Джорджо Фалетти - Я убиваю

• Название: Я убиваю
• Автор: Джорджо Фалетти
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Триллер
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01525-4

Монте-Карло – это солнце и изумрудные волны Средиземного моря, казино и белоснежные виллы, парусные регаты и гонки «Формулы-1». Монте-Карло – это символ безмятежной жизни, идиллия, рай на земле. Но сегодня здесь царит ужас. В прямой эфир радио Монте-Карло позвонил неизвестный и словами «я убиваю» объявил начало страшной игры. Теперь он будет предлагать полиции и жителям города музыкальные подсказки, а они должны суметь предотвратить очередное убийство, которое он планирует совершить. По следу убийцы, похищающего человеческие лица, идут комиссар полиции Монако Никола Юло и его друг, бывший агент ФБР американец Фрэнк Оттобре. Игра началась…

В романе «Я убиваю» есть все – напряженный и увлекательный сюжет, неповторимая атмосфера залитого солнцем Монте-Карло, музыка от Шуберта до Тома Уэйтса, и в центре – загадочный ночной убийца, коллекционирующий чужие лица, персонаж, который по праву займет свое место между доктором Ганнибалом Лектором из «Молчания ягнят» и великим Парфюмером Патрика Зюскинда.

«Я убиваю» – самый знаменитый итальянский роман последнего десятилетия. За два года продано более двух с половиной миллионов экземпляров книги.

---

– Успокойтесь, месье Ронкай, если вы до сих пор еще не потеряли работу, то уверен, так и останетесь в своем кресле. Все окончено.

– Как это понимать – «все окончено»?

– Так и понимать – все окончено. Мне известно, где скрывается Жан-Лу Вердье.

В трубке замолчали. Некоторое время там размышляли. Фрэнк мог оценить гамлетовские сомнения Ронкая. Быть или не быть, верить или не верить…

– Вы уверены?

– На девяносто девять процентов.

– Мало. Хочу на все сто.

– Сто процентов не в этой жизни. Девяносто девять, мне кажется, более чем приемлемо.

– Ну ладно. Где?

– Скажу, но вы сначала сделаете одну вещь.

– Фрэнк, не перегибайте палку.

– Месье Ронкай, должен кое-что пояснить вам. Мне на мою карьеру уже наплевать. А вам на свою – отнюдь. Если откажете в моей просьбе, кладу трубку и первым же самолетом из Ниццы отправляюсь к чертям собачьим. И вы, недвусмысленно выражаясь, можете вместе с вашим приятелем Дюраном пойти и застрелиться. Я понятно объясняю?

Молчание. Передышка, чтобы не умереть. Потом снова голос Ронкая, исполненный сдерживаемого гнева.

– Говорите, что вам нужно.

– Мне нужно ваше слово чести, что комиссар Никола Юло будет считаться погибшим при выполнении служебного задания, и его вдова получит пенсию, какая полагается вдове героя.

Снова передышка. Более важная. Когда пересчитываются яйца. Услышав ответ Ронкая, Фрэнк был рад, что тот досчитал до двух.

– Хорошо, согласен. Договорились. Даю слово чести. Теперь ваш черед.

– Отправляйте людей и скажите инспектору Морелли, чтобы позвонил мне на мобильник. И почистите мундир к пресс-конференции.

– Куда отправлять людей?

Наконец Фрэнк произнес слова, за которые Ронкай заплатил своим обещанием.

– Босолей.

– Босолей? – с недоверием переспросил директор.

– Именно. Все это время сукин сын Жан-Лу не выходил из своего дома.

56

Пьеро взял пластиковый стаканчик с кока-колой, который Барбара протянула ему, и стал пить, как бы стесняясь людей.

– Хочешь еще?

Пьеро покачал головой. Протянул ей пустой стаканчик и, весь красный, отвернулся к столу, на котором складывал в стопку компакт-диски. Барбара нравилась ему и в то же время немного пугала. Мальчик был влюблен в нее, это видно было по его взглядам украдкой, молчанию и бегству при ее появлении. Стоило ей обратиться к нему, как он тут же густо краснел.

Девушка давно заметила, что Пьеро неравнодушен к ней. Это была типично детская влюбленность, вполне отвечавшая его внутреннему возрасту, и к ней, как к любому чувству, следовало относиться с уважением. Барбара знала, как велика была потребность любить в душе этого странного мальчика, который, казалось, был раз и навсегда напуган миром: в нем сохранились чистота и искренность, свойственные только детям и собакам – тем, кто не нуждается ни в каком вознаграждении.

Однажды она нашла маргаритку на микшере. Когда поняла, что таинственным дарителем простого цветка был он, чуть не умерла от прилива нежности.

– Хочешь еще бутерброд? – спросила она, глядя ему в спину.

Мальчик снова покачал головой, не оборачиваясь. Было обеденное время, и они заказали в «Старз-энд-барз» блюдо булочек и бутербродов. После истории с Жан-Лу помещения «Радио Монте-Карло», казалось, превратились в царство тишины, если не считать музыки и голосов, доносившихся из динамиков. Люди бродили, похожие на призраков. Здание, словно Форт-Аламо – мексиканцы,[88] все время осаждали журналисты. Каждого штатного сотрудника они преследовали, за каждым следили, наблюдали. Каждому совали микрофон под нос, тыкали в лицо телекамеру, репортеры караулили у дома, у подъезда. Впрочем последние события оправдывали упорство и настойчивость журналистов.

