Вера Кетлинская - Мужество

• Название: Мужество
• Автор: Вера Кетлинская
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

В 30-х годах Вера Кетлинская много ездила по стране как корреспондент газеты «Комсомольская правда», была свидетелем и беседовала с очевидцами и участниками многих событий. В романе автор показывает нам трудности и духовный мир строителей нового города, и легко угадать, что прообразом этого города послужил Комсомольск-на-Амуре.

Автор в романе «Мужество» поднимает проблемы жизни и взаимоотношений молодёжи 30-х годов 20-ого века, но проблемы эти – вечные, что делает книгу глубоко современной и актуальной.

---

Нюша повязала голову платком, накинула широкий клеенчатый фартук и убежала.

Сергей встал, удивляясь любезной настойчивости Доронина.

– Чаю у меня попьем, – сказал Доронин. – Ты знаешь, для меня каждый человек – золото! Я людей берегу. Вот Колька в море пошел, я ему выговор дам, очередь не его, зачем лезет? Я каждого человека берегу. Колька, знаешь, уходить хотел. С Нюшкой спутался – муж, дурак, в амбицию. Нюшка ревет. Дело семейное, а мне лучшего моториста терять? Взял Нюшку за руку, свел к Николаю – живи! А милиционеру лекцию – свобода личности и самоопределения. Разлюбила – сам виноват. Ищи другую, а Нюшка тю-тю! И беру ее под охрану закона.

Широкий песчаный берег был покрыт темными квадратами разложенных для сушки сетей. Несколько кунгасов лежало на боку, указывая на поселок склоненными мачтами. В поселке было домов двенадцать. Неподалеку, на склоне горы, лепились домишки деревенского типа.

– Корейский колхоз, – сказал Доронин. – Мой младший сын. Они ловят и мне сдают. Сходишь к ним, посмотришь. Чисто живут! У меня там три невесты растут для моих хлопцев. Воспитываю, слежу. Женский вопрос – это знаешь что? ОСУ! ОСУ – особые сахалинские условия. Так у нас говорят.

Они пришли на пристань. Им навстречу неслись вагонетки с мокрой, еще трепещущей рыбой. На кунгасах, вернувшись с лова, работали женщины. Тут же была и Нюша. Они быстро и бережно отцепляли рыбу, запутавшуюся в сетях.

– Отцепщицы, – пояснил Доронин Сергею. – Мой ударный батальон! Самые лучшие отцепляют за восемь часов до пяти центнеров. Дело тонкое, женское. Рыба у нас нежная. Солить надо сразу. Проволынишься – получается второй сорт. А отцеплять надо по одной, не попортить, не порвать. Вот я тебе покажу.

Доронин подсел к отцепщицам и сам удивительно ловкими, нежными движениями отцепил несколько десятков рыбок.

– Видишь, – сказал он хвастливо, вытирая руки о штаны. – Я вот умею – старый рыбак! А посади другого – всю рыбу перепортит.

Под ногами скрипела соль, рассыпанная по пристани. Сергей шагал за Дорониным, мучаясь голодом и удивляясь, зачем понадобилось водить его по всему промыслу.

Засолочный цех начинался сразу за пристанью. В большом темноватом сарае были врыты в землю огромные чаны. Остро пахло рыбой. Под ногами угадывалась соль – каждый шаг отдавался скрежетом. Около одного из чанов копошились люди.

– Вот оно, наше богатство! – воскликнул Доронин. – Сельдь, иваси, корюшка. Деликатная рыба, уход любит. Одна беда – не справляемся. Укладка, отгрузка, тара – вот что нас губит. Казалось бы, тара – пустяк, а самый больной вопрос! Теперь бондарную организовал – полегчало.

Двое рабочих черпалками выбирали из чана засоленную рыбу. Жирные и нежные сельди поблескивали мокрыми боками, усыпанными солью. Сверкающей струей выливались они из черпаков в вагонетку.

– Вот смотри, – сказал Доронин, перехватывая на лету рыбу. – Сорт определяется по чистоте глаз. Если глаза и жабры начали ржаветь – уже второй сорт.

И он сердито отбросил рыбу, – глаза ее подернулись рыжим налетом.

Доронин потянул Сергея в бондарную мастерскую. Совершенно пьяный бондарь возился над бочкой, весело и деловито ругаясь во весь голос.

– Опять? – строго спросил Доронин и пощелкал готовые бочки.

– Иннокентий Павлович! – жалобно вскричал пьяный бондарь и усиленно застучал молотком. – Я же работаю! – добавил он, исподтишка поглядывая на Доронина.

– Еще бы ты не работал, – бросил Доронин и пощелкал новую бочку. Звук, видимо, удовлетворил его, и он сказал мягче: – В последний раз говорю тебе, Семен: или ты не пьешь, или все наше условие к черту!

Когда они вышли, Доронин объяснил:

– У него сын в тюрьме. За хулиганство. Скоро на выписку. Я обещал сделать из него человека. У меня таких трое. Один – золотой парень стал. Нынче патефоном премировал. Другого женил, в колхоз отдал. Парень благодарен, всегда подсобляет. Весь колхоз приучил к глубинному лову.

