Лебедев Andrew - Любовь и смерть Геночки Сайнова

• Название: Любовь и смерть Геночки Сайнова
• Автор: Лебедев Andrew
• Жанр: Современная проза

Аннотация: вышел в изд АСТ в 2004 тираж 10 тыс в твердом + 7 тыс в мягком покет в конце романа – критические статьи Баринова Andrew ЛебедевЪ Хожденiя по мукамЪ

---

В середине Х1V века граф Салентин фон Сайн женился на наследной графине Адельхейд фон Витгенштейн. К владениям Сайнов присоединились земли рода Витгенштейнов, простиравшиеся в междуречье Лана и Эдера, и отныне потомки Сайнов носили двойной титул графов Сайн-Витгенштейн.

Фон Сайн-Витгенштейны оставили свой след и в истории России.

Во время войны 1761 года граф Кристиан-Людвиг Казимир цу Сайн Витгенштейн был взят в плен русскими войсками, перешел на службу в российскую армию и достиг там звания генерал-лейтенанта. В 1768 году в Киеве у него родился сын Людвиг-Адольф.

В возрасте двенадцати лет Петр Христианович Витгенштейн – так по-русски стали звать Людвига -Адольфа, был записан в полк, и уже к двадцати четырем годам, Петр Витгенштейн дослужился до чина майора. В составе корпуса графа Зубова Витгенштейн повоевал на Кавказе и был отмечен за храбрость при взятии Дербента.

В 1801 году уже генерал-майор Витгенштейн был назначен командиром Елизаветградского гусарского полка. В кампанию 1805 года, за храбрость проявленную в сражении при Амштетене получил орден св.Георгия. В 1806 году Витгенштейн принимал участие в Турецкой кампании, а в 1807 году, снова в Европе сражаясь с наполеоновскими войсками, отличился в битве под Фридландом.

В 1810 году император Александр 1 назначил генерал-лейтенанта Витгенштейна командиром лейб-гвардии гусарского полка, а в 1812 году в августе, в самом начале Отечественной войны вверил Витгенштейну 1-ый кавалерийский корпус, который при отступлении от Дриссы на Смоленск прикрывал дорогу на Петербург. И в то время, как обе русские армии отступали, Витгенштейн нанес несколько сильных ударов по кавалерийским соединениям наполеоновских генералов Макдональда и Удино.

А после взятия им Полоцка, Витгенштейна провозгласили "спасителем Петербурга".

Дворянство Петербургской губернии подарило Витгенштейну адрес, а купцы поднесли 150 тысяч рублей на золотом подносе. Одновременно на гербе Витгенштейнов появился Георгиевский крест и лента с девизом "Чести моей никому не отдам". В европейском варианте герба Витгенштейнов эта надпись делалась по латыни "Honorem meum nemeni dabo".

В 1813 году русские войска вошли в Пруссию, и заняв Берлин, Витгенштейн тем самым спас его от наступления французов. После смерти Кутузова, несмотря на то, что в армии были генералы старше его по званию, царь назначил Витгенштейна главнокомандующим. Однако в битве при Бауцене получив поражение от маршалов Нея и Мюрата, Витгенштей подал в отставку. Оставшись в армии на должности командира корпуса, Витгенштейн был тяжело ранен в сражении при Баре 15 февраля 1814 года.

В 1828 году Витгенштейн был назначен командующим 2-ой армией. Он стал членом Государственного совета и ему был пожалован чин генерал-фельдмаршала. В турецкой кампании 1829 года Витгенштейн был главнокомандующим в Европейской части Турции и его войска взяли крепости Исакча, Мачин и Браилов.

В 1829 году Витгенштейн подал в отставку. Император Фридрих Вильгельм 111 возвел его в достоинство светлейшего князя, причем этот титул позже был разрешен и подтвержден Николаем 1. Умер Петр Христианович Витгенштейн (Людвиг Адольф цу Сайн-Витгенштейн) в 1842 году.

ПРОЩАНИЕ С РАССУДОВЫМ

Шел дождь. Он был не крупный и не мелкий. Это был затяжной дождь на целый день.

За раскрытой дверью веранды был конец августа.

Его дачные друзья-приятели не принимали кончину лета так близко к сердцу, как принимал ее Геночка Сайнов. Они – коренные москвичи не видели ровным счетом ничего трагического в том, что двадцать шестого или двадцать седьмого, после завтрака на веранде или в летней кухне, они усядутся на задние сиденья папиных или дедушкиных "волг", и через час езды по прямому как стрела Киевскому шоссе, окажутся в своих квартирах-сталинках среди забытых за лето игрушек и книг. А двадцать восьмого или двадцать девятого, с бабушками или мамами пойдут в свои школы на медкомиссию. А там и первое сентября – загорелые приятели с кучей свежих анекдотов, неожиданно вытянувшиеся за лето одноклассницы.

Для Геночки же Сайнова конец лета означал нечто гораздо большее, чем просто окончание каникул – конец купаниям, конец бешеным гонкам на велосипедах по лесным тропинкам, конец рыбалкам над тихими омутами Пахры, конец бесконечным играм в войну или в ковбоев… Для Геночки конец лета означал качественную перемену жизни. На двадцать седьмое августа уже были куплены два плацкартных билета, и утром двадцать восьмого они с мамой приедут в Ленинград. Погостили, и хорошо!

