Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

• Название: Катали мы ваше солнце
• Автор: Евгений Лукин
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-237-04657-6

И веселое ж место – Берендеево царство. Стоит тут славный град Сволочь на реке Сволочь, в просторечии – Сволочь-на-Сволочи, на который, сказывают, в оны годы свалилось красно солнышко, а уж всех ли непотребных сволочан оно спалило, то неведомо… Плывут тут ладьи из варяг в греки да из грек в варяги по речке Вытекла… Сияет тут красой молодецкой ясный сокол Докука, и по любви сердечной готова за ним хоть в Явь, хоть в Навь ягодка спелая – боярышня Шалава Непутятична… Творит тут деяния тайные хитроумный Кудыка – на все руки мастер. И катится по небу синему солнце ясное, из катапульты, сиречь из кидала запущенное. Ох, докатится!.. Читайте роман Евгения Лукина – и вы будете смеяться, как давно не смеялись!

---

– В бадью болезного… – рассказывали взахлеб неподалеку, – и туды… в навьи души…

– Из-за него, стало быть, солнышко-то и гневалось… А ну как не уличили бы вовремя? Это ж страсть подумать… Совсем бы не взошло!..

– Да запросто!..

И всюду, куда ни плюнь, сияло ликующее мурло верткого Шумка.

– А? Что я вам говорил? – перекрывал рыночную разноголосицу его пронзительный, не к месту взревывающий голос. – Правда-то она рожном торчит!.. Принесли жертву – вот и солнышко смиловалось! А то придумали – чурками резными откупаться! Сегодня ты за «деревянные» народ вином поишь, а завтра их волхвам понесешь? Хороша жертва!..

Речи его, как всегда, звучали оскорбительно, но слободской люд был нынче благодушен и глядел на смутьяна с улыбкой: дескать, пусть себе… Гуляй, паучок, пока ножки не ощипали…

А солнышко-то – пригревало. Под ногами уж не слышно было привычного железного хруста, снежок шептал, чуть не всхлипывал. Того и гляди, оплавятся и потекут сугробы… Да, припоздала в этом году весна, припоздала…

– Посторонись!.. – раздалось вдруг негромко и повелительно.

Клином разрезая рыночную толпу, к мучному ряду приближались хмурые храбры из княжьей дружины. Сияли еловцы [37] шеломов, тяжко шуршали кольчуги, позвякивали кольца байдан [38]. Впереди шел бирюч [39] с шестом. Добравшись до середины площади, снял шапку, вздел на шест и задробил частоговоркой указ. Не иначе, уши отморозить боялся.

– Слушайте-послушайте, государевы люди, слободские берендеи! Ведомо стало, что гневается на нас светлое и тресветлое солнышко… – Рынок притих. Бирюч передохнул, будто перед прыжком в прорубь, и продолжил с отчаяньем: – Вопросив волхвов и подумав с боярами, велит вам государь отныне берендейки жертвенные приносить полновесные, резаные не глубже, чем на ноготь!

Торопливо уронил шапку с шеста, поймал на лету, нахлобучил двумя руками, и тут толпа страшно вздохнула. Так и замер бирюч, взявшись за меховую выпушку, настигнутый мощным этим вздохом. Храбры сомкнулись кольцом, рыла сразу одеревенели – прямо хоть размечай да режь.

Люд зарычал утробно, нашатнулся со всех сторон, шаркнули, вылетая из ножен, светлые сабельки. Однако законолюбивость берендеев вошла в поговорку издавна. Одно дело промеж собой учинить кулачные, а то и дрекольные бои – это у нас запросто. Но поднять руку (и то, что она сгоряча ухватит) на княжью дружину?.. Да еще и на бирюча с царским указом?.. Нет, не поднялась рука. Разжалась. Вот крик – да. Крик поднялся.

– Что ты там блекочешь, страдник? Не мог царь-батюшка такое указать!..

– Да пьяный он, берендеи! Вы на него только гляньте!.. Морда – клюковка, глазки – луковки!..

– Грамоту, грамоту кажи! Что ты тут языком плещешь!.. Языками вон и мы городьбу городить умеем!..

– Да есть грамота, есть! – надрывался вконец испуганный бирюч. – Тут, за пазухой!.. Зябко доставать было!..

Скинул рукавицы, полез за грамотой. Берендеи вырвали у него из рук пергаменту с царской печатью, прочли по складам. Все совпало – слово в слово. Еще один вздох прокатился по рынку.

Как дождевой пузырь, вскочил над толпою Шумок.

– Обморочили волхвы царя-батюшку! – Рванув, распахнул на груди полушубок. – Дождемся ужо! Погодите! Всех нас в бадье опустят на самое донышко!..

– Обморочили!.. Обморочили!.. – подхватили истошные голоса.

– Бей волхвов! – взвыл Шумок, но был сдернут с бочки – или на чем он там стоял?..

– К боярину!.. К боярину!.. – послышались крики.

– Да что к боярину?.. Чем боярин-то пособит?.. Самому князю в ножки пасть! Один у нас теперь заступник, одна надежа!..

Толпу разболтало, что озеро в непогоду. Никак не могли решиться, в какую сторону двинуть всей громадой: волхвов ли идти бить или же князю жаловаться… Воспользовавшись общим замешательством, бирюч и храбры начали помаленьку выбираться из толчеи, когда раздался вдруг со стороны слободки конский топот и, заметав обочины снежной ископытью, на рыночную площадь ворвались четверо верховых. Ахнул люд, кинулся навстречу, ибо первым на низкорослой большеголовой лошадке ехал сам князь. Надежа и заступник.

