Патриция Хэган - Золотые розы

• Название: Золотые розы
• Автор: Патриция Хэган
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-15-000543-6

Гибель отца повергла золотоволосую Эмбер Форест в отчаяние, ибо девушка оказалась в полной зависимости от жестокого сводного брата, твердо решившего сделаться ее мужем – не важно, добром или силой. Вырвать красавицу из безжалостных рук ненавистного женихапоклялись двое – галантный, изысканный мексиканец – матадор и суровый, мужественный стрелок, герой прерий Дикого Запада. Каждый из спасителей по-своему хорош, каждый готов не задумываясь отдать за Эмбер жизнь, и ей предстоит сделать трудный выбор – кому из них подарить свое сердце…

---

Корду многое пришлось повидать и пережить за последнее время, но ни разу он не испытывал такой тревоги, как в этот момент. Как сложилась жизнь Эмбер за время его отсутствия? Что с ней? Ждет ли она его?

Ждет ли она его…

Глава 34

Эмбер обвела взглядом окружающее великолепие и подумала далеко не в первый раз: бывает же такая красота на свете! Прежде она не могла даже представить себе такого буйства красок. Красно-бурые утесы, изумрудная зелень листвы, лазурь небес, индиговые воды потока – и все это казалось не картинным, а совершенно естественным.

Вдали виднелись очертания Вигелеева. Эмбер находила их внушительными, но все же просто каменными столбами, иззубренными ветрами пустыни, и порой спрашивала себя, какими видят их индейцы. О колоннах ходили самые разные легенды. Некоторые племена считали их древними изваяниями мужского и женского божеств, другие верили, что это окаменевшие братья-великаны, которые в незапамятные времена были вождями единого племени хавасупаи. Якобы это они вывели индейцев из пустыни в благодатный каньон Хавасу и остались стоять на страже их благоденствия и процветания.

Эмбер останавливалась полюбоваться Вигелеева во время каждой своей прогулки вдоль ручья с индиговыми водами. Это были тихие, прохладные утренние часы, когда рассвет только разгорался и земля была окутана бледной кисеей тумана, еще не успевшего подняться и рассеяться под солнечными лучами. По мере того как утро вступало в свои права, просыпались птицы, одна красивее другой. Здесь превосходно уживались черные белогрудые стрижи, щеглы, местные ласточки-береговушки, крошки колибри и крупные экзотические красавцы в пышном красно-голубом оперении, которым хавасупаи не потрудились придумать название. Так же изобиловал пернатой жизнью и ручей, вдоль которого любила бродить Эмбер. Чомги, зимородки, чирки то и дело проносились над водной гладью и с размаху вспарывали ее клювом, у берегов важно бродили крупные журавли с чудесным голубым оперением.

Здесь царствовали красота и покой – красота, о которой многие люди просто не имеют представления. Подолгу глядя на плодородную долину, в которую здесь превращался каньон, на вздымающиеся вдали резкие, суровые скалы и извилистые ущелья, Эмбер всей душой понимала жажду Корда видеть все новые и новые красоты. Она понимала его страсть к бродяжничеству…

Возвращаясь, она приблизилась к той части берега, где были разложены для просушки на солнце две бычьи шкуры. Она помедлила, чтобы дотронуться до одной из них и еще раз удивиться ее мягкости и белизне. Она знала, что эти шкуры предназначены для нее и Арманда и должны в недалеком будущем превратиться в теплую зимнюю одежду.

Зимняя одежда… зима. Эмбер с трудом сглотнула внезапно подкативший к горлу комок. Неужели ей придется провести здесь и зиму? Или не только зиму, но и многие годы? Неужели ее будущее неразрывно связано с индейской деревней на краю света и не сулит ничего большего? Сама по себе такая перспектива была ей не страшна, пугало то, что такое будущее исключало Корда. Однажды, не выдержав растущего уныния, Эмбер решилась открыть свои опасения подруге-индианке Ноаах. Так она узнала, что «большой бледнолицый», который привел ее в деревню, кое-что оставил вождю. Это самое «кое-что» (Ноаах и сама не отказалась бы узнать, что именно это было) должно быть передано Эмбер, когда станет ясно, что ее друг не вернется. Эмбер пробовала подступить к вождю с расспросами про загадочное «кое-что», но тот посмотрел на нее с каменным выражением на лице и ничего не ответил.

Неподалеку от деревни Эмбер встретила ту, о которой только что вспоминала, – юную красавицу Ноаах. Она была занята разделыванием черепахи для супа. Девушки обменялись приветствием. Заметив, с каким вожделением Эмбер смотрит на синие воды потока, Ноаах покачала головой и напомнила:

– Во время траура купание запрещено.

Эмбер вздохнула и посмотрела вниз, где у подножия небольшой скалы женщины продолжали ритуальное бдение над телом старого Хутегу. После каждой смерти, независимо от того, что было ее причиной, объявлялся траур по ушедшему в мир иной, и его соблюдение считалось делом чести. Старик Хутегу лежал в своей хижине на циновке, окруженный женщинами и подростками. Его единственный сын отсутствовал: две недели назад мужчины племени отправились на большую сезонную охоту, чтобы обеспечить племя сушеным мясом на всю зиму. Нечего было и думать хоронить старика без него, поэтому женщины молились о том, чтобы охотники вернулись как можно скорее.

