Василий Аксенов - Новый сладостный стиль

• Название: Новый сладостный стиль
• Автор: Василий Аксенов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-10525-5, 5-94661-109-7

Новый, впервые изданный роман Василия Аксенова. Главный герой книги – театральный режиссер, актер и бард Александр Корбах, в котором угадываются черты Андрея Тарковского, Владимира Высоцкого и самого автора, в начале восьмидесятых годов изгнан из Советского Союза и вынужден скитаться по Америке, где на его долю выпадают обычные для эмигранта испытания – незнание языка, безденежье, поиски работы. Эмигрантская жизнь сталкивает его со многими людьми, возносит к успеху и бросает в бездну неудач, мотает по всему свету. Это книга о России и Америке, о переплетении человеческих судеб, о памяти поколений, о поисках самого себя, о происхождении человека – не от обезьяны, а от Бога. И еще это – книга о любви.

---

Он поднялся: «Фенкью, герлз!» Какого хрена им всем от меня надо? Я не хочу никаких пакетов, никаких родственников, никаких театров и уж тем более никаких Россий с их андропами и андропоидами, из-за которых тебе разрывают кишки и переламывают челюсть.

Негнущиеся пальцы, по которым в этот вечер прогулялась не одна подошва, открывают пакет. В нем оказывается довольно любопытное содержимое: отпечатанное едва ли не готическим фонтом, государи мои, на отменной бумаге верже приглашение посетить «Всеамериканский сбор Корбахов», что состоится 18–19 ноября в «Галифакс фарм», штат Мэриленд, там же ваучер на резервированный номер в близлежащей гостинице «У Ручьев», там же карта графства Йорноверблюдо с подъездными путями к имению, там же авиабилет от Лос-Анджелеса до аэропорта Вашингтон-Балтимор, там же чек на тысячу долларов и, наконец, записка от Стенли: «Алекс, приезжай! Будет весело!» – накарябанная в лучших традициях американских миллиардеров, то есть почти неразборчиво, но все-таки разборчиво.

Действие все-таки раскручивается, подумал наш герой, вместе, разумеется, с нашими читателями. Продолжает бить по башке, по печени, прогуливается по ребрам, потом сует в пасть ошеломляющую сласть: не бойся диабета, соси!

4. В стране гуингмов

Через полтора месяца после совершенного высшим генералитетом СССР мокрого дела и последовавшего за ним побоища в прибрежном ресторане «Первое Дно» мы переносимся к воротам прибытия в аэропорту «Вашингтон-Балтимор Интернейшнл». Элегантный господин выходит из этих ворот в толпе обычных, то есть неэлегантных, пассажиров. Мягкого твида кепи-восьмиклинка легким скосом предлагает взгляду некоторую ненавязчивую дерзновенность. Плащ при ходьбе обнаруживает благородную бербериевскую подкладку.[104] Шарф этого господина демонстрирует свое родство с подкладкой плаща, а проглядывающий из-под расстегнутого плаща пиджак и колышущиеся при ходьбе брюки явно напрашиваются в родственники восьмиклинному кепи, что же касается уверенно перемещающихся в пространстве толстых туфель цвета старого бургундского с пунктирным узором, то они говорят сами за себя, то есть завершают этот почти безупречный облик в его динамической гамме; фу, ну и фраза!

Непосвященный мог бы подумать при взгляде на этого господина, что он принадлежит к миру кино, что перед нами какой-нибудь хорошо оплачиваемый сценарист, непринужденно облаченный в не очень новые любимые вещи, но наш читатель без труда вспомнит нехитрые приключения предыдущей главы и без труда догадается, что все это имущество было приобретено незадолго до выезда в лавке «Once is not enough» при содействии все той же Ширли Федот за одну четверть действительной стоимости. Ну, словом, перед нами наш герой Александр Яковлевич Корбах, что подтверждается частично рассосавшейся, но все еще заметной темно-лимонной гематомой в правом углу челюсти.

Следуя указаниям секретарши «Галифакс фарм» мисс Роуз Мороуз, Александр взял такси и, проехав через город Балтимор, считающийся одним из самых аутентичных мест американского обитания, высадился возле железнодорожного вокзала. С приятным удивлением смотрел он с перрона на облетающие вдалеке желтые кроны могучих среднеатлантических дубов и тополей. За время жизни в Калифорнии некоторые природные явления вроде осени и листопада основательно выветрились из сознания одинокого беженца.

Зазвонил колокол, и к перрону подошел поезд из трех вагонов, влекомый паровозиком с массивной бульбой трубы и с хорошо надраенными медными частями. Это был мемориальный институт на колесах, известный под аббревиатурой ТТТ – Толли Трэйл Трэйн, что вот уже сто лет возит фермеров и дачников в самые что ни на есть глубины северных мэрилендских графств.

В вагоне было не более дюжины персон, очевидно прекрасно знавших друг друга и не знавших Сашу Корбаха. Мужчины были без головных уборов, однако при входе незнакомца они как бы приподняли шляпы. Женщины же мимолетно пожеманились как бы в подобии книксена. Да уж не в Ютландию ли я попал? Добродушный черный кондуктор, сам похожий на паровозик ТТТ, отщелкнул его билет и спросил, не нужна ли под голову подушка. «Больше всего я как раз боюсь проспать свою станцию», – пошутил Корбах. Фраза, разумеется, была составлена таким образом, что никто из присутствующих ни черта не понял, однако все приветливо улыбнулись. «О-о-олл а-а-аборд!»[105] – пропел проводник, и все снова улыбнулись.

