Брайан Олдисс - На белой полосе

• Название: На белой полосе
• Автор: Брайан Олдисс
• Издательство: Азбука - Терра
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0255-1

Странный он писатель, этот Брайан Олдисс. Или, может, правильнее сказать - странный человек?.. Как и его земляк Джеймс Баллард, Олдисс умеет работать в самых разных жанрах, от "хоррора" до абсурдистской прозы, от микрорассказа до пьесы. Однако он упорно не желает расставаться с фантастикой, постоянно используя ее выразительные средства во вполне серьезных и весьма непростых по структуре произведениях. Именно такие авторы, как Олдисс, делают НФ Литературой с большой буквы. Но это не мешает ему параллельно с шедеврами ("Босиком в голове", "Доклад о Вероятности А", "Освобожденный Франкенштейн", "Седая Борода", цикл "Геликония" и т.д.) легко и непринужденно сочинять "одноразовые" романы вроде тех, что вошли в этот сборник. "На белой полосе" и "Сад времени", безусловно, написаны умело, по тексту разбросаны традиционные для "Новой волны" отсылки к Юнгу и Фрейду, присутствует даже осторожная полемика с Библией… короче, прочитать стоит.(с) Василий Владимирский

---

Теперь она уже барабанила кончиками всех восьми пальцев, но все-таки нашла силы рассмеяться ему в лицо.

- Брайан, ты играешь в интеллектуальную игру с самим собой. Я уверена, что даже этот простой Квилтер представил оправдание своим действиям. Значит, даже он чувствует вину за содеянное. А ты как человек более интеллектуальный сможешь обезопасить себя заранее, используя самоконтроль.

- «К востоку от Суэца» интеллектуал может найти для себя гораздо больше оправданий, чем кретин.

Увидев на ее лице досаду, он смягчился:

- Впрочем, как ты выражаешься, я скорее всего просто играю сам с собою. Или с тобою.

Как бы машинально, он положил свою руку на ее пальцы, будто это были молибденовые кристаллы. Она высвободила их:

- Я хочу сменить тему, Брайан. У меня есть полезное, на мой взгляд, предложение. Как ты думаешь, ты сможешь найти мне добровольца?

- Для чего?

- Для того чтобы высадиться на незнакомую планету.

Далеко, на чужой планете под названием Земля, третий священник, которого звали Блу Лугуг, пребывал в состоянии умственного расстройства. Он лежал, привязанный к скамье множеством крепких холщевок, которые полностью опоясывали то, что от него осталось. Несколько проводов соединяли его тело и конечности с целым рядом периодически издававших бульканье машин. Один особый провод был подключен к особому инструменту, с которым работал особый человек в белой одежде; когда человек пододвинул рукой печень, в мозгу третьего священника произошло что-то непонятное, не поддающееся описанию. Это было самое ужасное ощущение из всех, которые он когда-либо испытывал. Теперь он понял, как прав был преосвященник, относя к этим тонконогим эпитет «плохой».

Перед ним возвышалось нечто плохое-плохое-плохое, сильное, здоровое и гигиеничное, и постепенно уничтожало его разум.

Непонятное ощущение повторилось.

На месте чего-то восхитительного, набиравшего силу, воспоминаний или ожиданий - кто знает - развернулась пропасть, которую уже ничто це могло заполнить.

Один из тонконогих заговорил. Задыхаясь, священник повторил:

- Реакции мочевого пузыря тоже нет. У него нет реакции на боль во всем теле.

Он все еще цеплялся за надежду, что, услышав, как он воспроизводит их речь, они окажутся достаточно разумными, чтобы прекратить экзекуцию.

Какая бы там каша ни варилась в их безмозглых головенках, они отнимали у него шанс войти в стадию кэрриона; ибо две его конечности уже были отпилены - уголком своего замутненного глаза он заметил жбан, в который их поместили, - и полное отсутствие амповых деревьев ставило крест на возможности продолжения жизненных циклов. Впереди была пустота.

Он закричал, подражая им, но, забыв об ограниченности человеческих возможностей, ушел в верхний регистр, и звуки получились искаженными. Его осьминожные конечности были усеяны, как пиявками, множеством крошечных инструментов.

Ему требовалась поддержка преосвященника, его божественной матери и отца в одном лице. Но тот, очевидно, подвергался такому же медленному расчленению. Грогов там не было - он уловил их горестные возгласы из другого конца комнаты в ультразвуковом диапазоне. Затем его опять охватил приступ тупой беспомощности, и он перестал слышать - но что-то у него пока еще оставалось… что? И это тоже ушло.

Несмотря на головокружение, он разглядел, как к фигурам в белом присоединилось еще несколько. Ему показалось, что он узнал одну из них. Она очень походила на ту, что совсем недавно ежедневно надоедала ему.

Человек то что-то кричал, и, превозмогая усиливающееся головокружение, священник попытался повторить, показывая, что узнал его:

- Я не могу вынести вида этого, что вы делаете - это нельзя было делать никогда!

Но тонконогий, если даже это был он, не признался. Он обхватил руками переднюю часть своей верхней головы и быстро вышел из комнаты, практически как если бы…

Тупое ощущение возникло еще раз, и белые фигуры с интересом взглянули на свои приборы.