Если дороги ее и хавасупаи навсегда разойдутся, думала Эмбер, ей будет недоставать этих людей, мягких и добрых. Они взяли ее под свое покровительство и обращались с ней, как со своей. Еще сильнее будет скучать по ним Арманд, который чувствовал себя полноправным членом племени. Только теперь Эмбер поняла, до какой степени мальчик создан для любви, для тепла семейного очага. Что, если он не захочет разлучаться с теми, кто дал ему все это?

Она еще стояла возле Ноаах, наблюдая за ловкими движениями ее рук, когда послышался оклик повитухи Туилате.

– Ей нужно помочь, а я не могу бросить начатое, – сказала Ноаах, не поднимая глаз от своего занятия. – На мне первая поминальная трапеза, так что идти придется тебе.

Эмбер заколебалась.

– Ну, что же ты? – с некоторой резкостью спросила девушка. – Нужно учиться всему, что может пригодиться в жизни. Каждая женщина должна знать, как происходят роды, и ты ничем не отличаешься от других. Рано или поздно вернется твой мужчина и разделит с тобой ложе. Ночь за ночью он будет наполнять тебя своим семенем, пока живот твой не распухнет от его ребенка.

– Перестань! – не выдержала смущенная Эмбер. – Как у тебя только язык поворачивается!

Уже не раз случалось, что она сожалела о легкости, с которой молодая индианка научилась английскому.

– Мой язык поворачивается очень легко, – засмеялась Ноаах и махнула рукой в сторону деревни. – Иди, или старая Туилате рассердится. Ничего с тобой не случится, а чуть позже я приду помочь.

Оставалось только подчиниться. Индейцы обращались с гостями так хорошо, что Эмбер ни за что не смогла бы оскорбить их излишней щепетильностью. Не без опаски она поспешила к повитухе, которая делала нетерпеливые жесты. Морщинистое лицо старой индианки недовольно хмурилось.

Следом за ней Эмбер переступила порог хижины. При виде молодой женщины, стонущей от боли и мечущейся на покрытом циновкой полу, она не удержалась от сочувственной гримасы. Руки роженицы были вытянуты над головой и веревкой привязаны к столбу, тело то выгибалось, вздымаясь горой, то бессильно падало, то напрягалось в очередной потуге.

К счастью, мучительный процесс близился к завершению. Эмбер не успела даже как следует пожалеть будущую мать, как Туилате издала довольное уханье, принимая новорожденного. Жестом она приказала Эмбер присесть рядом на колени, положила мокрое красное тельце ей в руки и ловко перерезала пуповину.

Тут же в ее руках оказался кусок бечевки. Перевязав пуповину, повитуха взяла горсть красной охры и щедро ее припудрила, в то время как Эмбер наблюдала за ней без удивления: она знала, что это обязательная часть любого индейского ритуала. Охру добывали в определенном месте, которое индейцы хранили в строжайшем секрете. Ноаах, которая вошла в хижину во время манипуляций старухи, сделала жест, выказывающий уважение к драгоценному порошку.

Наконец Туилате взяла младенца из неловко вытянутых рук Эмбер. Она провела кончиками четырех пальцев по его лицу, макушке и тельцу. Ноаах едва слышно объяснила, что это очень важный жест. Благодаря ему мальчик вырастет сильным и храбрым и станет таким же славным охотником, как и его отец. Наконец повитуха обмотала кусочком тончайшей кожи торчащий на целых полтора дюйма остаток пуповины.

– Когда он отпадет, его хорошенько перевяжут и повесят над колыбелью, – сказала Ноаах.

– Зачем это делается?

– Когда мальчик достигает годовалого возраста, происходит очень важный для него ритуал. Остаток пуповины – корень, давший ему жизнь, – будет предан земле вместе с горстью красной охры и жиром священного оленя, но как символ его, который мужчина-индеец носит всю жизнь, на его груди будут вытатуированы три параллельные линии. Если не сделать этого, ребенок не будет чувствовать свою принадлежность к племени и к земле, вскормившей его, и вырастет сварливым и беззаботным.

На этот раз Эмбер воздержалась от каких бы то ни было комментариев. Она многому успела научиться со дня разговора с Долитой об обычаях кора.

Вместе с Ноаах она охотно предалась заботам о молодой матери. Когда новорожденный мирно спал рядом, прижавшись щекой к материнской груди, они покинули хижину. Снаружи, щурясь на яркое солнце, Эмбер расправила плечи с чувством выполненного долга.

– Все-таки жаль, что мужчины отклонили просьбу Арманда взять его с собой на охоту, – заметила она задумчиво, когда они уселись вокруг кострища, где на углях томился густой черепаший суп. – Я знаю, знаю, что он еще слишком молод, но он, наверное, до сих пор расстроен. Знаешь, с тех пор как они ушли, он почти не бывает дома в течение дня. Как проснется, берет лук и стрелы и исчезает до самых сумерек.