Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

• Название: К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
• Автор: Вячеслав Шапошников
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Вячеслав Шапошников — прозаик, поэт, публицист. Он автор нескольких поэтических книг: «Китеж», «Вохомский хоровод», «На ярмарках осени», «Вечерние холмы», «Просолок», «Ивовый свет»… Им написана художественно-публицистическая книга «Красносельские ювелиры». В последние годы писатель особенно плодотворно работает как прозаик. Были изданы его романы «Вечный путь» и «Ефимов кордон», книга повестей и рассказов «Угол». Повесть «К земле неведомой» посвящена замечательному революционеру, выходцу пз кубанского казачества Михаилу Ивановичу Брусневу — организатору и руководителю одной из первых социал-демократических организаций России.

Автор рассказывает о сложном и драматическом периоде в революционной деятельности М. И. Бруснева, связанном с его пребыванием в Петербурге и Москве. Исключительное мужество, цельность характера, человечность, верность революционным идеалам — вот чем особенно привлекательна личность этого замечательного человека.

---

Незабываемая была поездка. Как поразила его баталпашипская ярмарка! Такого многолюдства, такого обилия всякой всячины он еще не видывал. На длинных тесовых прилавках, на возах-мажарах глянцевито посвечивали боками огромные полосатые арбузы, золотились дыни и тыквы, всюду развалом лежали груды виноградных гроздьев, грунт, слив, яблок… В воздухе стоял гогот гусей, визг поросят, в нем перепутано было ржание коней, блеяние овец, утробное урканье упитанных кабанчиков.

Все это, вместе с многоязыким гомоном кипевшей вокруг толпы, сливалось в один великий ярмарочный шум, от которого голова шла кругом. Глаза разбегались от пестроты нарядов казачок, желтые черкески казаков-новолинейцев ярко вспыхивали среди черных и коричневых бешметов и черкесок горцев — карачаевцев, абыдхезов, темиргоевцев… Он словно бы попал тогда в какой-то иной мир, в водоворот какой-то иной жизни, где только успевай смотреть и слушать… Осень стояла теплая, сухая, безветренная. Лесистые горы, подступающие к Баталпашинску с юга, млели под лучами яркого, но не жаркого солнца. Поблескивающие, лениво извивающиеся в теплом воздухе паутины текли куда-то на закат — за обмелевшую по-осеннему и по-осеннему сверкающую Кубань, за обрывистые известковые кручи ее левого берега, возвышающиеся невдалеке, над окраинными садами и крышами, будто какие-нибудь белокаменные исполинские степы, за которыми, чудилось, скрывался от его глаз еще более необычный, неведомый ему мир.

Той осенью, оставшись в родительском доме без обоих братьев, он так по-новому ощущал самого себя да и на все вокруг смотрел словно бы иными глазами…

У коновязи под окнами войскового управления не видно было ни одного коня, из чего Михаил заключил, что атамана не было на месте, а стало быть, и торопиться с визитом к нему не стоило. Он решил потолкаться в базарной толчее: авось встретится кто-нибудь из одностаничников, приехавших на базар, хотя и не надеялся на это. Время было — не для поездок на базары, да еще за такие большие версты. В разгаре был сенокос. Об эту пору обычно начинается и прополка кукурузы, да и жатва вот-вот должна была начаться, а там и до взмета паров рукой подать…

Михаил вспомнил, что об эту пору, то есть в конце июня — начале июля, в Баталпашинске, как и по всей казачьей Кубани, начинается наем работников, по-здешнему называемый н а й м к о и.

Проезжая утром через базарную площадь, он видел множество оборванных запыленных людей, лежавших и сидевших просто на траве, под плетнями, на длинных крыльцах лавок и лабазов, которые были еще заперты, на тесовых прилавках базара. Одни из этих людей ковырялись, починяя разбитую в долгой дороге обувь, другие нашивали заплаты на ветхую одежонку, больше же было просто спящих. Спали в самых разнообразных позах: тот — вверх лицом, раскинув ноги и руки, тот — свернувшись калачиком, другой — уткнувшись лицом в подложенную под голову сермягу…

Народу этого год от году все больше. Деревенские пролетарии, безземельное крестьянство: астраханские, царицынские, воронежские мужики и бабы… Немало приходит на Кубань таких работников и из Малороссии.

Теперь эти люди, измученные жарой и ожиданием, бесцельно слонялись по базару. Их нетрудно было узнать среди прочего толпящегося базарного люда. Они не подходили ни к какому товару, ни к чему не приценялись, просто бродили взад-вперед, бедно одетые, какие-то серые, угрюмо-молчаливые, просто толклись в базарной толчее, без всякой цели. В глазах у всех у них было одно: когда же начнется совсем другая торговля, в которой они сами будут товаром, когда же появятся их покупщики, покупщики совсем иного рода…

Наемки еще по было. По заведенному обыкновению начиналась она после обеда, после того, как схлынет базарная суета. К этой поре, истомленные ожиданием, рабочие становятся уступчивей.

