Мария Галина - Бард

• Название: Бард
• Автор: Мария Галина
• Жанр: Фэнтези

Фома встал. Лодка под ногами качнулась, норовя вывернуться, и кэлпи ухватил его костистыми пальцами под локоть. Фома переступил через низкий бортик и зачерпнул ботинком воду. В стороны прянули совсем мелкие полупрозрачные мальки.

— Меня найдут, — пообещал Фома, — и вас всех повесят на деревьях.

— Ой, как мне страшно, — сказал кэлпи.

Фома подозрительно покосился на него. Конечно, им рассказывали про кэлпи. И в школе, и дома. И что они появились неизвестно откуда после Большого разлива. И что первые стычки с людьми обернулись затяжной и выматывающей войной. И что кэлпи чувствовали себя как дома в этом зеленом, заросшем тростником мире трясин и водных рукавов. И что с тех пор, как появились кэлпи, люди больше не знали покоя. И что кэлпи — просто трусы, нападающие исподтишка… и что все разговоры о том, будто кэлпи владеют какой-то там магией — просто враки и сплетни, которые распускают сами кэлпи, чтобы их боялись. И еще о том, что кэлпи никогда не смеются, потому что не умеют. И что они непроходимо глупы, ибо так и не освоили человеческую речь.

---

Белые башни двинулись с места. Белые ноги, казалось, не приминали траву, чуть заметный зеленоватый отлив тел был точно мох на белом мраморе, точно отсвет зеленых листьев на воде… - Убей! - выдохнули старейшие. - Убей, убей, убей! Белая рука прянула вперед и ужалила соперницу в плечо.

Два лебедя
выгнули шеи,
щиплют друг друга,
схватившись насмерть,
самки-ужихи
сплелись друг с другом
в последней битве…

Фома пел, не зная, кому из них он поет, которой из них желает победы. Пустые лица, глаза, как серебряные монеты, крепко сжатые рты…

Одна начала заметно одолевать, ее руки ужалили соперницу в виски, метнулись к высокой шее, и Фома с ужасом ощутил, как захлестывает его чужое торжество и собственное облегчение. «Двум королевам не бывать», - подумал он…

И тут та, другая, вдруг обернула к Фоме лицо и улыбнулась через силу, печально и нежно.

«Вот она, - подумал он в тоске, - вот она, моя!» И арфа Амаргена, чужая арфа отозвалась на его тоску:

Восстань, любовь моя!
Убей подругу,
убей убийцу,
зеленым мхом
нашего ложа
я заклинаю, -
двум королевам
не место в Дельте,
тебе одной лишь
царить на ложе!

И каждый ее звук, казалось, вливал силу в его женщину, в его принцессу, отнимая у соперницы.

Его принцесса поднялась с колен, белые руки ее сомкнулись на горле соперницы.

Сильнее, сильнее, сильнее!- пела арфа Амаргена. Лицо той, второй, посинело, вздулось и опало, колени ее подломились, она вытянулась на траве, встрепенулась, точно серебряная рыбка, опять вытянулась и больше уже не двигалась.

– Ах-х-х! - вскричали старейшие в третий раз. Из распяленных ртов вырвался крик, этот крик понесся по Дельте и поднял стаю черных птиц, клевавших падаль в дальней затоке. И страшным эхом, полным тоски и боли, ответили ему воины в лодках. И, словно эхо этого эха, захлестнула Фому волна тоски и горечь утраты, ибо и погибшая соперница была прекрасна.

Он сошел со своего холма и старейшие расступились, пропуская его. Там, где они стояли прежде, остались глубокие рытвины, пятна содранного дерна.

– Радостью было смотреть на тебя, - сказал он мертвой.

А его женщина плакала, стоя рядом. Он обернулся к ней, чтобы почтительно приветствовать новую королеву, но она продолжала плакать, точно девочка, дрожа всем телом.

– Зачем, - всхлипывала она, - ах, зачем! Твоя арфа…

– Моя арфа пела тебе, - сказал он неуверенно.

– Я готова была умереть, - она всхлипнула и вдруг отчаянным жестом закинула руки ему на шею.

Тело ее было мокрым и горячим, и он стоял в кругу старейших, не зная, дозволено ли ему обнять ее в ответ.

– Я не хочу быть королевой. - Ее лоб упирался Фоме в грудь, руки охватили шею так, что он едва мог дышать. - Не хочу…

– Но ведь… - растерянно сказал Фома. Он хотел добавить, что любит ее, что узнал ее, что жалеет ее соперницу, но рад ее победе. Но на плечо ему легла тяжелая рука с мощными корявыми пальцами.

– Они всегда плачут, - сказал старейший. - Каждая из них плачет. Так всегда бывает, о бард. Ты хорошо пел. Она хорошо сделала, что выбрала тебя. Узнать новую королеву без барда немыслимо. А теперь уходи отсюда. Это не для твоих глаз.

Он положил руку на плечо его королеве, и та испуганно вскрикнула:

– Фома!

Он рванулся к ней, но старейшие уже сомкнули вокруг нее плотное кольцо… -…Не мешай мне, Ингкел.

Фома отвернулся и сцепил руки на коленях. Лодка покачивалась на волнах, Ингкел сидел рядом с ним - ненависть может быть крепче любви.

Серая вода отражала небо, щебетала пичуга, но даже сюда тянуло гарью. Там, за спиной, лежали плавни, жалкие, обугленные, над теплой водой стелился черный дым…

Черные лодки на серой воде. Множество лодок. Он чувствовал на себе липкую паутину взглядов исподтишка. Он все-таки был их бард. И они на него надеялись.

