Любовь Арестова - Последняя улика (Сборник)

• Название: Последняя улика (Сборник)
• Автор: Любовь Арестова
• Издательство: Юрид. лит.
• Жанр: Детектив
• Год: 1988
• ISBN: 5-7260-0149-4

Эта книга о работниках советской милиции, действующих на важном участке борьбы за справедливость, в которой показан их сложный и вдохновенный труд, высокий профессионализм, убежденность в правоте своего дела, взаимодействие всех служб милиции.

На фоне конкретных ситуаций освещается формирование нового социалистического правосознания и активной жизненной позиции в борьбе со злом, раскрываются гуманизм советской правоохранительной практики, неразрывная связь милиции с народом.

Для широкого круга читателей.

---

— Ничего, Саня, — успокоил Трошин бригадира, — не волнуйся прежде времени. Посмотрим, как будет дальше. Если что, заночую, конечно. Борька-то устанет, поди. Пообвык он у тебя?

— Привыкает. Что ни говори, армия — большое дело для парня.

Сергей Трошин и бригадир Гордин Саня ровесники, перекатило за сорок, а Борька — сын их одноклассницы. Совсем молоденькой привезла она Борьку из города, воспитывала одна и немало намыкалась, да и не только она. Едва дождались, пока Борька по-хорошему уйдет в армию. Рассчитывали на солдатскую службу и не ошиблись вроде. Демобилизовавшись, Борька вернулся к матери, сел шофером на ЗИЛ и парень стал как парень.

Метель за окном все усиливалась, снег валил непрерывно.

— Днем со светом сидим, чудеса да и только, — вздохнул Гордин, опять нам работа, завалит все, к дальним зародам не проберешься. Трактор пущу. Крыша бы на ферме не подвела, перекрыть-то не всю сумели, а надо. Навалит снег — рухнуть может, — беспокоился бригадир.

Заглянула в комнату жена Гордина:

— Сань, печку подтопить, что ли? Выдует все, ветрина на улице — ужас.

— Подтопи, — рассеянно согласился Саня, занятый своими мыслями.

Участковый подошел к окну, глянул на снежную муть, закрывшую даже близкий соседний дом. Да, видимо, сегодня домой не добраться, придется заночевать. Незачем людей беспокоить. С такой непогодой не шутят. Плохо вот, что вроде затемпературил он. В глазах горячо и ломит все тело. В чужом доме болеть негоже.

Сняв вышитую салфетку, бригадир включил телевизор. Показывали какой-то фильм.

По шикарной квартире с высокими дверями металась нарядная женщина, плакала, заламывала руки, ее утешал мужик тоже непростецкого вида. В слезы женщины не верилось, потому что не вязались с горем нарядная диковинная кофта, узкие брючки и ее аккуратная прическа. В деревне у горя другие приметы.

Вздохнув, бригадир пальцем ткнул в экран:

— Видал? — осуждающе произнес он. — Ее бы к нам на ферму, перестала б кривляться, — и, помолчав, добавил: — снег разгребать ей надо.

— Брось, Саня, — заступился за женщину участковый, — это ж искусство, а у тебя только снег на уме.

Бригадир пожал плечами, покосился на окно.

— Схожу на ферму, — засобирался он, одернув облегавший широкие плечи свитер-самовязку, — попроведую своих доярок, а ты, Захарыч, домовничай. Лечись чаем.

В открытую бригадиром дверь ворвался из сеней холод, так что Трошин поежился, переставил стул ближе к печке и продолжал смотреть фильм из чужой неволнующей жизни.

Внимание участкового все время соскальзывало на свои, местные заботы: скоро ли спадет мороз, что принесет людям сегодняшний буран, от которого, конечно же, можно ждать одних неприятностей. И когда теперь он попадет к себе домой, где копятся и ждут его дела. Само-то по себе ничего не делается, ко всему надо руки приложить. Давно уже, без всяких приказов и инструкций, он понял: как поработает на своем участке, такая и будет у него обстановка. Недаром редкими гостями в его деревнях были бравые ребята из уголовного розыска и многозначительные оперуполномоченные ОБХСС. А в тех несчастных случаях, что бывали — сам Трошин им раскладывал полную картину — она была следствием его недоработки, что бы ни говорили — он это знал.

Потому-то и сидел здесь сейчас — больной, простуженный, на дальней ферме, куда погнали его лютые морозы, грозившие запахом паленой шерсти и мучительным, смертным ревом животных.

Все оказалось спокойным. Беды он теперь не ждал. А была беда не за горами.

Когда хлопнула дверь в сенях и Трошин услышал тоненькое завывание, даже тогда еще не мнилось о худом.

Неторопливо подумалось: вернулся Саня, и вишь, как воет ветер, ровно как ребенок…

Саня в комнату не входил, а плач продолжался, и тут высоко, как парус, взметнулась легкая занавеска на двери и жена бригадира с испуганными глазами втолкнула в комнату маленького человечка: девочка это или мальчик — не понял Трошин. Кое-как закутанное человеческое существо лет не более 8 — 10, - оно-то и подвывало ветру — тоненько и жалобно.

— Сергей Захарыч, ты послушай-ка, — торопливо сказала бригадирша, и Трошин понял: беда.

