Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

• Название: Чечня рядом. Война глазами женщины
• Автор: Ольга Аленова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-388-00204-4

Книга, написанная признанным мастером «кавказского репортажа», – дневник второй чеченской кампании, охватывающий период с 1999 по 2007 год. «Победоносное наступление» на Грозный, жизнь в разрушенном городе, зачистки и спецоперации, полевые командиры и «федералы», рабы и заложники; «Норд-Ост» и Беслан, Рамзан Кадыров и Владимир Путин; события в Северной Осетии, Ингушетии и на Ставрополье, – обо всем написано в лучших традициях «Коммерсанта», то есть точно и объективно.

Автор книги – женщина, и это придает книге особую пронзительность и эмоциональный накал. Это – не сухое изложение событий, не отстраненное рассуждение политолога, а полное боли и сострадания к людям живое и яркое повествование. И это, несомненно, ставит книгу в ряд лучших образцов отечественной журналистики.

---

– Вот вчера получили «гуманитарку», – рассказывает Полина Нестеровна Тимофеева. – 10 кг муки, 900 г гороха, полкило сахара и пачку мыла. Это на месяц. Это чехи помогают. А за водой пойдем на речку, она тут рядом. Прожить вообще-то можно. Детей вот только жалко.

В подвал входит еще одна женщина. – Что, опять комиссия? Сколько вы будете сюда ходить, музей вам тут, что ли? Лучше бы воды привезли…

Валентина Колногузенко живет одна в подвале соседнего дома. Оставив разбомбленную квартиру, на которую работали 20 лет, всю прошлую зиму они с мужем и дочерью прожили в этом подвале. И мужа и дочь забрали боевики еще в декабре, с тех пор о них ничего не слышно. Но Валентина Ивановна трепетно относится к своему темному и холодному жилищу, потому что оно остается последним связующим звеном между ней и родными людьми:

– Они сюда обязательно вернутся. Их скоро освободят, и они вернутся.

Подвальные жители много говорят о компенсациях за жилье – будут ли их выплачивать, сколько и кому.

– Я бы давно уехала, – говорит Полина Нестеровна, – да куда ж ехать, если даже избушку себе не смогу купить? Я с мужем работала на заводе почти 40 лет, у нас двухкомнатная была в центре. Теперь я одна осталась. Мы в МЧС обращались, а они нам говорят: если с домом престарелых не уедете из города, вас тут всех поубивают. А я не хочу в дом престарелых, у меня своя квартира была.

Полина Нестеровна плачет.

В администрации Ленинского района я надеялась увидеть главу администрации Ибрагима Ясуева.

– Ибрагим теперь глава в Заводском районе, – сообщил мне чеченец-охранник. – Сюда новый назначен. Но тоже наш.

Под «нашим» понимается гантамировский. В администрацию входили какие-то люди, кутавшиеся в старые пальто и плащи, потиравшие озябшие руки, оставались кого-то ждать. Все они, увидев меня, начинали жаловаться, что на улице теплее, чем в домах, и что зимой все умрут от холода.

– У нас уже давно так холодно, – рассказал заместитель главы администрации Муса Алаудинов. —

Отопления нет, света тоже. Люди приспосабливаются как могут: в пятиэтажках взрезают центральное отопление, ставят котлы и подводят тепло. Некоторые прямо в квартиры буржуйки ставят. Пожаров не боятся. Заходишь – стены черные, дышать нечем. А что им скажешь, если холодно?

– А что за здание появилось в центре, у рынка? – поинтересовалась я.

– «Грозэнерго». Чубайс своих в обиду не дает. Это, кстати, единственное отреставрированное здание в городе.

На это нарядное светло-коричневое здание грозненцы не любят смотреть. Оно напоминает им о той жизни, которую у них отняли и которую уже не вернуть. Мимо идет старик в дырявом пальто, под которым видна грязная тельняшка.

– Настроили тут дворцов, фашисты проклятые, – машет кому-то костылем дед и долго ругается.

Самое теплое место в городе – центральный рынок в Ленинском районе. Здесь прямо на улице жарят шашлыки и варят борщ. Здесь всегда много людей. Постоянные покупатели – военные из соседних комендатур и омоновцы с блокпостов. Говорят, здесь часто появляется и известный террорист Магомед Цагараев, именно ему приписывают последние пять убийств военнослужащих на этом рынке. Военные стараются ходить группами, держа руки на автоматах. Женщины у торговых лотков подшучивают над ними:

– Вы, наверное, и во сне с автоматами не расстаетесь?

Ребята хмуро отвечают:

– Вот вернемся домой, там будем спать как люди.

Обедаю вместе с военными из комендатуры Ленинского района, которые готовы рассказать что угодно, лишь бы поговорить: жадно расспрашивают, началась ли война в Израиле, кто прошел на выборах в США, арестовали Гусинского или нет и что вообще делается в мире. Женщина, которая подает на стол, вдруг говорит:

– Этот Израиль у всех на слуху, весь мир считает, сколько там погибло – один, двое, четверо. Тут целый народ вымирает, и никому дела нет. У нас каждый день гибнут втрое больше.