«Вертячка, - подумал он, - в голове у кэлпи поселилась вертячка. Она гонит их на смерть, а они думают, что их зовут законы чести и битвы. Муравей, наверное, тоже думает, что его зовет что-то прекрасное, чему нет равного в муравьином мире…

Хромоножка, утверждая, что кэлпи просто животные со сложными инстинктами, либо говорил то, что ему велено, либо был просто глуп. Наверняка в Метрополии, на землях Суши, изучали кэлпи. Они же догадались, что такое для кэлпи барды! И если найти таких людей, если попробовать поговорить с ними… Да, но именно эти люди дали приказ убить всех бардов кэлпи, превратив гордый народ в жалких курокрадов, в горстку мелких пакостников…

А значит, говорить с ними нет никакого смысла, они понимают кэлпи, но не любят.

Все дело в любви.

А теперь у кэлпи есть бард, и они опять почувствовали гордость, и эта гордость их убила. А если не убила сейчас, то убьет вскорости. Потому что кэлпи готовы к большой войне.

Я не кэлпи и не человек. Я перевертыш.

Я не взрослый и не ребенок.

Я мост.

Я бард».

Ингкел обернулся к нему, лицо сурово, тонкие губы сжаты.

– Ты все еще не доверяешь мне, Ингкел? - спросил Фома спокойно.

– Ты пел хорошо, - похвалил Ингкел, - я не стану врать. Ты хороший бард. Но почему я не доверяю тебе, о бард?

– Потому что ты любишь смерть, - ответил Фома, - а я - жизнь. Я хочу убить убийство. Вот разница между нами.

– Великая битва, - изрек Ингкел, - последняя битва. Ваша проклятая горючая грязь не будет больше отравлять нашу воду. Ваше железо Не будет ржаветь в нашей земле…

Он сел на скамью напротив Фомы, точно так же обхватив колени руками.

– Ингкел, я слышал, вы вовсе не потому воюете. Даже если бы люди не сделали вам ничего плохого, вы все равно убивали бы их в Дельте. Кто первый начал эту войну, Ингкел? Кто первым убил? Готов спорить, это были кэлпи.

Ингкел беспокойно пошевелился.

– Откуда ты знаешь?

– Догадался. Дочь-сестра сказала, вы воюете в силу обычая, вот и все. И тот, кто уцелеет, становится старшим.

Ингкел торопливо прижал пальцы к губам.

– Она говорила с тобой об этом? - спросил он невнятно.

– Да.

Ингкел уронил руку.

– Тогда ты и вправду бард, - сказал он. - Пой!

Вдалеке прилив гнал по Дельте гигантскую волну, но здесь слышался лишь отдаленный гул, словно где-то далеко садился на уходящую в плавни взлетную полосу грузный бомбардировщик.

Он расчехлил арфу и встал в лодке. Какое-то время он покачивался в такт волне, пытаясь найти свой внутренний ритм, потом запел:

Пока вода над зеленой волной плещет
пребудет племя людей и племя кэлпи,
пребудет в мире!
Будут ласкать грозных воинов Дельты
белые королевы рода людского!
Каждый станет старейшим и даст начало
новому племени, коему равных не будет,
будут мужи людей ладить лодки,
будут мужи кэлпи ловить рыбу,
вместе потомство
будут они растить под солнцем Дельты,
правду реку я - каждому будет пара,
каждому будет слава,
есть у людей барды,
песни о мире,
песни любви, объятья, брачное ложе…
Каждый станет началом новому роду…

– А-а! - закричали кэлпи и ударили копьем о копье. «Лучшая моя песня, - думал Фома, - люди прекрасны; я люблю их, это мое племя, мой род, равного которому нету. И кэлпи полюбят людей и не захотят умирать, они полюбят жизнь, ковровая бомбардировка не истребила их, как ожидалось, люди вынуждены будут пойти на переговоры… Я сам пойду на переговоры, я буду мостом, посредником, ведь люди жестоки от отчаянья, от страха, а страха больше не будет…»

И ехидная улыбка Хромоножки всходила над этими мыслями, точно ущербный серп луны.

Я проклинаю битву, игрушку детей безумных,
больше ее не будет петь эта арфа,
только любовь в ее золотом уборе,
вот что достойно истинно взрослого мужа!

И маленький пакостник Роджер бегал кругами по детской площадке, крича: «Фома - кэлпи! Фома - вонючий кэлпи!» И качались во мраке на плоту, уложенные бок о бок, бледные, как личинки навозных мух, холодные, мертвые люди, и горели мертвые кэлпи, развешанные на наблюдательной вышке… Лодки кэлпи виделись смутно, словно сквозь радужный туман. «Это слезы - подумал он, - всего лишь слезы».

Но он продолжал петь, и арфа Амаргена стонала под его рукой:

Пять песен спел я -
песню битвы и песню смерти,
песню хитрости и песню славы.
Я спел песню королевы.
Эта - последняя.

И тогда он поднял арфу и ударил о колено, и она всхлипнула последний раз, точно прощая его.

– Я больше не буду петь! - крикнул он. - Я не буду петь битву! Это последняя моя песня!

– А-а-а! - кричали кэлпи, лица их с раскрытыми ртами казались странно одинаковыми, и ему стало страшно.

Ингкел один из всей толпы не кричал, но в глазах его стояли слезы.

– Это была замечательная песня, Фома, - сказал он. - Я сомневался в тебе. Прости. Ты лучший бард, что у нас был.

– Я спел песню мира, - вздохнул Фома, усталый и опустошенный. - Я все-таки спел песню мира.