— Татьяна, фельдшерица наша, прислала его к Сане, просит помочь, Сани нет, может, ты к ним сходишь?

— Что случилось-то? — Трошин встал — сухощавый, высокий и какой-то очень большой рядом с плачущим ребенком.

— Что такое? — он присел на корточки, отогнул платок от страдальчески искаженного личика, — кто обидел тебя, детушка?

Ребенок покорно ответил, как прошелестел, лишь пробивались в голосе свистящие, словно сквознячок, нотки:

— Тетя Таня послала к бригадиру. Папка, говорит, помер. И ма-а-мка лежи-и-ит…

— Ничего добиться не могла больше, — перебила ребенка жена бригадира, — бежим, Захарыч, это здесь, через три дома, бежим давай. А ты здесь побудь, поиграй, — сказала она малышу и начала торопливо, непослушными пальцами распутывать его. Прямо на пол сбросила большой платок, шубейку, шапку. Освобожденный от громоздких одежд, тонкой тростинкой стоял перед Трошиным мальчик Митя Федяев.

Участковый видел его летом и родителей знал. Значит, горе-то у Федяевых.

И они побежали — Трошин и жена бригадира. В снежной, нереальной, почти сказочной, мути освещенные окна делали дом Федяевых похожим на кораблик в тумане.

Нереальность кончилась, когда Трошин рванул дверь и оказался сразу в доме. Сеней, как положено в деревне, новый дом не имел.

Участковый не успел оглядеться, тут же бросилась к нему фельдшерица Таня — молодая, крупная, красивая женщина, что называется кровь с молоком. Сейчас на Тане лица не было. Бледная, в испарине, метнулась она к Трошину, ткнулась на миг лицом в заснеженный воротник, выдохнув с облегчением:

— Захарыч, ты здесь.

Как будто он вправду принес ей облегчение.

Осторожно отстранив Татьяну, Трошин глянул вокруг.

Дом Федяева был новым, перегородок еще не было, весь дом — одна большая комната. У холодной стены, занавешенной большим ковром, стояла широкая деревянная кровать, на ней участковый не увидел, скорей угадал, прикрытое с головой тело человека. «Хозяин», — подумал Трошин. И по неподвижности тела, по странной тишине возле кровати понял: «Кончился». Взгляд переметнулся дальше, к узкой кровати, возле которой уже стояла фельдшерица. Там тоже неподвижно лежала женщина. Бледное лицо запрокинулось, закрытые глаза ввалились, вялая рука — в руке Татьяны, а та напряженно вслушивалась как бы в себя, держа запястье недвижной руки с провисшей крупной ладонью.

Дальше, у печки, сжалась на табуретке худая старуха с малышом на коленях.

Старуха глядела испуганно и обреченно, и малыш, словно взрослый, молчал, не плакал, таращил глазенки на незнакомых.

Несчастье.

Оно всегда такое. Больнее всех бьет старых да малых, самых беззащитных перед ним.

Будто запеклось что-то в горле Трошина, наждачным сделался язык, не вымолвить и слова.

Не дожидаясь вопроса, тихо сказала фельдшерица:

— Отравление, Захарыч. Выпили что-то. Суррогат. Вон стоит бутылка, убрала уже пустую. Федяева не отходила. Когда меня позвали, он уж в агонии был. С Феней вожусь вот, не знаю, что выйдет. Надо в район ее, боюсь помрет тоже. Послала за бригадиром, да тут, на счастье, ты оказался. Принимай меры, звони в район, я уж все перепробовала, — она кивнула на стол, где лежали шприцы, ампулы с лекарством, да еще какие-то инструменты. Глянула с сомнением за окно, где бесновалась метель, вздохнула: «Не пробьется к нам „Скорая“. А на чем отправлять Феню? Разве на тракторе? Но она ведь и так еле дышит, а что на холоде будет?» — рассуждала Татьяна.

Слушая ее, участковый лихорадочно соображал: «„Скорую“ можно подтянуть трактором, но поможет ли это Фене? Нет, в больницу ее надо, там справятся лучше. Нельзя время терять, надо везти туда, вот что».

Он принял решение.

И уже от двери спросил:

— Что за пойло выпили? И где взяли?

Фельдшерица пожала плечами, не выпуская Фениной руки:

— Не знаю, не до расспросов мне было. А сейчас — видишь сам, что с ними.

Старуха заплакала:

— Федяев Колька привез. Брат. Красное, говорил, вино, городское. Угости-и-л…

— Эх! — в сердцах махнул рукой участковый и вышел в непогодь.

Ветер тут же вцепился в лицо. Трошин закашлялся, натянул поглубже шапку, склонил голову, согнулся, защищаясь, и побежал, как мог, к ферме там был телефон — связь с центральной усадьбой, там же бригадир. И трактор был на ферме, на нем подвозили корма.

Преодолевая упругие снежные струи, участковый кашлял и чертыхался. Вот ведь, никак не ожидал беды отсюда, ну никак. А от Федяева тем более. Мужик как мужик. Строился. Деток растил, семья дружная была. То-то, что была. Была и нету. Он вспомнил неподвижное большое тело на кровати. Откуда опять взялась проклятая бормотуха, сколько еще на ее счету жизней будет, сколько людских слез она прольет?