Военные возражают, мол, здесь война бесконечная, уже всем надоела, и вообще сами вы виноваты, что допустили, а там все только начинается, это же интересно. Женщина смотрит недобрым взглядом и уходит к печке.

После шести вечера из города практически невозможно выехать. Блокпосты официально закрывают после 20.00, но все знают: с наступлением сумерек проезд через блокпосты опасен, можно запросто угодить под автоматную очередь. Жизнь в городе замирает.

Поздно вечером в доме у гантамировца Рамзана, где нам посоветовали заночевать, собралось несколько человек. Зажгли керосиновую лампу, растопили печь. У дома напротив, там, где ходят охранники гантамировского квартала, горят газовые факелы. Такие факелы сейчас ставят у многих домов, чтобы освещать территорию. Это придает городу зловещий средневековый вид.

– Город брошен на произвол судьбы, – говорит вдруг Муса Алаудинов. – Администрация Кадырова до сих пор не переехала из Гудермеса. Ждут, когда им условия в Грозном создадут. А город умирает второй раз.

Эти люди были беззаветно преданы Гантамирову, оттесненному Кадыровым. Они теряли власть и не хотели с этим мириться.

Ночью по дому ходили большие крысы, пришлось зажечь керосинку, несмотря на то что хозяин советовал потушить свет: в городе еще много снайперов, а гантамировский квартал давно под прицелом.

– На мышей и крыс тут все жалуются, – сказал наутро Рамзан. – Люди говорят, что к новой войне. Это, конечно, суеверие. Просто дома долго пустыми стояли, много мусора было после бомбежек, вот они и завелись. А кошки в городе – большая редкость. Одних собаки поели, другие ушли, когда бомбежки начались.

К крысам здесь давно привыкли. Даже к жутким историям о том, что крысы ночью отгрызают уши и носы маленьким детям, привыкли. Я пообещала Рамзану, что в следующий раз привезу ему кошку, на что он, засмеявшись, ответил:

– Так она отсюда сбежит!

3.10.2000. Ненависть

Год назад российские войска пересекли чеченскую границу и начали победоносное продвижение вглубь территории республики.

Сегодня генералы заявляют, что свою задачу выполнили: основные силы противника разгромлены, осталось добить небольшие банды. Однако именно сейчас можно с уверенностью констатировать, что война в Чечне проиграна морально: горная часть республики по-прежнему остается черной дырой, где скрываются бандиты, а мирные чеченцы уже вряд ли снова поверят в освободительные цели военных.

Начало второй чеченской кампании протекало на мощном патриотическом запале. Я помню, какие разговоры ходили тогда в армии: генералы повторяли, что в этот раз доведут войну до конца и никто не сможет остановить их; простые солдаты говорили, что «нужно уничтожать бандитов, которые взрывают наши дома»; контрактники уверяли, что в Чечню приехали, чтобы защищать свои семьи и дома от бандитского произвола.

Армия быстро продвигалась вперед. Даже тяжелые бои под Бамутом и Урус-Мартаном не сломили патриотический настрой, а заявления руководителей страны о том, что бандитов нужно «мочить в сортире», вообще вызывали восторг у бойцов. Удалось даже мобилизовать бывших сотрудников чеченских правоохранительных органов, которые под руководством бывшего мэра Грозного Бислана Гантамирова вошли в ополчение, помогавшее федералам освобождать территорию республики.

Перелом наступил где-то в конце зимы, когда практически вся территория республики была занята федеральными войсками, а в тылу началась партизанская война. Гибель подмосковного ОМОНа в пригороде Грозного, разгром омоновцев в Веденском районе, а потом – под Сержень-Юртом показали, что к ней федералы не готовы. Началось списывание потерь и перекладывание вины за потери: армейские генералы обвиняли МВД в халатности, а генералы МВД обвиняли армейцев в отсутствии поддержки. Тогда-то солдаты, с боями прошедшие через всю республику и не понимающие, почему по-прежнему гибнут их сослуживцы, впервые заговорили о том, что эта война, как и прошлая, стала результатом какой-то грязной политической игры. Хасавюртовский мир и нападения на колонны федералов стали обсуждаться больше и чаще, нежели взорванные дома в Буйнакске, Москве и Волгодонске. Это было началом поражения армии в Чечне.

Российская общественность, вслед за западной, все больше внимания стала уделять нарушениям прав человека в Чечне, которые порой носили просто вопиющий характер. Многочисленные свидетельства о массовых зачистках и обстрелах мирных сел, в результате которых погибали невинные, заставили российское руководство искать более приемлемые пути борьбы с террористами. Была создана чеченская милиция, на которую теперь можно было списывать ошибки федералов и нескоординированными действиями которой объясняли невозможность задержания известных полевых командиров. Милицию расформировывали, заново создавали, реформировали, и это вело в ряды противников российской власти в Чечне не только тех, кто мстил за невинно погибших, но и самих милиционеров.