Наталия Касторф - Мифы Райского Серпентария

• Название: Мифы Райского Серпентария
• Автор: Наталия Касторф
• Жанр: Фэнтези

В раю всё не так просто, если верить Маленькому Гадёнышу… (МЕГАДРАМА ПРО АНТИДЮЙМОВОЧКУ В ЧЕТЫРЁХ ЧАСТЯХ)

---

Папины осведомители, кстати, все человеческие ошмётки на учёт берут, а потом ими пугают по ночам нерадивых мамок-апендаунерш, чьи дети в эти ошмёточки превратились. Некоторых совесть начинает пробирать, сразу в храм бегут каяться, а некоторым всё пофиг, опять детей бегут делать, опять сырьё на для ошмётков готовят.

Ладно, думаю, пускай себе резвятся апендаунеры, всё равно им папиного рая не миновать, нажрутся-накушаются. А нам надо было срочно Риту гадалкой нарядить.

Пришлось много времени потратить, пока мы ей подходящие шмотки цыганские сыскали и серьгу тяжёлую в ухо засунули. Рита даже разрыдалась (думаю, опять для стажа, для непрерывности).

Как только стала наша Риточка гадать, к ней все клиентики от Вовы и ломанулись-переметнулись.

Ну, а там и Вова появился. Вышел посмотреть, кто там у него клиентов отбивает.

Не могут сидеть колдуны без работы, особенно апендаунерские.

Подошёл к нам колдун Вова, а мы ему хором, все втроём, Димочка, папаша Микки ай и я: "Веди, показывай, где разлом, а то она гадать не перестанет!" И показали пальцами на Риту.

Колдун подумал-помозговал и… повёл нас к себе на квартиру. Оказалось, что часть разлома у него под кухней находилась, а часть – под спальней. Не зря мне папа его адрес дал!

У колдуна в квартире я чуть ногу об ночной горшок не поломала. Полным-полнейший стоял, со вчерашнего утра не вынесенный.

Колдун Вова извинился, мол, не его горшок, а клиентка одна приходила с ребёночком. У ребёночка был поносик, вот и унести забыла. Был бы лёгонький горшочек, не забыла бы, унесла бы, вылила бы, вымыла бы и продала бы вместо винного бочонка, вместо тары. Сейчас на тару что угодно забирают, металл подорожал металлоломный.

Ладно, забыла, так забыла, проехали. На фоне общего бардака в квартире тот горшок был не так уж и важен.

– Скажите, – поинтересовался папа Микки Ай, поправляя чеховское пенсне, – а что за услуги вы здесь оказываете? Антисанитария у вас, батенька, чисто зоопарк…

Молодец папа Микки Ай, сообразил, с чего начать беседу, а то мы сами как-то растерялись. От увиденного хламно-пыльного богатства.

Вместо ответа Вова стал оправдываться. Мол, зарплата маленькая, еле-еле хватает на домработницу Лизавету, которая месяц как на работу не ходит…

– Что ж так? – не унимался папа Микки Ай.

– Понимаете, она женщина деревенская, стесняется трогать фамильные вещи…

Чтобы мы разглядели фамилиные вещи, он керосинку включил, спёртую ещё до перестройки, ещё у ветерана Октябрьской Революции.

Папа Микки Ай таким ответом был явно недоволен. Оставив без внимания фамильную машинку "Зингер", помятый в двух местах, от двух последних революций, медный таз и много-много разных тапочек буржуйских с вышитыми монограммами, он стал зубами цыкать, бровями шевелить, бакенбарды тургеневские гладить "а-ля Франц Иосиф".

Супер. А мы его брать не хотели.

7.

Делать нечего, Вове-колдуну пришлось расколоться, как раскалываются под топориком "фаберже" грецкие орехи "Мечта Раскольникова", и безоговорочно капитулировать. Типа рассказать нам всю правду. Для этого всех нас, в виде большого исключения, повели в самую секретную кладовку.

Кладовок и кладовочек у Вовы было много, и не только у него. Вова жил с соседями, которые никому на глаза не попадались, но это не значило, что они не прописаны.

Кстати, прописка не показатель. И у непрописанных соседей кладовок обычно уйма, и все они обычно закрыты на большие амбарные замки с международной интерполовской сигнализацией.

Самая секретная кладовка Вовы-колдуна, вернее, люк в неё, находилась… под кроватью! Кровать была точь-в-точь как у Антоныча, только без сожительницы Мавры.

А так – точь-в-точь. И тапочки под кроватью имелись – в аналогичном количестве.

– Ба! – поправил пушкинские кудри папа Микки Ай. – Да тут состав преступления!

Какое количество тапочек! И все они ваши? Извините, не верю! Убийством попахивает! Вы убивали?! Или, может быть, вас самого хотели убить, да не получилось?! Можем посодействовать, если что…

Обезбяно-папа закатал повыше рукава толстовки и в тысячный раз стал со смаком цитировать следователя из похожей драмы "Преступление и наказание". Хорошо наш обезьяно-папа к операции подготовился, основательно начитался, не то, что мы!

