Елена Сазанович - Всё хоккей

• Название: Всё хоккей
• Автор: Елена Сазанович
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Каждый человек хоть раз в жизни да пожелал забыть ЭТО. Неприятный эпизод, обиду, плохого человека, неблаговидный поступок и многое-многое другое. Чтобы в сухом остатке оказалось так, как у героя знаменитой кинокомедии: «тут – помню, а тут – не помню»… Вот и роман Елены Сазанович «Всё хоккей!», журнальный вариант которого увидел свет в недавнем номере литературного альманаха «Подвиг», посвящён не только хоккею. Вернее, не столько хоккею, сколько некоторым особенностям миропонимания, стимулирующим желания/способности забывать всё неприятное.

Именно так и живёт главный герой (и антигерой одновременно) Талик – удачливый и даже талантливый хоккеист, имеющий всё и живущий как бог. Или как полубог, что практически одно и то же. Он идёт по жизни играючи, не совершая ошибок в своём понимании этой жизни. А если и совершая, то нисколько не раскаиваясь из-за таких «пустяков»: «Не я для мира, а мир для меня». Подобной житейской философии его учила мать, ещё с детства: «Жалость… тянет назад. Человек совершеннее растений и животных. И поэтому не должен обращать на них внимания, чтобы не уподобляться им. Но, если человек хочет стать великим, он не должен обращать внимания и на людей». Поэтому сызмальства мать не только учила его индифферентному уму-разуму, но и всячески охраняла от невзгод и неприятностей.

Финал, как и во всех произведениях Елены Сазанович, неожиданный и стремительный. И также традиционно для автора, роман выписан с тонкими, импрессионистскими прорисовками деталей на экспрессивном брейгелевском фоне, где психологизм соседствует с детективными загадками, а герои то и дело меняются местами, характерами, поступками.

---

Но она меня не узнала. Она просто обратился к первому встречному за помощью.

— Извините, — ее голос дрогнул. Казалось, она вот-вот разрыдается. Но она не плакала. — Такой ветер… Так неожиданно. Все ушли. Я не хотела уходить со всеми. Я хотела побыть одна. Но такой ветер. И так неожиданно. И этот крест. Его плохо укрепили. И этот ветер. Мне кажется, он вот-вот упадет. Вы не могли бы мне… Мне помочь.

Я по-прежнему бессмысленным взглядом смотрел на нее, вцепившись в свою шляпу. До меня с трудом доходили ее слова.

— Ах, извините, вы тоже… Вы тоже пережили горе. Я понимаю. Я пойду… Я попрошу еще кого-нибудь. На кладбище всегда есть люди. И живые тоже…

— Не уходите, — я вдруг оторвал руки от шляпы и схватил ее за локоть. Шляпа отлетела в сторону и плавно опустилась на чью-то могилу.

Она резко отдернула руку и пристально на меня посмотрела. Я испугался. Теперь она точно меня узнает. Моя светлая взлохмаченная шевелюра мелькала последние дни в каждой газетенке.

— Вам тоже плохо? — выдавила она. — Я понимаю. Это ваша девушка?

— Какая девушка? — не понял я.

Вдова кивнула на памятник. И, наконец, я его тоже увидел. Мраморный памятник с фотографией. Окаменев, я впился глазами в фотографию. Меня мутило. Ноги подкашивались. Я прошептал побелевшими губами, хотя думал, что говорю про себя.

— Алька.

— Алька, — как эхо повторила за мной женщина. — Необычное имя.

— Да.

Нет! Этого не может быть! Но почему? Кто, Боже, кто так жестоко растасовал карты?! И почему?! И за что?!

— Почему? И за что? Такая молодая. Мой муж погиб тоже таким молодым. И что теперь делать, — Смирнова произнесла это таким обыденным, таким скучным голосом. Но почему-то стало еще страшнее.

— Почему погибла ваша девушка?

Почему? Я не мог ответить. И поэтому соврал. И мой голос звучал словно со стороны. Дрожащий, неуверенный голос человека, пережившего горе.

— Она не моя девушка. Она моя сестра.

— Еще хуже, — по-житейски вздохнула вдова. — Родная кровь. Значит ваша фамилия Коробов? — назвала она фамилию Альки.

— Да, — вновь солгал я, по-прежнему плохо соображая.

Какой дурной знак! Алька словно преследует меня. Хотя, что тут удивительного. Это было самое дешевое кладбище в городе. И здесь совершенно логично могли оказаться два незаметных человека.

— Вам плохо? — вдова участливо вытащила из сумочки успокоительное. — Выпейте.

Я отрицательно покачал головой, пытаясь взять себя в руки. И мне это почти удалось. В конце концов, я сильный, трезвый, здоровый на голову человек. И должен понимать, что в жизни случаются совпадения. Но они не больше чем совпадения. И теперь, когда со мной рядом не было мамы, нужно учиться жить самому. И самому пытаться находить выход из самых безвыходных ситуаций. Я его обязательно найду. И узнаю кто такой Смирнов на самом деле. Разоблачу его. И оправдаю свое случайное убийство. И только я могу это сделать.

Вдова повернулась ко мне спиной и молча пошла к могиле мужа.

— Погодите, — окликнул я ее. Мой голос стал тверже и решительнее. — Я вам помогу.

— Вы поднимите шляпу, — она кивнула на могилу, куда приземлилась моя шляпа. — Жалко, такое хорошее качество.

Я хотел сходить за шляпой, но вдруг раздумал. Не хватало, чтобы там оказалась могила военрука. Этого я уже не переживу.

— Ничего, она совсем старая.

Я крепко вбил крест в могилу человека, которого убил. Мы молча постояли. И я предложил проводить Смирнову домой. Она согласилась.

