Андрей Жариков - Полигон смерти

• Название: Полигон смерти
• Автор: Андрей Жариков
• Издательство: Гея
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-8-85589-031-7

Окончив в 28 лет военную академию, недавний фронтовик А. Д. Жариков некоторое время служил в Генеральном и других штабах, а затем был направлен на ядерный полигон в районе Семипалатинска, где возглавил одну из научных групп. О том, как в строжайшей тайне готовились и проводились испытания атомных и водородных бомб, о выдающихся ученых-атомщиках и простых тружениках полигона, рисковавших своим здоровьем и жизнью, правдиво и увлекательно рассказывает непосредственный участник тех сверхсекретных событий полковник в отставке, писатель, автор многих книг, лауреат литературных премий имени А. А. Фадеева, К. М. Симонова и П. Н. Васильева, ветеран Великой Отечественной войны А. Д. Жариков. Для массового читателя.

---

В отчетах подробно фиксировались условия размещения подопытных объектов, давалась их техническая характеристика, до мельчайших подробностей описывались итоги испытаний, затем следовали выводы. По своей инициативе мы «развили» принятую структуру отчетов, дополнив ее разделом «Практические рекомендации».

Писали пять — шесть дней, потом несколько дней ждали перепечатки рукописи и снова коллективно читали. Нельзя было не заметить удовлетворения на лицах авторов. Каково же было наше удивление, когда комиссия безжалостно забраковала этот отчет по причине его «самодеятельности». Требовали делать проще: что выставлено, на каком удалении, что случилось с объектами. Было рекомендовано кое-что перевести в таблички, поместить данные лабораторного анализа продовольствия и горючего.

Все началось сызнова, но уже без огонька. Нас торопили, предупреждали, что если опоздаем, то наш материал не включат в общий отчет, и тогда будет считаться, что мы не справились со своими задачами. А в Москве, помимо всего прочего, сделают вывод о моем служебном несоответствии. Но, слава Богу, мы, не поспав двух ночей, справились с отчетом. Офицеры группы покинули полигон, и я опять остался «полководцем без войск».

«Лимония» — какой она была

Глубокой осенью в «Лимонии» без семьи особенно скверно: неуютно и тоскливо. Снега нет, а морозы трескучие. В комнатах офицерского общежития холодно. Спим, укрываясь полушубками. Единственное окошко с намороженным толстым слоем инея и подоконник выполняют роль морозильника. На нем кульки, банки, склянки, кусок говядины, масло. В столовую три раза в день бегать надоело, завтрак и ужин готовим сами. Обзавелись электрическими плитками. В столовой, когда разъезжались все прикомандированные, кормили хуже — военторгу невыгодно, если мало питающихся постоянно.

Вечером совсем тоскливо. Если бы был телевизор… Но у нас лишь хрипловатый репродуктор, и даже книг хороших нет. Одно развлечение ежедневные походы в читальный зал гарнизонного клуба и в кино два — три раза в неделю. Даже на фронте в землянках я не испытывал такой мучительной, тяжелой тоски по дому. Но все плохое кончается. Дали нам жилье и разрешили поехать за семьями.

За сутки до выезда за пределы полигона отпускников пригласили в лекционный зал штаба. После вручения проездных документов заместитель начальника полигона по режиму прочитал нам напутствие. Полковник предупредил: не вступать в разговор на служебную тему в пути следования и дома, не сообщать родным и близким, где служим и чем занимаемся. Нельзя ввозить на полигон спиртное, фотоаппараты, радиоприемники, почтовых голубей и взрывчатые вещества…

В зале сидел и мой знакомый особист. Он тоже ехал в Москву. В какой-то миг мне показалось, что его поездка имела отношение к тайному наблюдению за отпускниками. Позже убедился, что ошибался. Подполковник сказал мне однажды, что задача полигонных контрразведчиков не в том, чтобы следить за нами, как это было во времена Берии, а не допустить проникновения на полигон шпионов и утечки за пределы части сведений закрытого характера.

Много времени отнимала у них проверка писем. С юмором рассказал особист, как солдат писал своей невесте: «Я не могу тебе сказать, где служу, но ты поймешь по рисунку…» — и вложил выдранный из какой-то книжки рисунок атомного взрыва. Самое смешное — приписка: «Ты деваха умная и намек поняла». А в другом письме одна возлюбленная просила: «Береги самое дорогое для меня. Я слышала на лекции, что облучение влияет на кое-что…»

…Отпуск пролетел быстро, и за неделю до нового, 1955 года мы всей семьей, вчетвером, выехали в Жанасемей. Когда отправлял контейнер с вещами, водитель грузовика ошарашил:

— На полигон едем, товарищ подполковник?

— Почему вы так решили?

— Я там служил в автобате. Возили кое-что из Жанасемея прямо на поле…

— А подписку давали? — спросил я.