Жан-Лу Вердье, главная фигура на «Радио Монте-Карло», оказавшийся убийцей-психопатом, все еще где-то скрывался, мрачным призраком витая над Княжеством. Когда об этом стало известно, число слушателей радиостанции – из-за присущего людям болезненного любопытства – едва ли не удвоилось.

Роберт Бикжало, прежний Роберт Бикжало, сделал бы тройной сальто-мортале с поворотом, узнав как фантастически выросла аудитория. Но теперь он выполнял свою работу машинально, курил как турок, и изъяснялся односложными словами, как впрочем и все остальные. Ракель отвечала на звонки механическим голосом телефонного секретаря. Барбара, стоило ей оторваться от работы и задуматься, тут же начинала плакать.

Сам президент звонил только при крайней необходимости.

Удручающее душевное состояние еще более обострилось после известия о трагической смерти Лорана, случившейся два дня назад, когда его пытались ограбить. Это было, что называется, последним ударом. Атмосфера окончательно сделалась гнетущей, и люди, и без того почти бесплотные, стали совсем угасать.

Но больше всех страдал Пьеро.

Он замкнулся в тягостном молчании и отвечал на вопросы, когда к нему обращались, только утвердительным или отрицательным кивком. На радио он присутствовал теперь безмолвно, выполняя свою работу так, словно его и не было вовсе. Он часами сидел в архиве, и Барбара, тревожась, даже спускалась к нему посмотреть, все ли в порядке. А дома убивалась его мать. Пьеро все время слушал музыку в наушниках, они словно помогали ему полностью отгородиться от окружающего мира.

Он перестал улыбаться. И больше не включал радио.

Мать была в отчаянии. Работа на «Радио Монте-Карло», ощущение причастности к общему делу, деньги, которые Пьеро зарабатывал (мать никогда не забывала подчеркнуть, сколь они необходимы в домашнем хозяйстве) – все это открыло ему дверь в мир.

Дружба с Жан-Лу, на грани обожания, прямо-таки распахнула эту дверь. Теперь она постепенно закрывалась, и женщина опасалась, что однажды закроется навсегда.

Трудно было понять, о чем думает Пьеро.

Но все до единого открыли бы от изумления рот, узнай они, о чем же именно. Окружающие объясняли его печаль и молчание тем, что друг Пьеро неожиданно оказался плохим человеком, как называл он того, кто звонил время от времени на радио дьявольским голосом. Видимо, его чистая душа мучительно страдала оттого, что он вынужден был признать – он доверял человеку, который этого не заслуживал.

Однако на самом деле вера Пьеро в Жан-Лу и его дружбу нисколько не поколебалась из-за последних событий и всего, что бы ни говорили эти люди о его кумире.

Пьеро ведь хорошо знал Жан-Лу, бывал у него дома, они вместе ели блинчики с шоколадно-ореховой пастой «Нутелла», и Жан-Лу даже дал ему попробовать отличнейшего итальянского вина, которое называлось мускат. Оно было сладким и прохладным, и у Пьеро слегка закружилась голова. Они слушали музыку, и Жан-Лу одолжил ему пластинки, черные, виниловые, драгоценные – чтобы слушать их дома. Он скопировал ему на диск любимые записи Пьеро – Jefferson Airplane и Джефф Бек с гитарой на автомобильном мосту и последние два диска Nirvana.

Всякий раз, когда они бывали вместе, Пьеро ни разу не слышал, чтобы Жан-Лу говорил дьявольским голосом, наоборот…

Он рассказывал ему всякие забавные вещи своим красивым теплым голосом, точно таким же, какой звучал по радио, и иногда возил его в Ниццу на машине, и они ели там огромное мороженое – огромное, как гора, и заходили в магазины, где продают животных, и стояли у витрин, рассматривая щенят, выставленных там в загородках.

Жан-Лу всегда говорил, что они закадычные друзья и неизменно подтверждал свои слова делом. И если Жан-Лу всегда говорил ему правду, это означало только одно: лгали другие.

Все спрашивали Пьеро, что с ним, и пытались поговорить. Он же никому не хотел признаваться, даже матери, что главная причина его печали в том, что после всех этих событий он больше не видел Жан-Лу. И не знал, как помочь ему. Может быть, в этот момент он где-то скрывается и голоден и некому принести ему поесть, хотя бы только хлеба и «Нутеллы».

Пьеро знал, что полицейские ищут Жан-Лу, и если найдут, то отправят в тюрьму. Пьеро плохо представлял себе, что такое тюрьма. Знал только, что туда помещают людей, сделавших что-то нехорошее, и больше не выпускают, а раз так, выходит, он больше никогда не увидит Жан-Лу.

Может быть, полицейским разрешалось входить и смотреть на тех, кто находился в тюрьме. Когда-то он тоже был полицейским – почетным полицейским. Ему сказал об этом комиссар, тот, такой славный, которого он больше не встречал, и кто-то говорил, что он умер. Но теперь, после всех этих событий, Пьеро, наверное, больше не почетный полицейский, вообще никакой не полицейский, и его не пустят в тюрьму, чтобы навестить Жан-Лу.

Пьеро увидел, что Барбара направляется в режиссерскую аппаратную. Ее темно-рыжие волосы разметались, будто в танце, по черному платью. Он любил Барбару. Не так, как Жан-Лу, по-другому: когда его друг разговаривал с ним или приобнимал за плечи, он не чувствовал жара, поднимавшегося откуда-то изнутри, словно он выпил залпом целую чашку горячего чаю.