде…

— Так. И?

— Зашла речь о Летописи Торбьорна. И я сказал, что там много неточностей и стиль корявый.

— Продолжай. Только потише, а то тут оборачиваются, мы им проповедника слушать не даем.

— Ярослав к этому прицепился.

— Он присутствовал? Продолжай.

— Он мне сказал, что раз я такой умный, так не написать ли мне свою летопись. Я ему говорю — что ж тут такого сложного? Он говорит — вот триста гривен, я тебе заплачу, если допишешь до времен Святослава. И добавил — боюсь, что эти триста гривен ты никогда не получишь.

— Так. Дальше.

— Меня это задело.

— И с тех пор ты…

— Оказалось труднее, чем я думал, но не намного. Уж почти закончил. Пришлось перечитать много разного…

— Боюсь я, Нестор, что разговор шел вовсе не о трехстах гривнах.

Нестор промолчал.

— Боюсь, — продолжал Хелье, — что Элисабет строила тебе глазки, а ты и растаял.