Виктор Ремизов - Кетанда

• Название: Кетанда
• Автор: Виктор Ремизов
• Жанр: Современная проза

Это крепкая мужская проза. Но мужская — не значит непременно жесткая и рациональная. Проза Виктора Ремизова — чистая, мягкая и лиричная, иногда тревожная, иногда трогательная до слез. Действие в его рассказах происходит в заполярной тундре, в охотской тайге, в Москве, на кухне, двадцать лет назад, десять, вчера, сейчас… В них есть мастерство и точность художника и, что ничуть не менее важно, — внимание и любовь к изображаемому. Рассказы Виктора Ремизова можно читать до поздней ночи, а утром просыпаться в светлых чувствах.

---

Степа устал, и ему хотелось на какой-нибудь берег. Они поднялись сегодня в пять утра и вот до сих пор никак никуда не приедут. Когда он понял, что отец не собирается чалиться, он хотел было запротестовать, но посмотрел на отца и не стал, и даже улыбнулся про себя: отец был похож на их кота Гошу, крадущегося к птичке. Степа стал смотреть вперед, но никакой птички там не было, а была одна вода да туман.

— Пап, а… вон впереди, — Степа показал рукой на странный светлый бугор, торчащий среди темной воды.

Это был крохотный островок тридцать шагов в длину и двадцать в ширину. Он едва выступал над водой и был покрыт толстым слоем полегшей прошлогодней травы. С одной стороны на него наторосило ветром гору льда, которую они и увидели. Отец причалил, вылез в воду и вытащил лодку.

— А ведь это то что надо, Степушка. А? Гуси-то где-то близко, слышишь.

— Но здесь нет дров и совсем лысо, — не согласился Степа. — Давай лучше на том острове.

В это время из тумана раздался мощный шипящий гул. Охотники обернулись.

— Ё-мое! — Отец внимательно глядел куда-то в разрывы тумана.

— Что? — не понял Степа.

— Ты, что, не видишь?

— Нет.

— Да вон, смотри, — шептал отец, — двести метров. На льдине они сидят, вот почему здесь туман.

Степан напряженно вглядывался, но видел только молоко тумана, и вдруг как будто совсем близко увидел серую льдину и темную копошащуюся массу на ней. Эта черная, жирная гусеница уходила налево и направо, нигде не прерываясь. Время от времени часть гусей поднималась в воздух, как пчелиный рой, и создавался этот странный шипящий ветер. Сделав небольшой круг, гуси тут же садились. Издали казалось, что друг на друга.

Они заторопились. Стали вынимать из лодки все вещи, стлани, весла. «Какой же он у меня молодец, — думал отец, откручивая мотор, — вроде и маленький еще, а вполне помощник». Он опять вспомнил про старшего, был бы он сейчас, они бы, конечно, всё побыстрее сделали. Старший — толковый, и стреляет прекрасно. Сейчас бы уже всё устроили и сели ужинать втроем. Он снял мотор и отнес на траву. Потом подвел пустую лодку к торосу, и они вдвоем с разбегу выволокли ее на берег, прижав правым боком к белой рассыпчатой ледяной горе. Гора была выше человеческого роста и хорошо их прятала.

— Ну, молодцы мы, — отец был доволен. Мыл руки от песка и внимательно смотрел, как встала лодка, — все нормально, весло вон только погнули малость, — он вышел на берег. — Мы-то молодцы, а брат твой любимый сейчас где-нибудь тусуется, дурачок, а мог бы с нами быть.

Отец сел на край лодки и достал сигареты.

— Степа, а ты не обратил внимания на одно приятное изменение?

Степа развязывал сетку с гусями. Он был не очень согласен с отцом насчет брата, хотя, конечно, было здорово, когда они ездили втроем.

— На какое?

— Ну, ничего тебе в глаза не бросилось, такое — приятненькое, — отец развел руками вокруг, он готов был расхохотаться от Степкиной недогадливости.

— Лодка что ли на берегу стоит?

— Остроумно, но ответ неправильный. Степка, оглянулся вокруг. Они часто играли с отцом в такие загадки, но сейчас надо было расставлять гусей.

— Дождик кончился! — скорчил отец рожу, довольный тем, что Степан не догадался, и тем, что дождик кончился.

— Так он давно кончился, — не согласился Степан.

Отец закурил. Хорошо было. Даже вроде и тепло. К гусиному гомону они как будто уже привыкли, и казалось, что совсем тихо. Или это только казалось из-за того, что вокруг, кроме белого влажного воздуха, ничего не было видно. Степа доставал из сетки чучела гусей. Они были плавучими, на каждом веревочка с якорьком — чтобы не унесло. Он разматывал веревочки и расставлял на мелководье.

— Штук пять на земле посади. Вон, на мысоч-ке. Там, кстати, больше всего гусиного помета, ты заметил?

Когда закончили, уже хорошо стемнело. Нос лодки был завален льдом, маскировочная сетка, натянутая под острым углом, совершенно скрывала лодку. В дырки сетки Степан нарезал и навты-кал пучки травы. Отец отошел на дальний конец островка. Все было очень неплохо. Казалось, что это просто островок с бугром на конце, к которому прибило лед.

