Кора Ландау-Дробанцева - Академик Ландау; Как мы жили

• Название: Академик Ландау; Как мы жили
• Автор: Кора Ландау-Дробанцева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: ISBN 5-8159-0019-2

Конкордия Терентьева Ландау-Дробанцева (1908–1984), жена гениального физика Льва Ландау, начала писать свои воспоминания после смерти мужа в 1968 году и работала над ними более десяти лет… Получилось три солидного тома. Переплетенные, дополненные фотодокументами, они в виде самиздата какое-то время циркулировали в среде ученых-физиков, но вскоре почти все экземпляры были уничтожены академиками и их женами, которые ханжески возмущались этим откровенным текстом, шокирующими подробностями личной жизни великих умов СССР и нелицеприятными оценками «неприкасаемых». Но «рукописи не горят», и появление воспоминаний Коры Ландау в виде книги — лишнее тому подтверждение.

«Эти воспоминания я писала только самой себе, не имея не малейшей надежды на публикацию. Чтобы распутать сложнейший клубок моей жизни, пришлось залезть в непристойные мелочи быта, в интимные стороны человеческой жизни, сугубо скрытые от посторонних глаз, иногда таящие так много прелести, но и мерзости тоже. Писала я только правду, одну правду…».

Кора Ландау-Дробанцева

---

Только после этого случая Министерство здравоохранения приняло меры, и сейчас во всех больницах нашей страны есть ампулы мочевины. Это очень дешевый препарат.

Глава 2

7 января 1962 года в 13 часов раздался телефонный звонок. Снимаю трубку. Говорят из больницы № 50. В результате автомобильной катастрофы академик Ландау попал в нашу больницу в безнадежном шоковом состоянии. Катастрофа произошла в 10 часов 30 минут на Дмитровском шоссе по дороге в Дубну. Пострадал один ваш муж, спутники отделались испугом.

— Как пострадал муж? Что сломано? Рука? Нога?

У меня было много бестолковых вопросов, не сразу дошло, что слово «безнадежное» исчерпывает все вопросы. Я закричала: "Нет, нет, этого не может быть!". Все вокруг завертелось, не могла найти дверь. Надо было бежать и кричать! Вдруг до сознания дошли чьи-то слова: "Гарику плохо!". И тогда жену победила мать! Я начала бессвязно успокаивать сына, он лежал без движения, лицо без кровинки и широко открытые, немигающие детские стеклянные глаза.

А телефон звонил, звонил и звонил. Было много вопросов ко мне: "Правда ли, что…".

— Да, да, да, правда, правда.

Часы шли, телефон звонил, и на очередной вопрос я стала кричать в трубку, но адресуясь сыну: "Спасибо, спасибо, он пришел в сознание. Спасибо, сломана ключица и рука! Как я счастлива! Миновало! Спасибо, спасибо, как я вам благодарна! Гарик, Гарик, ты слышал, папка уже пришел в сознание". Очередной любопытный положил трубку, решив, что говорил с сумасшедшей.

Зловеще сгущались январские сумерки. Гарика удалось успокоить. Дала ему снотворное, плотно закрыла дверь в его комнату, он уснул. Телефон замолчал. Вся Москва уже знала о трагическом дорожном происшествии, случившемся на Дмитровском шоссе по дороге Дубну.

Позвонил Александр Васильевич Топчиев, он сообщил: "Собраны все медицинские силы Москвы, состояние у мужа тяжелое". Этот звонок принес некоторое облегчение. Тяжелое, значит, жив. С отчаянием и надеждой стала ждать физиков из больницы, должны прийти и сказать правду. Вспомнила, что уже две недели физики из Дубны все время звонили и просили приехать. Ему явно ехать не хотелось, он очень напряженно и много работал, спал мало, ел плохо. При росте 182 см весил только 59 кг. О себе он еще в ранние годы сказал: "А у меня не телосложение, у меня теловычитание!". Эти его слова потом вошли в литературу.

— Дау, ты вчера опять лег спать в три часа ночи. Я слыхала, когда щелкнул выключатель. Ну разве можно столько работать? Стал совсем желто-зеленого цвета, смотри, девушки разлюбят!

Весело улыбаясь, он говорил: "А зато какую работу я заканчиваю. Коруша, все, что я сделал в физике, — ничто в сравнении с этой моей работой, но надо спешить, особенно в конце, вдруг американцы обгонят в самый последний момент, я же не знаю, над чем работает Оппенгеймер. Ты мне не мешай, мне так интересно. А ну, брысь, брысь!".

Работал он всегда лежа на тахте. Друзья шутили: "Дау, у тебя голова весит гораздо больше всего туловища. Чтобы уравновеситься, ты работаешь лежа!". Утром весь пол возле постели был усыпан листами исписанной бумаги — все формулы, формулы, формулы. Поднимая и складывая в стопку, я спрашивала: "А сам-то ты поймешь, что здесь нацарапано?".

— Я все понимаю. Смотри, не выбрось.

Это он повторял всегда и всегда искал будто бы исчезнувшие исписанные листы бумаги. Крик сверху: "Опять убирала, где вот тут валялся такой измятый кусок бумаги?" (его кабинет находился на втором этаже). Бегом наверх: "Дау, клянусь, ничего не выбрасывала, не злись, все твои бумаги всегда находятся".

— А вот сейчас нигде нет!

И когда исчезнувшего листка нет ни под тахтой, ни под столом, ни под ковром, тогда я нахожу этот лист у него в кармане.

Он всегда очень трогательно просил прощения.

