Макс Нарышкин - Про зло и бабло

• Название: Про зло и бабло
• Автор: Макс Нарышкин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-2830

Герман Чекалин, с отличием окончивший юридический факультет, приглашен на работу в огромную корпорацию, производящую недавно изобретенное средство от рака. И сразу же получает высокие бонусы: квартиру в центре Москвы, дорогую машину, солидный счет в банке. Правда, на медосмотре при поступлении на работу у него зачем-то берут серьезные анализы, и вообще с первых дней на новом месте Герман чувствует, как вокруг него сгущается неясная угроза. Но этот парень из тех, кто привык выяснять все до конца. И он очертя голову идет туда, где кроются страшные тайны корпорации и где в конечном итоге вывернется наизнанку его собственная жизнь…

---

Плохо начинать службу с вранья, но я отвечаю президенту, что у меня в душе праздник. Никакого праздника там, конечно, нет. Моя душа, как выгребная яма, заполнена дерьмом. Я здесь только для того, чтобы начать, но сотни из тех, кто кончил вместе со мной, готовы уже сейчас поменяться со мной местами. Даже Риммочка, узнав, сколько предлагают юристу в СОС, предложила поменяться с ней местами. Глупо. Ее выбирал «BMW», меня — СОС. Сергей Олегович Старостин, президент крупнейшей фармацевтической компании. Это его интересы я призван защищать юридически грамотно и профессионально самоотверженно.

— Война за крупный бизнес и суперприбыль, то есть главное, списывает нам мелкие детали, — говорит СОС, заглядывая внутрь меня, как в колодец. — А потому прошу вас простить нас за небольшие вольности.

Я не совсем понимаю, о чем речь, но вскоре все становится на свои места.

— Шесть последних месяцев ваша юридическая дееспособность была объектом нашего внимания и изучения. Вас вели на практике, вам предлагались различные жизненные ситуации, из которых вы должны были выходить достойно. Вы справились блестяще, мы приняли бы вас, оправдай вы наши надежды даже всего наполовину. Но вы использовали свой талант на все сто. Как вышло с этим кокаином, Герман, — и президент смеется, словно невзначай назвав меня по имени.

Я начинаю темнеть от злости, потому что тут же вспоминаю все неприятности, которые одна за другой вдруг свалились на мою голову как раз в последние шесть месяцев. Мое молчание есть сигнал президенту насторожиться, но он этого не делает, поскольку вместо того чтобы шесть месяцев изучать мой внутренний мир и причины, которые могут заставить меня рассвирепеть, он изучал мои способности юриста. А зря. Ему бы следовало знать, что мое молчание — признак плохой погоды. В такие минуты, когда насквозь пропитываюсь ядом злости, как тарантул в брачный период, я особенно опасен.

За сто пятьдесят последних дней ни с того ни с сего меня пытались отчислить по надуманным причинам; интеллигентные и с виду непьющие соседи затопили мою квартиру и сказали, что я сам виноват; я был взят с кокаином, и это был настоящий кошмар, поскольку кокаин я не употребляю, и все это время я крутился то в суде, то в милиции, то в прокуратуре, как белка в колесе. Я победил всех, и теперь ответ на вопрос, почему не прокуратура, для меня еще яснее прежнего. А сейчас выясняется, что вся эта пакость, свалившаяся мне на голову, словно клубок червей, не что иное, как «проверка моей юридической дееспособности». Я злюсь оттого, что уже сейчас становлюсь частью этой компании. Мне говорят: «Простите нас», нас, а не его, все организовавшего, и меня это ничуть не обижает, и я уже готов простить. Готов, хотя еще полчаса назад знал наверное, что коллективного чувства стыда, как и вины, не бывает. Прятать от стыда взгляд может только один человек, а не группа людей, но этот человек краснеть не собирается, и всю вину за страшные прожитые мною шесть месяцев сваливает на «нас», то есть теперь уже на «нас» вместе со мной, поскольку вопрос о том, согласен ли я стать частью «их», уже практически не стоит.

Интеллигентные соседи, прокуратура, судья, всерьез разбиравшийся с «потопным» делом, опера, требовавшие меня признаться в том, что купил кокаин, а не нашел его на улице, и совершенно не принимающие на веру версию того, что это вообще-то их кокаин, а не мой, — вы, стоящие за спиной президента и орущие, словно чайки, вы и теперь будете рвать глотки и вопрошать меня, какого ляда я тут делаю? А куда идти? В прокуратуру, в суд? Кому служить, если даже интеллигентные соседи смотрели мне в глаза и говорили в суде, что я должен был сразу сообщить в ЖЭК о потопе, а не ходить по ресторанам до полуночи.

Мне двадцать шесть, я уже большой мальчик, а потому о событиях в этом страшном и противоречивом мире знаю из источников, заслуживающих доверия. Если хочешь возбудить в отношении кого-то уголовное дело, то изучи прейскурант услуг УВД. Заплатив начальнику следствия, живи спокойно, но потом придется заплатить прокурору, чтобы дело направилось в суд. В суде — своя статья. Все делятся, всех испытывают на прочность. Придя в одну из этих систем, нужно научиться жить по их корпоративным правилам. Губернаторы берут миллионы за предоставление земель, которые должны предоставлять бесплатно, мэры и сыновья председателей судов давят насмерть простолюдинов и вся вина за смерть этих простолюдинов ложится на самих простолюдинов, «гаишники» организовывают банды, опера организовывают преступные сообщества, так что стоит ли винить СОС в почти невинном желании проверить лояльность будущего сотрудника?