— Смерть сближает людей, правда? — тихо сказала она. — Вот мы, впервые друг друга видим, и уже столько общего. Наши родные похоронены рядом, кощунственно звучит, но они соседи. И мне легче, когда сосед — хороший человек. И мне кажется, что мы с вами тоже уже соседи. Как ни странно, мне даже легче. Возможно, это жестоко, но я так рада, что именно ваша сестра рядом похоронена. Представляете, если бы кругом были похоронены одни старики! А так смерть не представляется уж слишком неправильной, нелогичной. Столько кругом молодежи! И мой муж… Он не один. Знаете, куда страшнее, если бы его соседом оказался какой-нибудь рецидивист. Это было бы так грустно. Но когда я узнала, что ваша сестра. Мне полегчало. Хоть это неправильно, желать смерти молодым. Но я теперь ни о чем не думаю. Что правильно и что нет. И желать смерти никому не хочу. Но и не хочу, чтобы мой муж оказался самым молодым среди умерших.

У меня ее откровение вызвали неприятные чувства. Хотя она и выглядела не совсем адекватной. Эти болезненно красные щеки. Эти возбужденные глаза. Эта глупая словоохотливость.

— А сколько вашему мужу было? — спросил я не из чистого любопытства.

— Тридцать четыре.

Всего на пару лет старше меня. Мне это не понравилось. Я убил совсем молодого человека. Но сколько тогда лет ей самой? Неужели столько же? Я бы дал гораздо больше. Неужели она всего на несколько лет старше Дианы. Хотя… Диана не пережила такого горя и сомневаюсь, что переживет. Даже если что и случится, ее внешность не пострадает.

— А я на год моложе, — ответила на мой немой вопрос Смирнова. — Вот так.

— Я сочувствую вашему горю.

— Спасибо. Спасибо…

Мы остановились на автобусной остановке. Смирнова смотрела вдаль, словно искала кого-то и не находила. Мне искренне было жаль ее, потерявшую близкого человека. И хотя сегодня я вообще никого не потерял, мне было так же тяжело. И я всеми способами пытался бороться с этим грузом вины. Как учила мама.

Я словил такси. И почти силой впихнул туда Смирнову, хотя она убеждала, что это слишком дорого. Для меня же это было пустяком. Я давно не понимал цену вещам. И мог купить все, не собираясь отказываться от этой привычки. Пока.

Мы приехали в район на окраине города. Однотипная многоэтажка смотрела на нас равнодушными одинаковыми окнами.

— Вы теперь одна? — спросил я Смирнову.

Она утвердительно кивнула в ответ. Но мне показалось, что она еще не осознает, что одна.

— И у вас нет родственников?

— Родственников? — она скользнула по мне безразличным взглядом. — Почему, родственников у меня много. Но я сказала, что не хочу никого видеть.

— Это будет неправильно, если я зайду? — осторожно поинтересовался я.

— Почему? Все правильно. У вас хорошая, молодая сестра. Но она умерла. У меня хороший молодой муж. Но он умер. Они соседи. Мы же можем по-соседски зайти друг к другу, как и они.

Мне стало жутко. Но выбора у меня не было. Вдруг я сегодня узнаю о Смирнове то, что навсегда снимет груз с моей совести. И поддерживая вдову за локоть, я провел ее в квартиру.

Я не знал, что могу увидеть в ее доме, но меня он неприятно поразил. Это не была квартира алкоголиков, наркоторговцев, здесь не пахло лекарствами для умирающих от неизлечимых болезней. Это была квартира скромных, почти бедных интеллигентов. Вся заваленная книгами. В углу чопорно стоял старомодный рояль. На подоконниках цвели фиалки. А на стенах висели репродукции известных художников реалистов. А вообще все было чисто, уютно и вызывающе интеллектуально.

Я желал бы увидеть другую обстановку. Но мои желания не оправдались. Хотя, в конце концов, кто сказал, что тайный преступник не может жить в интеллектуальной квартире, тем более что жена наверняка не осведомлена о его сомнительной деятельности. Я подошел к книгам, ровно расставленным по полкам. Книги были старые, зачитанные, что называется, до дыр. И я хотел поверить в то, что их зачитала только жена.

Я оглянулся, желая спросить о профессии умершего, но не успел. Вдова сидела на диване с остекленевшим взглядом, слегка покачиваясь и шепча пересохшими губами.

— Это все неправда… Этого не может быть, потому что это все неправда.

Я подбежал к ней и со всей силы сжал ее холодные руки.

— Успокойтесь. Ну, пожалуйста, я вас очень прошу. Успокойтесь. Вам дать лекарство?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, дайте мне выпить. Там, за книгами, есть тайная полочка. Мой муж, дурачок, думая, что я не догадываюсь, сам ее сделал. Он прятал там спиртное. Но я все знала. Я так боялась, чтобы он не спился. Чтобы не умер от алкоголя. Чего я боялась? Такого пустяка. Он от алкоголя не умер…

Вот оно! Я ликовал. Так я и знал. Тайный алкоголик. А это ведет не только к разрушению собственной личности, но и разрушению окружающего мира. Сколько он разрушил? Я это узнаю и окончательно успокоюсь.

Я нашел тайник и вытащил бутылку дешевой водки. И налил полную рюмку. Я же пить не собирался. Мне это запретила мама. Я собирался еще получить лавровый венок. И я его получу!

Вдова залпом все выпила. На ее глазах появились слезы. Но это уже были слезы облегчения.

— Он был очень талантливый человек, — она уткнулась лицом в подушку на диване. — Поэтому иногда позволял себе.

Да уж. Оправдать после смерти можно кого и что угодно. Даже рецидивиста. Я же сдаваться не собирался.