Вера Кетлинская - Мужество

• Название: Мужество
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

В 30-х годах Вера Кетлинская много ездила по стране как корреспондент газеты «Комсомольская правда», была свидетелем и беседовала с очевидцами и участниками многих событий. В романе автор показывает нам трудности и духовный мир строителей нового города, и легко угадать, что прообразом этого города послужил Комсомольск-на-Амуре.

Автор в романе «Мужество» поднимает проблемы жизни и взаимоотношений молодёжи 30-х годов 20-ого века, но проблемы эти – вечные, что делает книгу глубоко современной и актуальной.

---

От берега отвалила вторая лодка. Сергей по силуэту гребца узнал Круглова. Он крикнул:

– Налегайте! К черту! Пускай по течению!

Лодка вертелась на месте. Пак не сразу понял, в чем дело. Потом он навалился на весла, рулевой направил лодку по течению, и она скользнула во мрак.

Над рекой несся голос Круглова:

– Ребята! Комсомольцы! Вернитесь!

Ему ответили матерщиной и угрозами. Пароход дал прощальные гудки и стал удаляться.

– Куда же мы теперь? – вяло спросил Сергей. Плыть было некуда. Лодка неслась по течению, слегка подгоняемая взмахами весел. Темные безлюдные берега, темное небо, темная река – только удаляющиеся огни парохода и редкие блестки огоньков в лагере…

Андрей Круглов сидел один на опустевшем берегу. Один со своими мыслями, со своим отчаянием. Он не знал, сколько их было в лодке. Пусть немного. Большинство поняло, осталось. Но ведь и те беглецы – комсомольцы! И дезертирство продолжается. А каждый человек – дороже золота. Чего же еще он не сделал, не сумел сделать, не догадался сделать?

Кто-то тронул его за плечо. Он увидел сухое, строгое лицо и длинную согнувшуюся фигуру.

– Тарас Ильич!

Тарас Ильич присел около него на песок.

– Я за тобой, сынок… Ты зайди ко мне, я тебе золото сдам. Только сейчас зайди. Я тут на чердаке поместился пока. Доктор у меня поселен, бог с ним, пусть живет. А ты зайди, золото прими.

– Какое золото, Тарас Ильич?

– Намыл я нынче летом, сынок. И что раньше припас, все сдам. Под квитанцию, пусть государству идет…

Он совсем приблизил лицо к Андрею.

– Не судьба мне уезжать, сынок… Я ведь убежал тогда. От вас убежал. Пригрели вы меня, а я думал: какая я им компания – каторжник! Все лето ломал себя, а не сломал. Брожу один и думаю – ребята там. Вспоминаю: «Отец, отец»… Ну, намыл золото. Ну, уеду. А куда? Помирать промеж чужих людей?.. А с вами я словно и человек другой стал… Всю жизнь как пес одинокий прожил, чего же мне от счастья своего убегать? Принимают – и ладно… Так что ты золото возьми, чтоб не смущало. А я на работу встану.

Андрей обнял Тараса Ильича за плечи и ничего не сказал.

Он смотрел на звезды, на темные массы быстро несущейся воды и на спокойные очертания сопок. Как хороша жизнь, когда знаешь, зачем живешь, когда умеешь читать в ее явлениях сокровенный глубокий смысл! Возвращение Тараса Ильича, – разве могла приготовить жизнь более ценный подарок, и как раз сейчас, в минуту отчаяния и сомнений…

И сколько светлых подарков дарит, рождает жизнь в ежечасной борьбе, здесь, повсюду – во всех концах необъятной родины. Ведь что такое Тарас Ильич? Одна стосемидесятимиллионная частица. И что такое этот берег, этот будущий город? Точка на карте. Маленькая точка. Но из частиц создается целое. Все точки связаны.

Он вспомнил карту края такою, какой она предстала ему под рукою Морозова, с голубыми линиями бесчисленных рек и коричнево-желтыми извилинами горных хребтов. И карта ожила в его представлении. Он увидел весь край, необъятный, живой, многообразный, – и увидел его населенным, работающим, меняющимся, насыщенным славой человечества – трудом.

Тысячи флотилий выходят в море на лов. Китобои тянут на буксире надутую воздухом тушу кита. В чреве краболовного судна копошатся, сцепляясь клешнями, жирные крабы. Консервный завод сбрасывает с конвейера миллионы банок тихоокеанских сардин. Нефтеналивные баржи идут по Амуру на крекинг-завод. Геологи ползут по скалам, зорко вглядываясь в напластования неисследованных пород. Растут новые города. Бегут из шахт вагонетки с углем. Летят самолеты – семена на Сахалин, шоколад и газеты на Чукотку, фрукты на Камчатку. Мчатся по рельсам тяжелые составы – машины, товары, люди… Гидростанции плотинами перегораживают реки. Тянутся широкие полосы автострад. Чукчи, гиляки, нанайцы, такие же, как Мооми и Кильту, на плоскодонных тупоносых лодках спешат туда, где загораются электрические огни. Пограничники стоят в дозоре. Зорки перископы подводных лодок. Дула орудий строги и грозны. И песня, свободная песня летит над краем, над сопками, над тайгой – советский радиоголос.