Место у открытого окна и тихая скорость давали возможность обозревать окрестности. «Индейское лето» было в полном разгаре. Воздух попахивал дымком и морозцем. Корбаху казалось, что он хоть и окольным путем, хоть и через литературу о старой Америке, но все-таки возвращается в прошлое, а значит, домой. Кварталы таун-хаусов сменились кварталами особняков, после чего ТТТ вошел в зелено-желтый, с багрянцем и свеколкой, растительный тоннель, внутри которого как раз и пролегал «Путь Толли», названный так в честь династии американских адмиралов. В прорехах листвы иной раз возникали высоты густо-голубого воздушного океана, в них, словно ниточки паучьей слюны, тянулись инверсионные следы за почти невидимыми точками перехватчиков. Затем поезд снова входил в животрепещущую тень и вместе с ней и в те времена, когда небо родины еще не нуждалось в столь сильной защите. Иногда расступались деревья, и тогда проплывали мимо некрутые холмы и неглубокие долины со свежевспаханными на зиму или недавно сжатыми полями, меж которых стояли белые дощатые дома, красные сараи и пенисовидные силосные башни. Через каждые десять—пятнадцать минут в вагоне появлялся проводник мистер Кук: «Гловер-Плейс, пли-и-из! Леди и джентльмены, Эми и Кристофер, миссис Ачинклоуз, не забудьте ваши личные вещи, благодарю вас! Следующая остановка – Картерс!» Пассажиры покидали вагон, сделав некоторое подобие общего поклона и поблагодарив мистера Кука. Иногда входили новые пассажиры, жители этих мест, весьма свежие старики и цветущие дети, одетые по сезону в недорогие добротные вещи из каталога «Джей-Джей Биин». Корбах умилялся: «Милые носители здравого смысла, не нужно ли вам русское чучело на огород?» Так он и доехал до своей станции Шатлейн и, когда пошел к выходу, заметил, что весь народ в вагоне, включая и мистера Кука, смотрит «чучелу» вслед с нескрываемым уже любопытством, исполненным, разумеется, самых добрых чувств.

Ворохи сухих листьев просили как следует прошуршать в них английскими штиблетами второго срока. Просьба была с удовольствием исполнена. На перилах крошечной станции сидел большой черно-белый кот с ошейничком. С исключительным интересом он смотрел на конец платформы, где копошилась компания птиц, человек пятнадцать. Неподалеку от станции видна была оранжевая вывеска «У Ручьев».

Не успел он открыть дверь, как толстые каблучки протарахтели вниз по лестнице ему навстречу. Женщина, само гостеприимство, была и одета и причесана так, что и сто лет назад могла бы так сбегать по лестнице навстречу гостю.

– Мистер Корбах, добро пожаловать! Ваша комната готова. Не хотите ли чем-нибудь освежиться? – Беспрекословно она изъяла из рук приезжего чемоданчик и сообщила, что через час с четвертью за ним приедет автомобиль из «Галифакс фарм», а это время гость может хорошо использовать для восстановления своих сил после долгого, из-за морей, путешествия.

– Да я не из-за морей, мэм, просто из Калифорнии, – пояснил Александр Яковлевич.

У хозяйки удивленно расширились глаза. Она, похоже, была уверена, что Калифорния лежит за морями.

– А далеко ли отсюда до поместья? – поинтересовался он.

Оказалось, не более двух миль. Ну тогда ведь можно и пешком дойти.

– О нет, – вскричала тут миссис Крик (вот так каламбур тут у нас выскочил, но что поделаешь, если гостиница вот уже сто лет принадлежала Крикам, по-русски Ручьевым, а нынешняя хозяйка имела склонность к взволнованным восклицаниям), – за вами, сэр, приедет великолепный автомобиль! Здешние Корбахи, помимо прочего, славятся еще и великолепными автомобилями!

Немедленно поймав этот взволнованный, горячий тон разговора, Александр заверил хозяйку, что пешая прогулка просто необходима ему для восстановления сил. С жестом, исполненным красноречия, он покинул инн[106] и зашагал по указанному маршруту.

Да ведь это одно из неожиданных блаженств жизни, думал он, вышагивая и глядя, как узкая дорога, виясь перед ним, пропадает за склоном холма, чтобы снова явиться впереди, на подъеме. Моторизованное движение тут почти прекратилось. За заборами большие собаки приветствовали его выразительным кручением хвостов. На крылечках иной раз поднималась чья-нибудь рука, желая доброго пути такому удивительному явлению, как одинокий пешеход.

Вдруг он оказался в лошадиной стране. Сколько охватывал взгляд, во все стороны на стриженых холмах и под букетами великолепных деревьев стояли, двигались и даже проносились разномастные, но большей частью гнедые, гладкие и стройные создания. Близко к изгороди, кося на путника многозначительный взгляд, прошествовал величественный жеребец. «Завидная у тебя судьба, мой друг, – заговорил с ним Александр Яковлевич. – Ты знал успех, ревущие трибуны. Трубы марширующих оркестров подмывали переплясывать в такт четыре твои чудесные ноги, каждая из которых содержала в себе мощь противотанковой ракеты плюс недостающую ракете дельфинью гибкость. Ты ощущал, браток, триумф всем своим существом, кончиками ушей, и продолговатым мозгом, и несущимся, как вымпел эсминца, хвостом. И вот ты уходишь с ристалищ, но вовсе не на свалку, батоно, и не в грязный хлев забвения, а в царство любви, на привольные холмы, где тебя уважают, мой величавый царь кобыл, за ту замечательную дрынду, что вырастает у тебя между ног всякий раз, когда нужно, и где теперь ты стремишься уже не вдаль, а все выше и выше! Прими мое восхищение, могущественный отец!»