6 января 1962 года вечером, после ужина, я искала в его кабинете очередной "исчезнувший лист бумаги". Зазвонил телефон. Это опять был звонок из Дубны. Вдруг он согласился: "Ну что же, хорошо, завтра приеду. Да, приеду, встречайте. Выеду 10-часовым поездом из Москвы".

— Ты согласился ехать в Дубну, а сам говорил — это территория Боголюбова, и тебе там делать нечего.

— Да, говорил. Это так и есть. Но физики меня давно просили и ждут, а сейчас мне сообщили, что мой приезд необходим, надо спасать Семена.

— Какого Семена?

— Бывшего мужа Эллочки. Она забрала сына и ушла к другому, в том же доме, тоже сотруднику Дубны.

— Как, Элка бросила Семена? Но ведь Семен красавец в сравнении с вашей Элкой, он умен, и ты говорил, что он один из плеяды твоих лучших учеников.

— Коруша, в смысле науки новый возлюбленный Эллочки не стоит даже следа Семена. Но помни, народная мудрость говорит: "Любовь зла, полюбишь и козла!". Когда Элла приезжала к нам, я ей неоднократно говорил: "С кем не бывает. Ну влюбилась, ну стали любовниками. А Семен — прекрасный муж, замечательный отец". Он, бедный, так старался не замечать этого романа, он как культурный человек им не мешал. Семен — мой ученик, ревновать он не имел права. Своим ученикам я всегда стараюсь привить культурные взгляды на любовь, на жизнь. Но жена того, к кому ушла Эллочка, застав ее в своей постели, не осознала, что ревность — это один из самых диких предрассудков! Она с младенцем на руках уехала к своим родным в Ленинград. Эллочка сразу перешла жить в квартиру нового мужа. Семен живет рядом, и видеть жену и сына с другим ему оказалось не под силу. Мне сейчас сообщили: он запсиховал. Физики боятся самоубийства. Надо съездить, вправить мозги Семену. Решено, завтра еду в Дубну. Боголюбов — талантливый физик, да и с молодыми физиками всегда интересно поговорить о науке.

— Дау, но ведь наш шофер уже ушел, а завтра выходной.

— Ты права, в выходной к определенному часу с такси трудновато, но я уверен, что к десятичасовому поезду на вокзал меня подбросит Женька на своей новой «Волге».

Женька — легок на помине — появился в кабинете Дау. Он забегал к Дау раз двадцать в день — я была вынуждена дать ему ключ от нашей квартиры.

— Женька, я дал слово завтра ехать в Дубну. Уже договорился с Судаками, встречаемся на вокзале у десятичасового поезда на Дубну. Ты сможешь меня подбросить на вокзал завтра с утра?

— Да, да, конечно, смогу. Тем более что завтра с утра я еду в плавательный бассейн. У меня стало появляться брюшко, надо сгонять лишний жирок.

Я ушла к себе, в нижнюю половину квартиры, а Дау стал диктовать Женьке очередной параграф восьмого тома своих книг, о которых ныне говорят: "Ими вместе созданных".

Как-то я спросила Дау:

— Почему ты пишешь все свои тома только с Женькой, почему не с Алешей?

— Коруша, пробовал не только с Алешей, пробовал с другими, но ничего не получилось!

— Почему?

— Понимаешь, когда я диктую свои книги по физике Женьке, он все беспрекословно записывает. Его мозг — это мозг грамотного клерка, к самостоятельно му творческому мышлению он не способен. Студентом производил впечатление способного, но дальше время показало, что это пустоцвет! Творческого работника из него не вышло, но он образован, аккуратен, точен и трудолюбив, из него получился соавтор. Вместо зарплаты я дарю ему свои идеи, ему в обществе необходимо иметь свое лицо. Благодаря его помощи я смог создать хорошие книги по физике для потомства. Я пробовал писать свои книги с талантливыми учениками, но их мозг пытлив, они не в состоянии беспрекословно записывать мои мысли. Что я решаю мгновенно, для них это еще не закон, они возражают, спорят, а когда постигают, приходят и говорят: "Дау, вы были правы". Прошло много ценнейшего времени, а время не ждет! Наше временное пребывание на земле слишком коротко, а надо так еще много успеть! Тратить свое творческое время на писание книг я не могу. Когда устаю думать, зову Женьку и диктую ему очередные параграфы. Долго диктовать я не могу, одолевает скука, а ты, Коруша, хорошо знаешь, я это тебе много раз повторял: самый страшный грех — это скучать! Не смейся, вот придет страшный суд, господь бог призовет и спросит: "Почему не пользовался всеми благами жизни? Почему скучал?".

Глава 3

Шли годы, популярность Ландау росла. Все давно поняли, что Женька просто состоит при Ландау. При мне физики говорили у нас дома: "Дау, за ту работу, которую Женька исполняет для тебя, ты только должен в предисловии очередного тома выражать ему свою благодарность — так делают все наши академики, — а не делать его своим соавтором. Ведь за свой труд он имеет очень щедрую оплату — твои идеи! Причем такие, что, того гляди, в членкоры скоро угодит". Так говорили физики при жизни Ландау.

Нет, не преувеличивайте, членкором ему никогда не быть! У него кишка тонка, а рабский труд был уничтожен капитализмом как непроизводительный. Я очень спешу создать полный курс теоретической физики, эти книги очень нужны студентам и молодым физикам. Мои книги по физике помогут молодым физикам "грызть гранит науки". Женьке, конечно, плевать на потомство, но, получая половину гонорара как соавтор, он работает на себя, вот здесь и зарыта собака! В любое время дня и ночи он подстерегает мои свободные минуты. Его природная цепкохвостность поразительна — не отцепится, пока не вытянет из меня нескольких параграфов.