Феофан Липатов - Байки

• Название: Байки
• Автор: Феофан Липатов
• Жанр: Философия

Несгибаемый Феофан Феофан Липатов- это поэтическая Атлантида, затерянная в российской глубинке, большое, доброе Сердце, в котором живёт "душа России – мать-деревня". Поэт, композитор, юморист, прозаик. Человечище, глыба, самородок."Феофан Липатов – человек, внимательно всматривающийся в русскую природу, причудливые сложные человеческие отношения. Он чутко улавливает движение берёзового листа, травинки, стремится выстроить стихотворение по законам литературного письма, внимателен к художественной детали. Поэт понимает, что надо сказать своё собственное слово о природе, о человеке, о женщине, о России, что стихи должны быть написаны, как сказал Иван Елагин, "глазного нерва кончиком". Очень важно найти свою тему, сказать своё, незаёмное слово, избежать вторичности.Феофан Липатов – человек даровитый, извечно занимающийся поэзией, обладающий своим видением мира, знающий радиацию точно найденного слова." В.И. Бурдин, Т.А. Кузнецова, преподаватели Пермского государственного университета. (Из рецензии на рукописный сборник стихотворений Ф.Н. Липатова) "После встречи с Феофаном Николаевичем я поняла, что не могу не попытаться рассказать об этом человеке, настолько он поразил меня своей безграничной любовью. Любовью к людям, жизни.В наше неспокойное время, когда каждый день мы узнаём о гибели людей, террактах, катастрофах экологического характера, творчество Феофана Николаевича очень актуально…Хотелось бы, чтобы его стихи, добрые, напевные, истинно русские знали, читали, заучивали.Хочется крикнуть: Люди! Посмотрите! Рядом с вами бьется такое доброе, неравнодушное сердце!"Кристина Горбунова (Из биографического эссе "Ф.Н. Липатов – обыкновенный человек с необыкновенной судьбой").

---

Работающего мужика сейчас редко встретишь, пьяного – завсегда, а работающего – ни-ни. А если он работает, то значит – инвалид или просто убогий. Настоящий мужчина нынче тот, что с бутылкой и косоротый на обе стороны, у которого и сопли и слюни бегут из одного места, а при такой свободе почему не смазать по сусалам прохожего, тем более, что вчера сам получил, так что до сих пор губы не сходятся и вывернуты как переросшая поганка. Жаль, что закончилась пора полного порабощения. Живи свободным, легко сказать, а если я не умею жить свободным, если у меня десяток предыдущих поколений были то рабами, то просто крепостными, то партийными, всё кричали: «Родина в опасности, Родина в беде, народ вымирает». Ну, вымрет один, другим заменим, в Китае займём, тем более, что их и занимать не надо. Они уже тут, уже пришли – расселяй да живи, а мы всё кричим – народу мало, народу не хватает, страдаем, что мало. А тем что есть, жить все равно негде, один барак на всё поселение, а если б нас было как в Китае – где бы мы жили, что ели, да ещё всем дать свободу? Народу у нас мало, а чиновников больше, чем в Китае. У нас воробьёв меньше, чем чиновников, а мы уничтожаем птах. Россия – не Китай, если и уничтожать, то чиновников, а не птах, и не надо кивать на птичий грипп. Свободу дали, а что с ней делать не объяснили. Вот каждый и мается теперь со своей свободой один на один. Жаль конечно физиономию, но что поделаешь, ради такого сладкого слова – свобода, нужно чем-то жертвовать, а коли жертвовать кроме морды нечем, то винить некого. У нас поговорки верны для любой власти и системы – «Нечего на зеркало пенять…». Терпите, граждане, терпите. В рабстве не передохли, может, и свободу переживём.

Противостояние

Курица брезгливо ходила по свежевспаханной грядке, изредка разгребая её, как будто что-то потеряла. Гребла и ворчала: «Что за непутевые хозяева, морковь толком посеять не могут, то одно зёрнышко на метре, то сразу куча, а потом на кур сваливают – вот разгребли, вот склевали, вот весь огород разрушили. Что тут может вырасти, коли всё тяп-ляп набросано. Да не разгреби я тут – вообще ничего не вырастет.