Сайновы жили бедно. Сайновы -их так называемая неполная семья: Геночка и его мама – Екатерина Алексеевна. Они занимали одну комнату в большой коммунальной квартире, в доме что стоял почти напротив кинотеатра "Спартак"… Они с мамой поэтому не пропускали ни одного нового фильма. Кроме, разве что тех, на которые не допускали детей до шестнадцати. Папа у Геночки вообще то был. Но он жил в Москве с другой женщиной и там у него тоже был сын. Но дедушка Иван Максимович Сайнов и бабушка Галя – мама и папа Геночкиного отца, на лето брали к себе не того мальчика, а Гену. Потому что дедушка Ваня и бабушка Галя очень их с мамой любили. Папу они, конечно, тоже любили, но сильно обижались на своего сына за то, что он бросил Геночку и Екатерину Алексеевну, "Катюшу", как ласково называл ее дедушка Ваня. Дедушка Ваня раньше был большим начальником – заместителем директора какого то крупного авиастроительного треста. И вообще – дедушка Иван Максимович был герой. Он на прошлой войне из немецкого плена на угнанном самолете бежал. И потом большим начальником стал. Поэтому жизнь в и их с бабушкой квартире и на даче не шли ни в какое сравнение с той жизнью, что Геночка видел в своем родном Ленинграде. Здесь, в Москве лето представляло из себя какую то череду нескончаемых праздников – переполненных сытными и вкусными застольями у многочисленной родни, веселыми поездками на дедушкиной "волге" в зоопарк и на ВДНХ, на дачу в Рублево к дедушкиным друзьям, где Москва-река так хороша, что в ней просто охота раствориться словно сахар в стакане чая… В сравнении с ленинградским житьем – бытьем, жизнь у дедушки Вани и бабушки Гали была как яркий красочный журнал Америка на фоне черно-белых скучных провинциальных газет.

Но каждый год в конце августа лето кончалось. И в двадцатых числах они с мамой уезжали в Ленинград.

В раскрытом проеме двери было видно мокрое от косого дождя крыльцо. Дедушка Иван Максимович все сетовал на плотников, что козырек сделали маленький, и что от дождя ступеньки теперь сыреют и подгнивают. А Геночка любил, когда дождь закашивал на теплые, ласковые к его босым ступням доски. Но только тогда, когда это был июньский или июльский дождь. Но не августовский. Потому что августовский дождь предвещал расставание. Гена обещал деду, что после обеда разберет свой велосипед и они закинут его на чердак. Это была одна из тех печальных процедур, что вместе с упаковкой бесчисленных банок с грибочками, вареньем и огурцами, составляла ритуал прощания с летом. Но до обеда еще было время.

Из под навеса летней кухни Гена выкатил свой темно-зеленый "орленок", и нарушая дедушкин наказ – ни в коем случае не ездить по садовой дорожке, толкнувшись ногой придал велосипеду накат. С привычной дачной лихостью, уже на ходу перекинув ногу, оседлал верного железного друга, и только шины зашуршали по песку, да мокрые георгины с флоксами и гладиолусами, цепляясь длинными листьями за голые ноги, приятно будоражили загрустившего было юного дачника. Не слезая с велосипеда, ткнувшись передним колесом в калитку, Гена открыл себе путь и выехал на поселковую улицу. Первая Садовая, так она называлась. В дачном поселке вообще все улицы были Садовые, и переулки тоже. Вторая Садовая, Третья Садовая. За салатово-зеленым домом, где жила красивая девчонка Вера, солидно возвышался некрашеный, а только покрытый желтым слоем олифы дом Мишки Гризика. Гена проехал мимо, потому как свистеть или кричать, – Ми-ша, Ми-ша, – было уже бесполезно.

Вчера вечером Мишку с его маленьким братом Мареком увезли в Москву. Во всем поселке из ребят только и остались что Гена, да Игорь Языков, да еще Алешка Агапов, наверное, если сегодня утром тоже не уехал.

Поджав к верхним резцам слегка подвернутую нижнюю губу, Гена свистнул. И-горь! И-горь!

Вы-хо-ди!

Игорьков с кареткой и тремя передачами "турист" стоял прислоненный к крыльцу.

Это верно означало, что его хозяин дома. Дожевывая на ходу обеденную мамину котлету, Игорь стремительно расталкивал склонившиеся над дорожкой мокрые гладиолусы…

Здорово, Гешка!

Здорово, Игорек!

Они не сговариваясь поехали к запруде. Под длинный уклон нижней поймы реки Пахры велосипеды разгонялись до такой скорости, что в ушах начинало посвистывать и рукава рубашки хлопали мелко трепеща на ветру. Крепко сжатый руками руль дрожал и рвался, рыская передним колесом по низкой скользкой траве. Перед самой водой Геша затормозил юзом, и слегка вывернув руль, картинно послал велосипед боком в занос. Мальчики молча встали и принялись долго смотреть на неласковую и уже холодную воду, ту воду, что в жарком июле по несколько раз на дню так любовно принимала их и десятки других поселковых ребят в свои объятья. Теперь на запруде они были одни.