Чарльз Диккенс - Одного поля ягода

• Название: Одного поля ягода
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Проза

---

Тем временем Брэдли Хэдстон и Чарли Хэксем добрались до Вестминстерского моста, перешли на правый берег Темзы и зашагали вдоль него по направлению к Милбэнку. В этом районе Лондона есть маленькая улочка под названием Черч-стрит и маленькая, глухая площадь под названием Смит-сквер, в центре которой возвышается на редкость уродливая церковь с четырьмя башенками по углам, похожая на какое-то окаменелое чудовище - огромное, страшное, задравшее все четыре лапы вверх. Учитель и мальчик увидели в дальнем конце площади дерево, рядом с ним кузницу, штабеля дров и лавчонку, торговавшую железным ломом. Зачем и почему ржавый котел, большое железное колесо и прочая рухлядь должны были валяться, наполовину уйдя в землю, у входа в эту лавку, никто не знал и, видимо, не желал знать. Подобно не очень-то жизнерадостному мельнику из одной старинной песенки, рухлядь эта, вероятно, рассуждала так: "Коль никто обо мне не тужит, я не буду тужить ни о ком!"

Обойдя всю площадь и заметив, что в ее безлюдье было что-то мертвое, словно она приняла снотворного, а не погрузилась в естественный сон, учитель и мальчик помедлили в том месте, где Черч-стрит примыкала к ней своими тихими домиками. К этим домикам Чарли Хэксем и повел учителя и около одного из них остановился.

- Кажется, моя сестра поселилась вот здесь, сэр. Она перебралась сюда временно, вскоре после смерти отца.

- А ты виделся с ней с тех пор?

- Всего два раза, сэр, - ответил мальчик по-прежнему неохотно. - Но это ее вина, а не моя.

- На что она живет?

- Лиззи всегда хорошо шила, а сейчас она устроилась у одного портного, который шьет матросское платье.

- А ей случается брать работу на дом?

- Иногда случается, но большую часть дня она, по-моему, проводит там, в мастерской. Вот сюда, сэр.

Мальчик постучался; в двери что-то щелкнуло, и она распахнулась. Следующая дверь, выходившая в маленькую переднюю, стояла настежь, и они увидели перед собой неведомо кого - девочку... карлицу... девушку?., которая сидела в старомодном низеньком кресле перед низенькой скамейкой наподобие рабочего станка.

- Я не могу встать, - сказала девочка, - потому что у меня спина болит и ноги не слушаются. Но я здесь хозяйка.

- А еще кто-нибудь есть дома? - спросил Чарли Хэксем, с изумлением глядя на нее.

- Сейчас никого нет, - бойко и с чувством собственного достоинства отвечала девочка. - Никого, кроме хозяйки. А что вам нужно, молодой человек?

- Я хотел повидаться с сестрой.

- У многих молодых людей есть сестры, - возразила ему на это девочка. - Вы лучше скажите мне, как вас зовут, молодой человек?

У этой странной маленькой особы с остреньким, но отнюдь не уродливым личиком, на котором сверкали ясные серые глаза, был такой острый взгляд, что ей, видимо, сам бог велел стать острой и на язык. Как будто и слова ее и вся повадка не могли быть иными при таком обличье.

- Я Хэксем.

- Ах, вот оно что! - воскликнула хозяйка дома. - Я, собственно, так и думала. Ваша сестра придет минут через пятнадцать. Я очень люблю вашу сестру. Мы с ней большие друзья. Садитесь. А этого джентльмена как зовут?

- Это мой учитель, мистер Хэдстон.

- Садитесь и вы. Только, пожалуйста, затворите сначала дверь. Мне самой трудно это сделать, потому что у меня спина болит и ноги не слушаются.

Они молча повиновались, а маленькая особа, принявшись за прерванную работу, взяла волосяную кисточку и стала смазывать клеем тонко нарезанные кусочки картона и дощечки. Ножницы и два-три ножика, лежавшие на скамье, свидетельствовали о том, что девочка нарезала все это сама, а разноцветные ленты, лоскуты шелка и бархата, вероятно, должны были приукрасить ее изделья, набитые как полагается (набивка лежала тут же). Проворные пальцы девочки двигались с поразительной быстротой; она соединяла тонкие краешки, прикусывала их зубами для прочности и то и дело посматривала на гостей исподтишка своими серыми глазами, взгляд которых стал еще острее, чем прежде.

- А вот вам ни за что не угадать, какое у меня ремесло, - сказала она после очередного осмотра.

- Вы делаете подушечки для булавок, - ответил Чарли.

- А еще что?

- Перочистки, - сказал Брэдли Хэдстон.

- Ха-ха-ха! А еще что? Хоть вы и учитель, а вам не отгадать.

- Вы делаете что-то из соломы, - и он показал на край скамьи, - а что именно, я не знаю.

