Дадли Поуп - Лейтенант Рэймидж

• Название: Лейтенант Рэймидж
• Автор: Дадли Поуп
• Жанр: Исторические приключения

---

Что же, это будет больше пятнадцати миль, и, не зная побережья, им не удастся найти башню до наступления рассвета. Это означает, что до рассвета они должны где-нибудь укрыться. Но где? Юго-восточное побережье полуострова Арджентарио слишком опасно: Порто-Эрколе, расположенный прямо за мысом, слишком обжит местными рыбаками. Нет, лучше держаться подальше от Арджентарио и укрыться на Джаннутри — островке, лежащем поперек пролива к юго-западу отсюда, и переждать на нем дневные часы пятницы. Отправившись оттуда ночью, они могут достичь Формике-ди-Бурано, крохотного рифа несколько футов высотой, расположенного у берега напротив Капальбио. От их позиции на текущий момент до Джаннутри около семи миль. Укрыться можно возле Пунта Секка. Он понимал, что за ночь пятницы им придется проделать двенадцать миль, чтобы достичь Формике, и еще три до Башни. Однако за оставшееся время у него появлялась возможность хорошо изучить окрестности при помощи подзорной трубы.

Таким образом, в пятницу ночью он должен спасти беглецов, день субботы они переждут в укрытии, и с наступлением темноты отправятся из Капальбио в путь.

— Боцман, помощник плотника, Уилсон — ко мне на борт!

У Капальбио песчаный пляж, это значит, что им придется вытаскивать шлюпки на берег. Из четырех только гичка является достаточно легкой для того, чтобы ее экипаж сумел управиться с ней в таких обстоятельствах. Шесть человек на веслах, плюс сам Рэймидж и Джексон, которым предстоит отправиться в Капальбио. Затем полдюжины беглецов. Итого в обратный путь гичка отправится, имея четырнадцать человек на борту… Перегруз этот скажется только в условиях плохой погоды, так как во время десантных операций на гичке размещали обычно шестнадцать матросов. Но выбора у него нет: шлюпку необходимо вытащить на берег и спрятать — на поиск итальянцев может потребоваться время, и рисковать, планируя в одну ночь высадиться, разыскать беглецов и сразу выйти в море, он был не вправе.

Боцман подвел катер к транцу баркаса и перелез через борт, за ним последовали помощник боцмана и Уилсон. Много отдал бы Рэймидж за то, чтобы узнать, о чем думают эти люди, сидящие в темноте и ждущие его распоряжений…

— Я прочитал приказы, данные капитану, и намерен выполнить их.

Волнуясь, Рэймидж частенько испытывал трудности с произнесением буквы «р», так что, когда из его уст вылетело слово, больше похожее на «наме’вен», он заставил себя держаться спокойнее.

— Я возьму гичку, Джексона и еще шесть человек. Боцман, вы переберетесь на баркас, а Уилсон займет ваш катер. Вы, боцман, остаетесь во главе отряда из трех шлюпок. — Проклятье, как неудобно отдавать команды в темноте, когда не видишь лица людей. — Вы отведете их в Бастию на Корсике.

— Но ведь это…

— Путь неблизкий — больше семидесяти миль, но это ближайшее место, где можно найти британские корабли, кроме того, вам знакомо корсиканское побережье, не заблудитесь. Возьмите с собой судовую роль и вахтенный журнал. Когда прибудете, найдите старшего по званию офицера и расскажите ему обо всем, что произошло, а еще — теперь слушайте внимательно, это особо важно — попросите его немедленно передать сэру Джону Джервису, что лейтенант Рэймидж продолжает выполнение приказов, данных «Сибилле». Также попросите его отправить корабль на рандеву со мной в точку, находящуюся в пяти милях к северу от Джильо, на рассвете в воскресенье, а, если в это время я не появлюсь, то на рассвете в понедельник. Если вам не повезет, и в пути вас перехватят французы, выбросьте журнал за борт, твердо стойте на том, что вы единственные уцелевшие из экипажа «Сибиллы». Не упоминайте ни слова про меня и гичку.

Потом он обговорил с боцманом все детали, касающиеся курса, которым предстоит идти последнему. Рэймидж не забыл поинтересоваться, нет ли на шлюпках запасов вина и, обнаружив, что в катере помощника плотника есть бочонок, распорядился вылить его за борт. На протесты помощника лейтенант резко возразил: «А вы сумеете управиться в дюжиной напившихся матросов?»

Приказав боцману отобрать для гички шесть человек, он пожал всем троим руки и приготовился перебраться в гичку. «Настоящий рекорд, — пришла ему в голову мысль, — командовать сначала фрегатом, потом баркасом, и, наконец, гичкой, и все это в течение часа».