— Компенсацию за откровения, которые вас, Герман, наверняка неприятно удивили, компания берет на себя. Мы дарим вам квартиру на Кутузовском проспекте, машину и пятьдесят тысяч долларов. Как юрист вы нас устраиваете, так что если вы говорите «да», уже сейчас можете направляться в кабинет вице-президента, где вам вручат ключи, а после следовать в бухгалтерию, где вам выдадут подъемные.

— Я говорю «да», — это как раз тот самый момент, когда от тебя требуют быть серьезным человеком, а потому раздумья на лице могут счесть за слабоумие.

Президент протянул мне руку, и я вижу, как на одном из пальцев блестит искусной работы перстень с бриллиантом карата в четыре.

— Тогда добро пожаловать в СОС, сынок!

Я вяло (корректно) подержался за его руку и, не выпуская ее, спросил:

— Он умер?

Старостин поднял на меня глаза, и я с удивлением увидел в них искреннее недоумение. Так смотрят люди, которые не понимают, о чем речь. Например, проститутка, отвечающая на вопрос, любила ли она кого не за деньги. Но потом он вспомнил и снова покрылся паутиной разочарования.

— Вы о Гореглядове, верно? Да, он умер. И это невероятная потеря для компании. Я не представляю, как сейчас сообщать о кончине этого замечательного человека его семье… Быть может, вы сообщите?

— Я?! — я изумился до такой степени, что дал петушка.

Теперь он не выпускал мою руку. И мне показалось, что взгляд его проник в мой мозг и там ищет что-то еще, помимо этого моего «я». Потрясения для меня продолжались. Их уже очень много для одного часа работы на новом месте службы.

— Умение дарить жизнь неминуемо приводит к необходимости сообщать о смерти. Привыкайте, Герман. Я дам вам адрес.

Но потом он вдруг изменил решение и послал к вдове и сиротам какого-то Говоркова. Мне же пожелал удачи и сказал, что по территории СОС, точнее сказать, по той территории, куда разрешено заходить смертным, меня проводит некая Раиса Максимовна, вице-президент. Я ожидал увидеть красотку лет тридцати с искристым взглядом, который вице-президент будет выдавать за деловой, но ошибся.

Глава 3

И все-таки быть дуалистом в наше время — напрасная трата сил. Более того, это невыгодно. Новый мир нужно принять со всеми его красками, войти в него без головного убора и желательно разувшись. Это потом, спустя некоторое время, ты будешь лежать на диване этого мира в обуви и трясти пепел за спинку, и никто не возмутится этому свинству, потому что ты уже хозяин этого мира, а хозяин волен делать у себя дома все, что захочет.

Упрекать СОС за шестимесячный контроль над моей жизнью, с точки зрения положительного героя, можно, а потому, как говорит один публичный человек, до€лжно. Однако когда после этого тебе, приняв за своего, вручают ключи от «Мерседеса» (в СОС юрист не может ездить на чем-либо ниже классом), и когда ты входишь под руку с любимой женщиной в пахнущую антикварной мебелью трехкомнатную квартиру, попытки вмешательства в твою личную жизнь не кажутся такими уж страшными. «Это сейчас такое время, — шепчет мне непонятно откуда заползший под кожу и уже пробравшийся вовнутрь безымянный червячок. — Ты сам посуди, — продолжает он меня уговаривать, — что такое пакетик „кокса“ в кармане, если бы тебя все равно не упекли, а сейчас ты имеешь то, о чем твои сокурсники даже мечтать не смеют?»

Червь прав, сука. Ирина водит по стенам квартиры округлившимися от изумления глазами, и червь, будь у него руки, обязательно показывал бы на нее одной из них, а то и двумя сразу, попискивая:

— Не об этом ли она мечтала? Ну, трахнули тебя пару раз по указке, но не тот ли, кто указывал, сделал счастливой эту женщину? — и он тыкал бы в Ирину пальчиком. — Да ведь и не трахнули же, верно? Так, штанишки чуть приспустили… Зато ты им и себе доказал, чего стоишь. Не бойся, все будет хорошо.

А я и не боюсь, потому что уже давно боюсь всего, и именно поэтому испугать меня чем-то решительно невозможно.

— Герман… — шепчет Ирина, и мне не по себе, потому что сутки назад точно так же шептала Риммочка. Я помню, да-да, я постоянно помню о том, что случилось у туалета в кабаке после отвальной. Сколько времени еще должно пройти, чтобы я забыл? Эти оргазмы сотрясают мою совесть, они не дают мне возможности остаться наедине с собой хотя бы на минуту, и едва я вспоминаю влажное от возбуждения лицо Риммочки, как тотчас отвожу глаза от предмета, на который смотрю. Мне кажется, что даже столб на дороге источает презрение, и эта штора шевельнулась не от ветра, а от омерзения.