- Молодец! -воскликнула хозяйка дома. - На подушечки для булавок и перечистки идут остатки материала. А самое главное в моем ремесле солома. Ну! Отгадайте, что я делаю из соломы?

- Кружочки под блюда?

- Выдумали тоже, а еще учитель! Вот отгадайте загадку, это будет вам вроде подсказки. Я люблю тебя, когда ты начинаешься на "К", потому что ты красивая. Я бегу от тебя, когда ты начинаешься на "К", потому что ты капризная. Мы пойдем с тобой в "Королевскую корону", и я подарю тебе капор. Зовут тебя Кривляка, а живешь ты в курятнике. Ну! Что я делаю из соломы?

- Капоры?

- Да! Для модниц, - сказала хозяйка дома, утвердительно склонив голову. - Для кукол. Я кукольная швея.

- Надо полагать, это прибыльное дело?

Хозяйка дома пожала плечами и тряхнула головой.

- Нет. Платят гроши. И всегда спешка. На прошлой неделе одна кукла выходила замуж, и я просидела за работой всю ночь. А мне это вредно, потому что у меня спина болит и ноги не слушаются.

Учитель и мальчик со все возрастающим удивлением смотрели на эту маленькую особу, и, наконец, учитель сказал:

- Как жаль, что ваши важные заказчицы не желают с вами считаться.

- Они всегда так, - ответила хозяйка дома, снова пожав плечами. - И платья свои не берегут, да еще привередничают - месяц поносят, и уже из моды вышло, подавай им новое. Я шью на одну куклу с тремя дочерьми. Вот транжирка! Разорит она когда-нибудь своего муженька!

И, рассмеявшись странным отрывистым смешком, хозяйка дома снова покосилась на гостей своими серыми глазами. Подбородок у нее был остренький, как у эльфа, и весьма выразительный, а бросая по сторонам такие вот острые взгляды, она еще и вздергивала его кверху. Получалось так, будто и глаза и подбородок приводились в действие одной пружинкой.

- И у вас часто бывает такое горячее время?

- Бывает куда горячее. Но сейчас работы мало. Третьего дня я сдала большой заказ - траурное платье. У куклы, на которую я шью, умерла канарейка. - Хозяйка дома рассмеялась и несколько раз покачала головой, словно хотела сказать: "Вот она, суета мирская!"

- И вы так и сидите целый день одна? - спросил Брэдли Хэдстон. - Или соседские дети...

- О господи! - воскликнула хозяйка дома таким пронзительным голоском, точно последнее слово кольнуло ее. - Не говорите мне о детях! Я терпеть не могу детей! Мне все их повадки и фокусы давно известны. - И она сердито потрясла кулачком, поднеся его к самым глазам.

Вряд ли требовался большой учительский опыт для того, чтобы понять, как больно было кукольной швее чувствовать разницу между собой и другими детьми. Во всяком случае, оба - и учитель и ученик - сразу об этом догадались.

- Только им и дела, что бегать, кричать, играть во всякие игры, драться. Только им и дела, что скок-скок-скок на одной ножке по тротуару да чертить по нему мелом. Мне их повадки и фокусы давно известны! - И она снова потрясла кулачком. - Да это еще не все! Кто заглядывает в чужие замочные скважины и кричит всякие обидные слова и передразнивает, какая у кого спина и ноги? Да, да! Мне все их повадки и фокусы давно известны. А знаете, какое я придумала им наказание? У нас на площади есть церковь, а под этой церковью - черные двери в черное подземелье. Так вот, я отворила бы одну такую дверь и затолкала бы туда их всех, а потом - дверь на замок, и в замочную скважину - перцу им, перцу!

- А перец зачем? - спросил Чарли Хэксем.

- Чтобы чихали, - пояснила хозяйка дома, - и обливались слезами. Чихают, слезы из глаз кап-кап, а тут я и начну их дразнить в замочную скважину, как они сами, озорники и проказники, других дразнят.

Потряхивание кулачком перед глазами, на сей раз особенно энергичное, видимо, принесло некоторое облегчение хозяйке дома, и она добавила уже более спокойным тоном:

- Нет, нет, нет! Бог с ними, с детьми. Я больше люблю взрослых.

Возраст этой маленькой особы не поддавался определению: фигурка у нее была щупленькая, а личико одновременно и юное и старообразное. Ей было, вероятно, лет двенадцать, от силы - тринадцать, никак не больше.

- Я всегда любила взрослых, - продолжала она, - и всегда с ними водилась. Они такие умные. Сидят смирно. Не скачут, не прыгают. У меня уж давно решено: пока не выйду замуж, только с ними и буду знаться. А замуж, хочешь не хочешь, все равно придется выходить.

Кукольная швея замолчала, прислушиваясь к чьим-то шагам на улице; в дверь тихо постучали. Тогда она дернула за рычажок возле ручки кресла и сказала с веселым смехом:

- Вот, например, одна взрослая особа, которую я считаю своим большим другом.

И в комнату вошла Лиззи Хэксем, одетая в черное.