Ну вот, опять эта хромая с жердью летит, того и гляди на смерть задушит, а злости то сколько, аж губы вывернуло, глаза от натуги лопаются, будто не на курицу летит, а на мамонта. Что делать? Бежать надо, прихлопнет. Так. Где дырка? Да куда делась дырка? Ой, куд-куда – куда она подевалась? А вот, она, вот она. Да тут собака проскочит. Дай-ка я её подразню, помучаю. По огороду пару раз проскочу, вот по лучку, по репкам, вишь, какой пучок – так и топорщит пёрышки, родня что ли? А я по пёрышкам, по пёрышкам. Ого! Хрясь жердиной по луку, а скажет: куры вытоптали. Да после такого удара картошка из-под земли выскочит, не то что лучок. Ишь, машет жердью, ровно и не баба вовсе, а Добрыня Никитич. Чего топтаться, что тут после вырастет? Знает ведь, что промажет, нет, машет.

Третий год за мной бегает и понять не может, что напрасно – не поймать. Вон вчерась в соседнем огороде хозяин в меня из ружья жахнул, и то мимо. Глупый хозяин, навроде этой бабы. Человек из неё, как из меня птица, а этот, вроде, мужик видно, спьяну жахнул, только собака взвыла, лапу ей дробью перебил. Что меня гонять, всеравно ничего не вырастет, всё в траве заглохнет. Траву дёргать – ленивая, а за мной с жердью бегать – хлебом не корми. Ой, не могу, ой, снесусь от хохота, ой, ну пора…».

И курица, нырнув в дырку, понеслась к своему курятнику. Довольная тётка, обозвав курицу заразой, поплелась домой.

Лесные выборыМедведь, беззастенчиво правящий лесным братством уже два срока, собрал народ перед новым избранием на третий срок на обгоревшей дотла опушке. Какие-то заморские туристы жарили шашлык из местного барсука и, перепившись, спалили всё начисто. Медведь долго объяснял, что это не его вина, что это волк за инвестиции отдал опушку и украденный или «прихватизированный» лесок в аренду заморской пантере, а та по-заморски тут распорядилась и с леском, и с жителями.Он убедительно объяснил, что избрать надо именно его, что он уже знает, как восстановить лесок и всё разрушенное, взял это на личный контроль, а что лапу сосёт полгода и не следит за порядком, так это болезнь у него такая, и опять же он эти полгода не жрёт и не крадёт.- А поставь волка, которому круглый год мясо потребно? А я овсом да малиной перебиваюсь. Изредка, по праздникам, заломаю какую-никакую живность и опять на травках. Лось, скажете, тоже травку щиплет, но вы забываете, сколько ему надо. А листики, которые он непомерно истребляет? Белка, заяц – мелочь, их слушать не будут, криминал задушит. При мне живётся вам, может, не роскошно, но дайте ещё срок, и я всех вас обучу лапу сосать. Всё, глядишь, не так голодно будет. Звери шумели, высказывались, партии всякие организовывали. Вспомнили медведю все грехи, но никто не знал что делать. Кто предлагал норы разделить, кто по углам разойтись, но так ничего и не решили. Постановили, правда, поднатужиться, собрать последние средства, продать половину оставшегося леса, но провести честные выборы. И пусть снова выбрать медведя, но чтоб честно, как у людей. Голодные, но гордые вынесли также решение очень секретное, но доведённое до каждого избирателя: тех, кто хочет эмигрировать в соседние леса, съедать на месте. Когда все прокричались, медведь рыкнул:- Поскольку львов у нас не водится, избираем снова меня! Я не хотел баллотироваться, но, если очень просите, потерплю, помаюсь ещё за ради вас. Поскольку скоро из-за границы вернётся мой внучок Потапушка, дадим ему толмача и будем ждать новых выборов. А пока я беру на себя эту тяжелейшую ношу на свой горб и согласен вам ещё услужить. А теперь разбегайсь, кто не хочет попасть на банкетный стол. Пользуйтесь моей добротой. А волкам объявляю амнистию в честь моего избрания. Но хулиганства в своём лесу не потерплю. Вон вам выделен во владение высеченский лес, там и занимайтесь грабежами. Там всё ваше.