Сергей не знал, что такое глубинный лов, но Доронин сам объяснил:

– С глубинным ловом я намучился. Местные рыбаки ловят у берега. Это старый способ. В открытом море улов куда больше. Навез я сюда астраханцев, рыбников. В отпуске был – сам вербовать ездил, весь отпуск провел. Сам и привез, чтобы не отбили дорогой. Рыбаки опытные, а к нашему Татарину[9] не привыкли, страшно. Шторма здесь крутые, ветер переменчивый. Глубинный лов на энтузиазме вводил, на подначке. Кольку я оттого и ценю – первым пошел. Отчаянный парень! И Евдокимов пошел. Золотые ребята!

Они пришли к чистенькому домику с аккуратными железками у порога. Доронин заставил Сергея обчистить сапоги и ввел его в комнату, разукрашенную флажками и елками.

Человек тридцать ребятишек ползали и ходили в большой загородке посреди комнаты.

– Манеж! – гордо объявил Доронин и провел рукой по белым крашеным поручням. – Ходить приучаются, и носы целы. Я такой в Москве увидел. Приехал, сам сделал. И кубики сделал. Вот кукол мне женщины сшили. Нюшку и еще одну снял с работы, посадил в конторе, тряпки дал, срок поставил: в три дня чтобы были куклы! А ты столярное дело знаешь?

– Нет…

Доронин потребовал меню, и Сергей мог убедиться, что дети промысла едят манную кашу, компот, суп со свининой и рыбные котлеты.

– Свиней завел, коров – шесть штук. Сам вез их с материка, пароходом. В шторм попали, коровы мычат, свиньи ревут – жуть. Сердце за них болело. Высадили их в Александровске – похудели, бедняги, не жрут, не мычат. Я испугался, ищу ветеринара – нету. Пришлось такого доктора привести, прямо силой приволок. Не понимает, пугается. Скажу тебе по секрету, я им валерьянки дал – каждой твари по пузырьку. Выходил. Пригнал сюда. Поправились. Вот ты увидишь.

Сергею пришлось пойти и в коровник и в свинарник. Потом Доронин повел его в клуб. Это был небольшой барак, украшенный внутри портретами в рамах и бумажными гирляндами.

– Здорово? – страшно довольный, крикнул Доронин. – Приехал бы месяц назад, ничего не было! Вечером деваться некуда. После получки повальная пьянка. И осудить нельзя, – ну ведь некуда податься! Сам с горя, бывало, запрусь на замок снаружи, в окно влезу, занавески спущу и напиваюсь как сукин сын. Мне иначе нельзя – авторитет. А теперь, видишь, какой клуб завернули? Патефон, сорок две пластинки, книг целый шкаф!.. Доклады сам делаю, из города три раза докладчиков возил. Вот еще кино нужно. Я уже написал, просил. Ты с кино возиться умеешь?

– Нет.

Сергей все сильнее чувствовал голод. Болтливость Доронина раздражала его. Но было еще что-то, томившее его сильнее голода – была ли то зависть к этому неутомимому работнику, или сожаление, что ему самому нечем похвастаться, нечего рассказать?

Доронин направился было снова на промысел, но тут увидел истомленное лицо Сергея и хлопнул себя по лбу.

– Старый чурбан! Я ж тебя голодом заморил! А ты чего молчишь? На меня смотреть нечего, я и до вечера могу не евши, у меня привычка.

В комнате Доронина было тесно от нагроможденных повсюду ящиков, инструментов и всякой хозяйственной мелочи. Под окном стоял ветхий токарный станок. В углу сиротливо притулилась гитара.

– Что делать, ценное у себя храню, девать некуда, – сказал Доронин, торопливо убирая наиболее заграждающие путь предметы. – Это временно. У меня ведь женка есть. Хорошая женка. И ребят двое. Женку я послал во Владивосток, в рыбный техникум. Через два года окончит – ребятишек с бабушкой выпишу. Заживем!

Пока Доронин хлопотал по хозяйству, Сергей взял гитару и заиграл самую грустную мелодию, какую знал.

– Хорошо играешь! – вскричал Доронин, с восторгом глядя на умелые пальцы Сергея, перебирающие струны. – Я купил гитару, мандолину, три балалайки, надо бы оркестр, да учить некому. Роздал балалайки, говорю – учитесь. А сам я не умею. Самоучитель выписал – три месяца прошло, не шлют. А деньги послал, все как надо.

Сергей не ждал ничего хорошего от холостяцкого хозяйства Доронина и был приятно обманут: Доронин поставил на стол селедку, жареную рыбу, свинину, студень, картофельный салат с огурцами, водку, галеты. Он придвигал к Сергею то одну тарелку, то другую, подливал водку, чокался:

– За расцвет Сахалина и его строителей… За дорогого гостя!

Сергей не понимал, чего ради его обхаживает Доронин. Он чувствовал себя самозванцем на чужом пиру. Но Доронин скоро открыл карты. Когда Сергей развалился на стуле, разомлев от еды и водки, Доронин, наконец, заговорил:

– Слушай, парень. Ты сейчас на перепутье – так? Во Владивостоке тебе делать нечего. Ты комсомолец, организатор, у тебя есть способности, я вижу. Ты оставайся здесь, вот что я тебе скажу! Назначу тебя зав-клубом и руководителем струнного оркестра. Жить будешь со мной. Не хочешь – даю тебе комнату возле Николая, без клопов. Нюшка тебя кормить будет, белье стирать. Захочешь, дам тебе и бондарную мастерскую, по совместительству. Тысячу в месяц заработаешь. Через год учиться пошлю в техникум. А через два года наверняка пошлю: женка приедет – ты поедешь. Захочешь – в отпуск отпущу на материк. По рукам?