Как хороша жизнь! Тарас Ильич, отец, пойдем отдавать твои золотые крупинки. Ты их меняешь на жизнь, на подлинную, изумительную жизнь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

У дверей кабинета начальника строительства выстроилась очередь посетителей. «Амурский крокодил» регулировала очередь, каждого предупреждала: «Не больше десяти минут». Клара Каплан приоткрыла дверь, локтем оттолкнув секретаршу, и в ее низком голосе зазвенели нотки возбуждения:

– Товарищ Вернер, я прошу вас принять меня!

Секретарша схватила ее за руку, но Клара держалась за дверь и требовательно смотрела туда, в кабинет, где стояли, беседуя, два человека. Она сразу узнала Вернера, хотя никогда не видала его. Подтянутая, изящная фигура, властное лицо, строгое спокойствие осанки. Властен, требователен, самоуверен – так сказали ей в крайкоме.

– В чем дело, товарищ? – спросил он вежливо и сухо.

Клара покраснела, но все же вошла, притворив дверь, и быстро, как школьница, объяснила, что она инженер-архитектор, приехала работать, надо договориться.

Вернер слушал, слегка нагнув голову, быстро поглядывая на Клару. Поклонился, не подавая руки.

– Очень рад. Садитесь. Я сейчас освобожусь.

Он взял под руку своего собеседника и вполголоса продолжал разговор, прогуливаясь по кабинету. Клара Каплан не могла упрекнуть его в излишнем щегольстве, но его изящество вызывало раздражение и недоверие. Так же раздражало чинное и комфортабельное убранство кабинета, заставлявшее забыть, что это комната деревенского кулацкого дома, что кругом – неустроенность, шалаши, болото, тайга. «Сработаюсь ли я с ним?» – подумала она с тревогой.

Он кончил разговор, проводил собеседника до двери, сел в кресло. Клара разглядела узкое темное лицо с тонкими губами, умные, светлые, жесткие глаза.

– Я к вашим услугам, – сказал Вернер скупо.

«Нет, не сработаюсь», – ответила себе Клара и неохотно, коротко рассказала: она инженер с пятилетним стажем, работала в Ленинграде, затем по собственному желанию (она вспыхнула при этих словах, и красные пятна долго играли на ее бледных щеках) поехала на Дальний Восток, здесь два года работала в стройтресте, теперь ушла оттуда…

– Можно узнать, почему вы ушли оттуда? – холодно поинтересовался Вернер.

– Причины моего ухода разбирает Контрольная комиссия, – сказала она, стараясь говорить спокойно и веско, но голос изменил ей, и снова зазвенели в нем нотки возбуждения. – В двух словах: там царило благодушие и очковтирательство. Партком прикрывал и то и другое. Я подняла общественное мнение, довела дело до крайкома, но в это время меня уволили «по сокращению штатов». Я могла восстановиться через райком, но я не хотела. Впрочем, – прервала она свой рассказ, – вы можете справиться сами.

Вернер наклонил голову, не возражая. Она сидела напряженно, полная недоброжелательства.

– До архитектуры мы еще не дошли, – сказал Вернер и чуть-чуть улыбнулся. – Вы познакомитесь с нашей стройкой и увидите, что пока…

– Я познакомилась, – быстро перебила Клара, – я уже три дня здесь. Я была на всех участках. В шалашах, на лесозаводе и в мастерских. Скажите, как это вышло, что на такой стройке за четыре месяца построили всего три жилых дома?

Вернер не ответил на вопрос. Он с любопытством и симпатией изучал тонкое бледное лицо этой молодой и неврастеничной женщины. Она ему нравилась.

– Три дня? – повторил он. – Как же мне не доложили? Почему вы пришли только сегодня? Где вас устроили?

Клара недоброжелательно засмеялась.

– Вам не хотели докладывать и сегодня. Ваш «Амурский крокодил»…

– Кто?

– Вы не знаете, что вашу секретаршу зовут «Амурским крокодилом»?

Он искренне рассмеялся.

– Честное слово, не знал. А ведь, пожалуй, это метко… – Он не дал себе развеселиться, спросил: – Так что же она вам сказала?

– Она сказала, что кадрами ведает Гранатов, что устройством кадров и жилищным фондом – понимаете, жилищным фондом! – ведает Кочанер, производством – главный инженер, а к вам надо идти, если направит кто-либо из них…

Вернер поморщился, но не возражал.

– Я была у всех троих. Кочанер просто не знает, что со мною делать. Он так и спросил: что же здесь будет делать архитектор? Ну, он не в счет, – она отмахнулась от Кочанера, как от ничтожества. – Ваш главный инженер – очень славный человек, коммунист, по-видимому. Но он тоже не знает, что со мною делать. Ваш заместитель Гранатов показался мне бюрократом и неврастеником. Я пришла к вам.

Она говорила, повинуясь потребности высказать все, что в ней накипело за три дня, и сама чувствовала, что говорит лишнее. Но ей казалось – надо прорваться сквозь холодную завесу, отделяющую ее от Вернера, или прямо сказать себе и ему, что они не сработаются.