Лечение штангой

Операция была не очень долгой, но довольно сложной. Усыпили, удалили, разбудили, бросили на каталку, привезли в палату, привязали к кровати, сунули в ноздрю шланг с кислородом, обезболили и сказали: «Лежи смирно, не дрыгайся, иначе примотаем проволокой».

Ночь прошла в кошмарах. Утром подходит медсестра и строгим голосом неопохмелившегося прапорщика кричит:

– Чего разлёгся?

– Больно, – говорю.

– А мне плевать, всем больно, – кричит она, держась рукой за голову, – подымайся.

– Да зачем же, – спрашиваю.

– В спортзал пора, физкультурой будем заниматься.

Я и без операции-то уж лет сорок не бывал в спортзале, а тут… Такая боль, ноги не держат, и на тебе – спортзал!! Я возмутился, хотел обратиться с претензией, но сестра была здоровая и грозно заявила:

– Ещё раз вякнешь, я тебя волоком потащу.

Взглянув на неё пристальней, я понял, что так оно и будет. Кое-как сполз с кровати, правда, ноги так и не смог выпрямить и до самого зала тащился нараскоряку. А идти было метров семьдесят, но мне они показались изнурительным марш-броском. Вползая в дверь спортзала, наткнулся на даму гренадёрских размеров с весёлыми глазами и хитренькой улыбочкой. На ней был коротенький халатик, но он был так застегнут, что было видно – под ним ничего нет из одежды. Из оборудования увидел только штангу. Неужели заставят поднимать? – с ужасом подумал я, но поняв по моим округлившимся глазам мои помыслы об одежде и о штанге, хохотнув, сказала: «Не пугайся, дохлячок, сейчас мы построимся и будем ходить вокруг штанги для приобретения навыка и привычки к этой железяке».

– А после? – выдавил я.

– Ну, когда ноги перестанут заплетаться, я разрешу вам трогать её. Вот так, – и она расстегнула ещё одну нижнюю пуговицу халата.

– А после? – опять не удержался я.

– Да что ты заладил – после да после. Трогать научишься, будем поднимать. Сперва все вместе, а после – кто выживет. На команду бросим, все будете разбегаться. Кто первый выскочит из под штанги, того на выписку.

– А кто не выскочит?

– Ты меня уже достал. Тупой или придуряешься? Сам знаешь – кто не выскочит, опять будем складывать и сшивать.

На душе у меня стало холодно, а ниже сыро. Что же это, думаю я, так ведь можно перекалечить всю больничную паству, но смолчал.

Ходили мы вокруг штанги впятером, один другого дохлее. Ходили пять минут. Кто до глубокой одышки, кто до приступа. Мне эти пять минут показались длиннее суток.

– Не пугайтесь, – сказала на прощанье тренерша, – вчера один схватил штангу, и чуть с собой не унёс. Еле отобрали. Правда, он был из психоневрологического отделения, он и сейчас ещё связанный лежит, даже погнул её немного. Бедная…, – и ласково погладила она штангу.

Дотащившись до палаты, стал раздумывать, как же мне выжить в современных методиках лечения.

Но всё же я обманул всех. Сколько меня не подводили к штанге, я всё заплетался ногами. Им надоело со мной возиться, и против моей фамилии крупными буквами вывели одно слово – КРЕТИН. Дали мне проткнутый резиновый мячик и сказали – надувай! Я хоть и кретин, но понимал, что его не надуть, а всё-таки старательно пыхтел над ним. Но зря боялся, до моей выписки мужики всё же подняли штангу, научились-таки. Задавило всего троих, правда насмерть, но с кем не бывает – это же лечение.