Осанист и грозен сидел в высоком седле теплынский князь Столпосвят. Ликом смугл, брадою серебряно-черен, брови – что два бурелома. И голос – низкий, рокочущий. Совсем бы страшен был князюшка, кабы не мудрая пристальность в воловьих глазах да не задушевность гулкой неторопкой речи.

– Теплынцы!.. – воззвал он звучно, потом замолчал и надолго опустил голову, погрузившись в скорбное раздумье. По толпе пробежал изумленный шепоток. Слободской люд привык называть себя берендеями и к слову «теплынцы» прибегал лишь затем, чтобы подчеркнуть свое превосходство над сволочанами. Немедля обозначилось в разных концах рыночной площади некое суетливое, но вполне осмысленное движение. Сволочане посмекалистей, услышав первое произнесенное князем слово, принялись торопливо завязывать мешки с явным намерением поскорее дать тягу. А вовсе смекалистые даже и завязывать не стали: царап шапку – да бегом с площади.

Князюшка тем временем вскинул дремучую бровь и обвел подданных проникновенным взором. Потом заговорил снова.

– Знаю… – истово молвил он и впечатал растопыренную пальчатую рукавицу в расшитую тесьмой грудь. – Знаю о вашей беде и печалюсь вместе с вами…

Люд затаил дыхание – ждали, что скажет дальше.

– Волхвов вините?.. Да только не в одних волхвах суть… То не волхвы – то брат мой единоутробный, сволочанский князь Всеволок воду мутит… И лжет, и ползет, и бесится! Завидно, вишь, ему стало, на житье ваше привольное глядючи, вот и подбил царя-батюшку указ написать…

С голодным рыком теплынцы завертели головами, высматривая сволочан, но те уже все исчезли. Даже самые непонятливые.

– Князюшка!.. Заборонушка ты наша!.. – Те, что поближе, рванулись пасть в копыта спокойной низкорослой лошадке. – Не погуби!.. Замолви словечко!..

Князь поднял руку, и вопли стихли.

– Замолвлю… Замолвлю, теплынцы!.. Может, и смилуется царь-батюшка… А не смилуется… Ну что ж… – Тут Столпосвят выпрямился, запрокинул окладистую с проседью бороду. – Тогда суди нас ясно солнышко!..

Глава 4. Беда беду кличет

Из умственной толчеи выглянула вдруг горестная поговорка, сложившаяся, должно быть, сама собой:

«Вот тебе, бабушка, и нечетный день!..»

Какая бабушка?.. При чем тут бабушка?.. Скорее уж дедушка, поскольку поговорка явно предназначалась для старого Пихто Твердятича, огорошить которого Кудыка собирался прямо с порога.

Да, дожили… Повилась-повилась стружечка – и кончилась. Что ж теперь будет-то? Ежели князь Столпосвят не сумеет уворковать царя-батюшку – это ложись всей слободкой да помирай!.. Ну, положим, лоботесам разным вроде Шумка с Докукой даже и указ не во вред – наобляп режут, чуть лучше сволочан. А вот подлинным-то искусникам как теперь жить? Ни тебе тепла в доме, ни привычной сытости…

В мысленном затмении брел Кудыка слободкой, плелся – лишь бы нога ногу миновала. Не радовали его теперь ни искорки в сугробах, ни мягкий шепот снега под ногами. Переплевах в пяти от родной подворотни, обозначилось вдруг перед смутным Кудыкиным взором ярко-малиновое пятно. Очнулся – как из яичка вылупился.

Напротив ворот переминался гнедоподвласый [40] конек, впряженный в щегольские варяжские санки, с которых навстречу Кудыке лениво поднялся тугомордый отрок в шубейке, крытой малиновым сукном. Человечек – весь с надолбу, посмотришь – страх берет. Левое ухо, выставленное напоказ из-под шапки, пронято дутой золотой серьгой, и такого же золота цепь болтается на шее.

По спине Кудыки прошел озноб, все позвоночки пересчитал. От Кощея пришли, не иначе…

– Ну ты что ж, Кудыка? – не поздоровавшись, гнусаво запел незнакомец, разводя болтающиеся чуть ли не до колен рукава. – Мы тебя бережем, хоромы вон ни разу не горели, а ты… Умаялся, чай, на нас сидя?

– Так я ж за оберег заплатил… – предчувствуя новую беду, выпершил Кудыка.

– Ась?.. – То ли недослышав, то ли не поверив, тугомордый подался к древорезу украшенным серьгой ухом. – За-пла-тил?..

– Сколько мог! – истово подтвердил тот, выголив на детину круглые честные глаза. – Человек я маленький, шкурка у меня тоненькая…

Детина сначала онемел, потом вскинул руки и отряс рукава до локтей. Показались растопыренные пальцы, унизанные лалами, яхонтами и сердоликами, причем все перстни, по обычаю берегинь, были повернуты каменьями внутрь.

– Шкурка? – зловеще переспросил рослый берегиня. – Да твоей шкуркой терема крыть – не протекут! Убогим представляешься? Заказов, плачешься, нет? А у самого в повалуше берендеек до потолка!.. – Внезапно замолчал, полюбовался перстнями и, повеселев, уронил рукава.

Охнул Кудыка, вспомнил утрешнего мужичка-сволочанина – и такое сердце взяло, что сам бы себе язык перекусил.

– И сколько теперь? – спросил он в тоске.

– Сколько?.. – Берегиня прищурился. – Облупить бы тебя до мосольчиков, чтобы впредь не врал, да уж ладно, прощаем… Бери большой оберег…