Прежде, чем три шлюпки отправились в путь, Рэймидж собрал их, и, чтобы подкрепить авторитет боцмана, напомнил морякам, что действие Свода законов военного времени распространяется на них как и прежде. Те внимали его словам в тишине, нарушаемой лишь плеском воды, да время от времени скрипом дерева — когда шлюпки соприкасались бортами. А потом, к совершенному изумлению Рэймиджа, который уже намеревался отдать боцману команду отваливать, один из моряков произнес негромко: «Троекратное „ура“ в честь его светлости: гип-гип… ура-а!». Матросы кричали приглушенно, но в голосах их чувствовалась искренность. Лейтенант был крайне изумлен — как этим неожиданным «ура», так и многозначительным употреблением его титула, и никак не мог найтись, что сказать в ответ. Несколько человек из уходящих шлюпок закричали ему: «Желаем удачи, сэр!», что побудило его, наконец, выдавить: «Спасибо, ребята! Не жалейте спин — путь предстоит долгий»…

С этими словами он уселся на банку, взял румпель и стал ждать, пока шлюпки отойдут на достаточное расстояние, чтобы позволить команде гички работать веслами.

Обернувшись назад, в сторону Арджентарио, Рэймидж заметил на горизонте отблеск неясного серебристого света, затмивший некоторые из звезд — над отрогами гор поднималась луна, и вскоре стало возможно различить лица матросов, сидящих на ближней к нему банке. На них блестели капельки пота.

Ну что же, сказал он себе, командовать гичкой, имеющей двадцать четыре фута в длину и весом в тонну триста, дело менее хлопотное, чем фрегатом длиной в 150 футов и водоизмещением около семисот тонн. Однако и удобства не те, добавил он про себя, поворачиваясь так, чтобы транцевая кница не упиралась ему в бедро.

По мере того, как серебристо-серый шар луны поднимался все выше над Арджентарио, силуэт гор обрисовывался все четче. Горы эти, подумалось Рэймиджу, с их правильными округлыми очертаниями, весьма выигрывали в сравнении с изломанным, зазубренным силуэтом Альп, напоминая гигантские муравейники. Когда луна поднялась выше, тени укоротились, очертания силуэта сделались не столь резкими, и весь пик Арджентарио мерцал теперь в теплом, серебристо-розовом свете. Серебристый свет Монте-Арджентарио… Не отсюда ли произошло ее название — Серебряная гора? Разве здесь когда-либо добывали серебро? Наверняка нет. А может быть, листья олив, колыхаемые ветром, отливали серебром в свете дня? Рэймиджу приходилось наблюдать такую картину на склоне холма.

Теперь он мог рассмотреть всех моряков в гичке, и пришел к выводу, что это отборные люди: боцман оставил ему лучших из уцелевших матросов «Сибиллы», парней, привычных брать рифы и работать с парусми на верхних реях.

Заросшие щетиной и одетые в лохмотья, при свете луны они больше напоминали команду приватирского судна, чем королевских моряков, а приватиры — все равно, что пираты, даже, говоря откровенно, хуже пиратов, поскольку служат за определенный процент от захваченного, что делает их более кровожадными и дерзкими по сравнению с пиратами, доля которых зависит от доброй воли их капитана.

Его внимание привлек один моряк, сидевший на ближней к нему банке: обнаженный по пояс, с перевязанной куском материи лбом, чтобы пот не заливал глаза; волосы собраны в косицу, а лицо все еще черное от порохового дыма. Какого дьявола он забыл распорядиться положить несколько коек в шлюпки, подумал Рэймидж. Даже изрядно загорелые, полураздетые матросы будут изнывать под полуденным солнцем, обжигающим кожу и изнуряющим больше, чем работа на веслах. К этому надо прибавить неутолимую жажду. Матрос наклонился, готовясь к гребку. Не следы ли крови у него на лице?

— Эй, ты ранен? — окликнул его Рэймидж.

— Пустяки, сэр, всего лишь царапина на лбу. А что, у меня на лице кровь?

— Похоже, что так.

Удивительный народ эти моряки, подумал лейтенант, дай им малейшую возможность увильнуть от работы, и они непременно ею воспользуются. Появится шанс дезертировать, и они побегут, несмотря на страх смертной казни или, по меньшей мере, прогона сквозь строй флота. Но в бою их словно подменяют: лентяи, пьяницы, идиоты — все превращаются в сущих демонов. В минуты опасности каждый стоит двоих. Даже теперь, после трудного боя, они, если нужно, станут наваливаться на весла до тех пор, пока не рухнут от усталости. И в то же время, позволь он себе заснуть, имея в шлюпке бочонок с вином, то проснувшись, обнаружил бы их всех пьяными в стельку.

Во многом они вели себя как дети, хотя некоторые из экипажа «Сибиллы» годились ему в отцы. Он никогда не забывал о присущих их натуре чертах примитивности: детском энтузиазме, непослушании, безответственности и непредсказуемости.