— Шикарно. Молодец ты! Осокой не порезался? Степан порезался, но ничего не сказал. Ему было приятно, что они работали на равных. Снова закапал дождь, но у них на душе было радостно и по-хорошему тревожно, потому что к охоте все было подготовлено и до рассвета оставалось недолго.

— Ну все, Степка, давай ужинать, — отец достал из-под тента, пластиковое ведро с продуктами. — Что тут у нас? О-о-о! Яйца вареные, огурцы! Я голодны-ы-ый! На-ка, порежь…

— А я какой голодный, — Степка хитро посмотрел на отца, — могу всю ветчину съесть!

Это была старая шутка. Когда ему было четыре года, он, пока отец с братом охотились, не торопясь, слопал целиком почти килограммовый кусок ветчины. Они не поверили, думали шутит, даже обыскали все, но ветчины не нашли, а пока они искали, Степа ушел в палатку и мирно уснул. Такая вот история.

Вскоре у них на коврике лежали хлеб, зелень, ветчина, огурцы и помидоры, порезанные на половинки и посыпанные солью. Степа налил себе чая из термоса, а отец полез под тент за коньяком.

— Степа, старый я осел, сетку-то забыли поставить.

У Степы в одной руке было очищенное яйцо, в другой огурец, и он как раз решал, что откусит сперва, но отец уже тащил ящик с рыболовной сетью к берегу.

— Давай. Не будем лениться, — отец поставил ящик, взял конец сетки и пошел с ним в воду. — Следи, чтобы не цеплялась!

Мягкой змеей ползла сеть из ящика через Сте-пины руки вслед за отцом. Поначалу, сухая, она плыла по поверхности, потом намокала и уходила нижним пригруженным концом на дно. Когда в ящике осталось совсем мало и Степа приготовился поймать конец, движение вдруг остановилось.

— Ой-ей! Ой-ей-ей! — отец, причитая и держа руками вершины сапог, вышел на берег. — Вот я дал, Степа! — он сел на ящик и стал опускать отвороты. Штаны были мокрыми. — Не заметил, что глубоко… черт, даже задница…

Сапоги были полны воды. Он снял и отжал шерстяные носки. Потом стянул штаны. Ноги покрылись гусиной кожей.

— Надо чтобы подсохли малость, дай-ка мне коньячку. Ну что у тебя за папаша! Как ночевать-то буду? — отец всегда смеялся над собой в таких ситуациях.

— Сейчас принесу, — сказал Степа и побежал к лодке. Там, в непромокаемом ящике, лежали его запасные вещи. Он достал чистую рубаху и принес отцу. — На, вытрись.

Отец сушил ноги рубашкой и завидовал сам себе, с нежностью думая о своем младшем сыне. У Степана всегда была ясная голова. И азарт охотничий был, но и недетская наблюдательность, и терпение, и широкий ясный взгляд на мир, с которым Степан жил в удивительном согласии. С ним, несмотря на возраст, всегда интересно. Со старшим так почему-то не было.

Тем временем наступила ночь. Светлая северная ночь, когда все вокруг только теряет цвет и погружается в короткую дрему. Снова заморосил мелкий, едва заметный дождик. Отец вытерся, напялил мокрые носки и штаны, и они наконец сели есть. Степа выплеснул остывший чай, налил горячего, а отцу коньяку. Отец взял кружку, взвесил в руке, заглянул в нее:

— Ого! Ну ладно, давай, — они чокнулись, отец на секунду задумался. — Ты знаешь, я хочу за тебя выпить… как за своего… товарища, — отец хотел сказать «друга» или даже «брата», но не сказал. Он почему-то стеснялся смотреть на сына, и, хотя сказать хотелось, от набежавших чувств уже мокрело в глазах. — Мне с тобой очень хорошо на охоте. По-настоящему. Ты понимаешь. И вообще… спасибо тебе. — и он выпил.

Степан ел холодный помидор и запивал его чаем. Ему тоже стало как будто немножко неудобно, он откусил слишком большой кусок помидора, облился его соком и стал усиленно отряхиваться.

Спали они плохо. Степке в пуховом спальнике, прикрытом тентом, было тепло, но все время мерещились гуси, налетающие на их скрадок. Он несколько раз просыпался и спрашивал, сколько времени и не пора ли вставать. А отец задремал поначалу, но быстро замерз в мокром спальнике и уже не спал. Лежал, кемарил вполглаза и следил, чтобы Степка не раздевался. Когда уже совсем начинал дрожать, вставал, выпивал коньяку и бегал кругами, приседал. Гуси ночью кричали меньше, иногда совсем замолкали.

Еще не рассвело, когда он окончательно вылез из спальника. Помахал руками, пробежал несколько неуклюжих кругов вокруг Степки, устал и сел на ведро, крепко зевая. Закурил сигарету, но натощак не курилось, и он пошел в лодку и стал готовиться.

Справа от себя устроил сиденье для Степы, потом все ненужные вещи засунул в нос, чтобы ничего не мешало и легко и быстро можно было развернуться с ружьем в любую сторону. Из специального ящичка достал патроны, манки, разложил всё так, чтобы было под рукой. Манков у него было два — толстый деревянный с грубоватым голосом — на гуменника, и маленький прозрачный, слегка писклявый — на белолобого гуся. Он негромко «ка-гакнул» в каждый — все работало. Все было готово. Только Степка нарушал маскировку островка ярко-желтым спальником. Будить его не хотелось.