Реакция у колдуна была ништяк. Он пододвинул кроватку назад, под самую стенку, а под неё задвинул тапочки, как свои, так и чьи-то чужие. Потом тяжело рухнул на панцирную сетку и заголосил:

– Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!!Живьём не дамся!!!Живьём не дамся!!!Живьём не дамся!!!

Я подумала, неужели же, всегда такой щедрый, папа Микки Ай собирался в суд подавать или, что ещё страшнее, убивать, за какие-то тапочки? Ну и что, что чужие?

Но у папы-шимпанзе была своя стратегия. Переждав эти вопли, он с блоковскими интонациями произнёс:

– Тут всё слишком очевидно! Лично мне и второго раза хватит! Для хорошего судебного эксперта третья улика – обычно уже лишняя! Видели ли вы, милейший, бабочку перед свечкой? И вы вокруг свечки закрутитесь, замотаетесь…

Папа Микки Ай ещё долго цитировал монолог Порфирия Петровича из детективного романа "Преступление и наказание", пока до Вовы, наконец-то, не дошло, что это всего лишь экзамен по достоеведению, и что папе-шимпанзе просто давно не было на ком потренироваться – ни писательных тебе упражнений, ни риторических, вот уже полнедели как!

Вова теперь уже только молчал. Было ясно, что сразу убивать его пока не собирались, а сам он тоже вроде никого не убивал. Вроде…

Под строгим взглядом папы-шимпанзе, уже вошедшего в классическую роль Порфирия Петровича, он понял, что не уверен в своей невиновности. Мы тоже это поняли. Две минуты пролетели в молчаливом понимании. Потом папа Микки Ай огласил свой приговор:

– Опираясь на все предыдущие показания, на похожие описания интерьеров, на изобилие тапочек и прочих коммунальных аксессуаров, делаю предварительный вывод: всё пути ведут к панцирной сетке, а под ней – вожделенный разлом!

8.

Тут и я уже всё поняла. Преступный дядя Климп в своё время перепутал объекты, вот и пострадал. У него была ложная наводка, непонятно кем данная, что секретная кладовка некоего колдуна находится под панцырной кроватью. Но ни имени колдуна, ни адреса секретной койки он не имел. А палач-Антоныч, который в ту минуту ещё не был палачом, с пьяных глаз намекнул ему, что у него дома ЕСТЬ подобная кровать, что именно панцирная сетка на ней лежит, а не какая-нибудь современно-гадостная синтетика. Ну, и…

– Единственно, кого безумно жаль, так это Климпочку, – полила слезами мой рассказ Ритуля.

– Какие наши действия? – трусливо поинтересовался Вова.

– Сначала надо весь объект исследовать, – сказал Димуля, который тоже решил показать себя, особенно перед свадьбой.

Все закивали, и Вове-колдуну пришлось отодвигать кровать, расшвыривать тапочки по углам, чтобы не мешали следствию, и начинать уже, в коце концов, искать ключ.

Пока он искал ключ, в крышку люка снизу робко постучали и разик-два поматерились женским голосом.

Папа Микки Ай схватился за гусиное перо, первоначально спрятанное за кавказско-лермонтовским голенищем, и стал записывать улики, приговаривая, уже с гоголевско-плюшкинским кряхтением:

– Ни одна драгоценная улика не должна пропасть. Упустишь – потом не обрадуешься!

– Ага! Не обрадуешься, коли тотчас не выпустишь, ану-ка, лучше выпускай!

Жертва подполья была туговата на ухо, но достоеской терминологией владела не хуже папы-шимпанзе. Словечки – чистой воды девятнадцатый век!

Вове-колдуну опять пришлось во всём признаться. То был голос домработницы Лизаветы. Мы сразу, мол, как?! Но всё не так просто, как кажется.

Лизавета всю жизнь в нанятых ходила, и не только в Вовиных домработницах. Её ещё раньше, ещё в девятнадцатом веке, наняла Алёна Ивановна, она же старуха-процентщица Феди-писателя. У старухи-процентщицы, в голову долбанутой, она долго отходила в дурковатых родственницах (на самом деле они друг-дружке совсем чужие, эти бабы).

За не очень мелкую мзду Лизавета ходила по квартирам апендаунеров и тошным голосом, как бы в полузабытьи, сообщала, к каком часу конкретно Алёна Ивановна бывает дома одна. Ну, чтобы приходили. А поскольку она с этим делом обычно к мужикам приставала, которые помоложе, помускулистее, потопористее, то все думали, что у Алёны Ивановны на дому бордель, а вовсе никакая не контора закладная.

Большинство задетых мужиков, те, кто поумнее, от такой перспективы шарахались – не хватало ещё со старухой шарахаться!

А те, кто поубожее, да почумнее, зарились, конечно. Вот, как Родион Романович позарился, бедный студент и бешеный завистник, охочий до чужих побрякушек.

Подумал, видно, если проститутка и не такая уж богатая окажется, то хоть залоги людские выкраду, потом продам, потом будет чем набивать самокрутки из ненавистых учебников…