— А что я особого сказал? Тем более вы — офицер. Там водородную в пятьдесят третьем рванули, аж в Жанасемее грохнуло, у нас в казарме стекла задребезжали…

Всю дорогу, пока ехали на товарную станцию, шофер не умолкал, делился впечатлениями о службе на полигоне. Видимо, не только мне рассказывал он об этом.

Приехали, обосновались в двух комнатах. Дочка пошла в местную школу. Каждое утро мы видели в окно, как ее встречал около дома красный сеттер подполковника Орлова. Алла, неравнодушная к животным, отдавала ему весь свой завтрак. Приняв угощение, пес позволял погладить его по голове и потрогать мягкие большие уши. Сеттер был уже стар, и Орлов редко брал его на охоту.

Пса привезли вместе с бездомными собаками в медицинский сектор полигона как подопытного животного. Размещались собаки в специально оборудованном виварии за лабораторными корпусами пятого сектора. Каждый в своей пронумерованной клетке. У двери металлический карман с научно-исследовательской документацией: возраст животного, сведения о заболеваниях и поражениях после испытаний, степень радиоактивного заражения, результаты лечения, анализы крови и тому подобное. Здесь же операционный и исследовательский корпус, лаборатория, кабинеты ветеринаров.

Время от времени до городка доносился разноголосый лай — начиналась кормежка. Среди этих несчастных ожидал своей мучительной гибели и красивый чистопородный красный сеттер.

Однажды, когда животных заводили в кузов крытого грузовика, чтобы отправить на испытательные площадки, танкист Орлов, заядлый охотник, и увидел красного сеттера. Умные карие глаза собаки выражали не испуг и злобу, как у других псов, а тяжелую грусть и полное невнимание к людям.

— Рекс? — позвал подполковник, вспомнив имя своего щенка той же породы, погибшего годом раньше.

И надо ведь: сеттер заскулил, стал рваться с цепи и порвал ошейник. Подбежав к Орлову, он не бросался на грудь, не выражал радости, как это делают собаки, встретив хозяина, а распластался возле его ног и жалобно застонал, будто умоляя спасти его. Михаил Николаевич приласкал сеттера и взял в свою машину.

Начальство объявило подполковнику выговор за похищение подопытного животного, но для Рекса все обошлось благополучно, и он много лет добросовестно служил своему спасителю. С охоты Орлов привозил уток больше, чем другие.

Подполковник уже после моего отъезда с полигона тяжело заболел и умер. Быть может, высокие дозы радиации, которые получал танкист, неизбежно ускорили развитие болезни. Хотя врачи отрицали лучевую болезнь. Семья Михаила Николаевича, уезжая из городка, не могла взять с собой Рекса, и красный сеттер опять оказался в виварии… А конец и псов, и верблюдов, и других подопытных животных не мог быть утешительным. Правда, мой хороший друг военный ветеринар А.А.Мальков позже говорил мне:

— Разве я позволил бы отвезти его на поле? Он доживал в виварии…

В средней школе городка, небольшой и единственной, учились дети офицеров и вольнонаемных сотрудников полигона. На ее печати для документов значилось: «Московская школа No 1».

Один офицер рассказал мне о курьезе, случившемся с его сыном. Закончил парень десятилетку и поехал сдавать экзамены в Московский полиграфический институт. Сдал успешно. На приемной комиссии у него спросили, где находится его школа No 1 и кто там директор. Абитуриент смутился, ответил, что сказать об этом не имеет права. Комиссия усмотрела нечто неладное, и паренька не приняли в институт. Пришлось отцу срочно вылетать в столицу и несколько дней улаживать дело…

Нашей дочери пока не грозила такая опасность. Но подстерегала другая: радиация. Впрочем, не только ее, но и сынишку и жену.

Мы в то время не знали уровня радиоактивного фона в городке, но он постоянно повышался — и за счет пыли, приносимой частыми бурями с Опытного поля, и «с помощью» огромного количества автомашин, возвращавшихся с площадок.

Дозиметрического контроля на въезде в гарнизон в то время не существовало. Он устанавливался только в дни испытания бомбы на выезде с Опытного поля. Частенько контролеры-дозиметристы останавливали наши машины с загрязненными радиоактивной пылью колесами и низом рамы. Через несколько дней, когда место взрыва уже не имело высокой радиации, контроль снимался, но мы сами привозили радиоактивную пыль в городок, заносили ее на своей одежде и обуви. Не располагая дома ни дозиметром коллективного пользования, ни индивидуальным контрольным прибором, не знали об уровне радиации в своих квартирах.

Но он, несомненно, был. Где-то меньше, где-то больше, но был.

После семимесячного житья в городке дочь и жена стали болеть, у сынишки позже появилась близорукость. Жена, до того цветущая, здоровая, не знавшая врачей, получила болезнь печени, не все благополучно стало и с анализом крови. Можно ли подозревать воздействие радиоактивности? Не знаю. Явных признаков лучевой болезни ни у моей семьи, ни в других семьях ни разу не отмечалось за все три года, пока я служил там. Возможно, повлияли климатические условия, отсутствие овощей, фруктов, молока.