Из Сторожевой на базаре и впрямь никого не оказалось. Потолкавшись в толпе, Михаил отправился в войсковое управление. Сквозь базарный гомон услышал вдруг: за городской окраиной, в луговой стороне, занимался другой шум… Слышны были громкие воинские команды, доносило оттуда рассыпающийся, дробящийся топот коней, слаженный, ухающий топот марширующих солдат…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На базарную площадь из войскового управления Михаил вышел, когда было уже далеко за полдень. Сначала долго пришлось протомиться в приемной управления в ожидании здешнего казачьего атамана, с утра уехавшего к месту войскового смотра, затем атаман все-таки появился в управлении, однако еще целый час пришлось ожидать приглашения к нему в кабинет — для беседы, затем была сама беседа… Атаман явно был оживлен после своего визита к прибывшему в Баталпашинск большому войсковому начальству, он, уже и в присутствии Михаила, с явным удовольствием продолжал делиться со своим помощником впечатлениями от этого визита. Наконец обратил внимание на посетителя… Михаил заранее готовил себя к длинному начальственно-наставительному внушению, к самому резкому и грубому, в духе казачьей прямоты, порицанию, однако ничего подобного услышать не пришлось. Даже улыбка не покинула холеного, красивого лица атамана, когда тот заговорил с ним. Начал с расспросов о столице, о столичных новостях, сообщив, между прочим, о том, что некогда служил в Петербурге, в гвардейском полку, «считался даже, так сказать, украшением правого фланга полка!..». Затем перешел к делу, ради которого Михаил и оказался в его кабинете. Закатил такую тираду, что аж задохнулся слегка, добравшись до ее конца. Мол, он весьма рад исполнить столь непривычную для него миссию, которая самим фактом своим свидетельствует, однако, что попечением и милостию войскового начальства кубанское казачество, пусть и в отдельных пока случаях, начинает достигать высот просвещенности; мол, он надеется, «что в лице сына казачьего офицера и личного дворянина Ивана Филипповича Бруснева, человека достойнейшего во всех отношениях, отечество найдет и своего надежного и верного сына…».

Ни намека на участие этого самого «сына» в студенческих сходках и волнениях, на казенном языке именуемых «беспорядками», ни намека на то обстоятельство, из-за которого диплом этому самому «сыну» вручал не директор института, а он сам — местный войсковой атаман…

«М-да… Прогресс!..» — Михаил усмехнулся, оглядев раскинувшуюся перед ним площадь.

Базарный люд уже почти весь разошелся и разъехался. Остались тут лишь те, кому деться было некуда, — все еще ожидавшие своих покупщиков пришлые работники.

Настоящих покупщиков-приказчиков от крупных экономии, рассеянных но округе, нанимающих в страдную пору до сотни и более работников сразу, видимо, все еще не было. Ожидавших их тут, на площади, не убыло…

Мимо замешкавшегося Михаила, обдав его пылью, запахами горячего дегтя и конского пота, промчалась новенькая тачанка, запряженная в дышло парой добрых вороных лошадей. Тачанка резко остановилась посреди базарной площади. На землю степенно сошел плотный господин лет сорока пяти с крепко загорелым широким лицом, одетый в черную чесучовую пару. Он по-хозяйски оглядел базарную площадь. По всей видимости, это и был один из тех, кого тут заждались.

«Приехал! Приехал!..» — залетало над площадью, и люди устремились к тачанке со всех сторон.

Михаил направился туда же: ему захотелось своими глазами увидеть, что такое наемка. Прежде он только слышал о ней.

Господина в черной чесуче обступила густая толпа.

— Ну как, ребятушки, пойдете к нам? — чуть ли не с веселостью огляделся он вокруг.

— Да что ж бы не пойти!.. А вы от кого?

— Разве не знаете? От Харлампьева!

— Да у вас, сказывают, харч плоховат…

— Ты про харч не толкуй, — загалдели другие. — Харч везде нынче один! Ты говори про дело! Какая работа, какая цена!..

— Работа есть разная, ребятушки! Работы у нас хватает! Человек двадцать — пахать, столько же — полоть подсолнухи… Человек сто мне надо бы всего-то!.. Можно и поболе!.. — бойко сыпал этот приказчик какого-то Харлампьева.

— А как цены? Цены говори!..

— Цены — как у прочих! Сами знаете!..

— Одначе — почем же?!

— Да толкую же вам: как у других-прочих!..

— Да ты говори! Не тяни!..

— Базарная цена, ребятушки! Базарная!.. Пахать — сорок копеек, полоть — тридцать пять…

— Дешево как будто…

— Так я ж толкую: цена нынче такая… Не мы — базар цену выставляет! Год-то вон какой! Везде, по всей Расее-матушке — сушь с весны!.. Везде — неурожай!..

— Знамо дело! Только ты надбавь! Но скупись! Нешто за такую цену можно робить?! Рубаха больше чем на четвертак сгниет!..

— Не могу, не могу, ребятушки! Дело у нас — полюбовное: хочешь — иди, не хочешь — тут сиди!.. Другие найдутся! Народу нынче — много!..

— Так-то оно так… А только прибавь малость…

— Не могу! Не могу, ребятушки! Не своя воля!.. Не свои деньги!..