Директор Экзозоопарка лежал на кушетке и через соску поглощал раствор глюкозы. В чувство его приводил бывший ученик, а теперь член Исследовательского корпуса с дипломом исследователя. Гусей Фиппс, прилетевший из Макао, был уютным человеком.

- Вы изменили своей стойкости, сэр Михали. Вам следует переключиться на синтетическую пишу - это пойдет вам на пользу. Хорошо же впадать в расстройство при виде вивисекции! Сколько вы их сделали собственными руками?

- Знаю, знаю, не напоминай. Меня просто смутило именно это существо, которое постепенно разделывали на мелкие кусочки на камне, а оно не показывало никаких признаков боли или ужаса.

- Что скорее ему в помощь, чем во вред.

- Боже, я все понимаю! Но эта его ужасающая кротость! В какой-то момент я почувствовал, что присутствую на генеральной репетиции встречи человека с любой какой бы то ни было новой цивилизацией. - Он неопределенно показал на потолок. - Или, может быть, я хочу сказать, что под .научным этикетом вивисекции я разглядел в человеке сохранившуюся с древних времен жажду крови. Для чего существует человек, Гусей?

- Такой взрыв пессимизма очень похож на вас. Мы движемся прочь от первобытного, грязного, животного начала к светлому духовному. Это долгий путь, но…

- Да, этот ответ я часто давал сам. Быть может, мы не столь совершенны сейчас, но будем когда-нибудь в будущем. Но правда ли это? Не в грязи ли наше место? Не было бы более здоровым и разумным оставаться в ней? Не ищем ли мы постоянно одного оправдания своим поступкам? Подумай только, как в нас по-прежнему много примитивных инстинктов, в которых мы не видим ничего плохого: вивисекция, расторжение брака, косметика, охота, войны, обрезание - хватит, не могу больше. Когда мы чего-то достигаем, это всегда страшно фальшиво - как те фантазии с синтетической пищей, вдохновленные помешательством на диете в прошлом столетии и боязнью тромбоза. Мне пора в отставку, Гусей, на какие-нибудь более легкие вершины, где светит солнце, пока я еще не слишком стар. Я всегда считал, что количество мыслей в голове человека обратно пропорционально количеству окружающего его солнечного света. Зазвенел дверной колокольчик.

- Я никого не жду, - сказал Пацтор с несвойственной ему раздражительностью. - Гусей, посмотри, кто там, и выпроводи их поскорее. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все о Макао.

Фиппс ушел для того, чтобы вернуться с плачущей Энид Эйнсон.

Яростно досасывая глюкозу, Пацтор принял менее удобную позу, убрав с кушетки одну ногу.

- Михали, Брюс исчез! - прорыдала Энид. - Я уверена, он что-нибудь с собой сделал. О, Михали, его было невозможно успокоить. Что же мне делать?

- Когда ты видела его в последний раз?

- Он не мог перенести того, что его не взяли на «Ганзас». Я знаю, он покончит с собой. Он часто говорил, что сделает это.

- Энид, когда ты видела его последний раз?

- Что же мне делать? Надо сказать бедному Альмеру! Пацтор поднялся с кушетки и, подходя к видеотелефону, взял Фиппса за локоть.

- Гусей, поговорим о Макао в другой раз.

Пока он звонил в полицию, Энид по-деловому всхлипывала перед ним.

А Брюс Эйнсон был уже вне досягаемости земной полиции.

В день запуска «Ганзаса» стартовало еще одно судно, о котором сообщалось гораздо меньше. Системный корабль начал свой путь через всю эклиптику с маленького космодрома на восточном побережье Англии. Системные корабли отличались от прочих тем, что вместо транспонентального двигателя в них в качестве топлива все еще использовалось большое количество ионов. Они выполняли различные функции в пределах Солнечной системы, а берега Британии в последнее время покидали в качестве военного транспорта.

«И. С. Брюннер» не являлся исключением. Это был транспортный корабль, до отказа набитый свежими силами для Англо-Бразильской войны на Хароне. В составе этого подкрепления под фамилией Б. Эйнсона числился никого не интересовавший стареющий клерк.

Харон, угрюмый пария семьи Солнца, известный среди солдат как планета Вечной Мерзлоты, был открыт в телескоп лунной обсерватории Уалкинса-Прессмана. А потом, через два десятилетия участники первой экспедиции на Харон (среди которых был блестящий венгерский драматург и биолог Михали Пацтор) обнаружили, что планета имеет форму идеального бильярдного шара около трехсот миль в диаметре (307,558 миль по данным последнего издания Бразильского военного справочника и 309,567 миль - его британского аналога). Это был гладкий, скользкий, белый, однородный в химическом отношении шар. Достаточно плотный, хотя и поддающийся скоростному бурению.

Сказать, что Харон лишен атмосферы, значило бы допустить неточность. Гладкая белая поверхность и была атмосферой, которую сформировал холод длинной и невообразимо утомительной вечности, кативший этот пустынный морг вдоль орбиты, по какой-то случайности опоясывавшей звезду первой величины по имени Солнце.