Андрей Дмитрук - Морская пена

• Название: Морская пена
• Автор: Андрей Дмитрук
• Жанр: Научная Фантастика

---

...Он спрыгнул на мокрую, ровно подстриженную траву. Пала роса, а с нею - ломкий пронзительный холод. Уловив движение плеч Вирайи, водитель-гвардеец ловко накинул на них суконный плащ. От соседней машины подошел вразвалку русобородый Плеолай, дружелюбно обнял за плечи:

- Смотри в оба, брат, - чего не поймешь, спросишь...

Плеолай был уже полностью понятен. Перед посвящением пришлось пообедать в его покоях. Изысканность и обилие блюд превосходили всякое воображение, обед занял полдня, однако - удивительное дело!- не оставил ни тяжести, ни сонливости. Вино, выпитое без меры, лишь слегка взбодрило. За столом хозяин распространялся о подробностях своих отношений с женщинами и мальчиками, обнаруживая такое знание темы и обилие материала, что, очевидно, его любовный опыт длился не менее сотни лет. Время от времени Плеолай прерывал откровения, чтобы лукаво намекнуть на необычайную миссию Вирайи, на его ослепительное будущее, а также обещал показать свое, столь же загадочное хозяйство. Буйство плоти претило душе Вирайи, объятой мистическим трепетом, поэтому Священный вызывал у него подсознательную неприязнь, странно переплетенную с полным доверием: с любыми вопросами и сомнениями новичок обратился бы только к чревоугоднику и сластолюбцу Плеолаю. Теперь в поле архитектор признательно кивнул и улыбнулся, но в разговор не вступил.

Грифельно-серые дороги, насыпи рельсовых путей петляли среди серой травы. От светло-стального моря, из окутанной туманом многоэтажной, многобашенной глубины острова, - со всех сторон дороги сползались к одной точке, скручивались в тугой узел. Там, среди степи, взъерошенной низовым ветром, высился чудовищный фаллический символ, круглый белый обелиск в пурпурной шапке, еще одетый в металлические конструкции. У его подножия копошились люди, пылили грузовики и цистерны, подобные желтым гусеницам.

Басисто фыркая и распахивая надкрылья, подкатывали машины Священных. Раван Бхагид явился, помахивая мощным биноклем на ремне. Постепенно собралось не менее сотни членов Круга. Стояли отдельными кучками, черные и стройные, как муравьи,- все с огромными носами, все немолодые; много седых, но ни одного сутулого или обрюзгшего. Женщины смеялись уверенно, негромко, оголяя безупречные зубы. Их одежда отличалась от мужской только чуть более кокетливым покроем, волосы были высоко взбиты и причудливо уложены. Лица лилейно-белые, надменно-снисходительные, без морщин. Вирайя и раньше успел заметить упругую точную походку Священных, тихий, полный достоинства разговор, гордые белозубые улыбки, величавые жесты рук и повороты голов но здесь, среди множества "братьев", все это заставило как нельзя острее чувствовать собственное несовершенство. Несмотря на вчерашнее посвящение, на все заверения старика, на царские почести, лежала между Вирайей и этими полубогами незримая, непроницаемая граница...

Впрочем, полубоги не чуждались новичка, здоровались и заговаривали с ним, как ни в чем не бывало, - без высокомерия и без фальшивого панибратства, которое ранило бы чувствительного Вирайю сильнее, чем любое высокомерие. Именно так - незатейливо и легко - вел себя с первых минут Плеолай. Кто стоит столь высоко, может не обременять себя внешними атрибутами величия.

Одна из женщин шутливо допытывалась: не устал ли Вирайя, не хочется ли ему спать. Она была вчера за обедом у Плеолая - высокая, бледная, с волосами светлого золота, с крупным и гибким телом. Звали ее Савитри. Он честно ответил, что сам поражается своей бодрости. Кошмарный день последних испытаний; обед, почти непосильный для нормального человека; затем посвящение, встреча с иерофантом и, наконец, это странное собрание в рассветной степи. Такая нагрузка в течение суток, без малейшей передышки, свалила бы с ног даже здоровенного негра-гладиатора, не говоря об изнеженном адепте. Савитри смеялась озорно и дружелюбно, ее сахарные зубы размочаливали травинку.

Вирайю все больше смущала кожа женщин. Конечно, ни одной из них не дашь больше тридцати, но эти сияющие беломраморно-гладкие шеи, эти лбы без признаков естественных мимических морщин, эти фарфоровые руки не могли принадлежать живым людям, даже очень молодым. Живой человек никогда не выглядит, как изделие ювелира.

Вирайя чувствовал, что дивная молодость Священных и его собственная необъяснимая бодрость имеют один корень. Полон волшебства Черный Остров. Может быть, Савитри действительно тридцать лет, но не исключено, что и триста.

Плеолай, не дождавшись вопросов, стал объяснять сам, захлебываясь многословием. Оказалось, что красно-белый обелиск - вовсе не первобытный символ плодородия, изображения которого иногда откапывали в стране, а великая летательная машина, "Копье Единого". Сегодня Круг бросает ее навстречу приближающемуся каменному ядру. У "Копья" есть глаза, уши и другие органы чувств. Долетев, оно станет кружиться вокруг мертвой планеты и сообщать Кругу все, что узнает.

Вирайя кивал, не сводя глаз с обелиска. В бледнеющей синеве лопнули по вертикали стальные леса и медленно разошлись в разные стороны. Говор и смех Священных оборвались, многие прильнули к биноклям. Золотом вспыхнуло море, и горизонт обозначился широкой раскаленной полосой.

Вся равнина содрогнулась и загудела, как чугунная сковорода. Вирайя знал, как ворчат и скрежещут машины, стряхивая железное оцепенение под рукой человека, но так мог вздохнуть только вулкан.

Белый плотный дым лениво выплеснулся из-под обелиска и ручьями потек снизу вверх. Грязно-белое облако разбухало на перекрестке дорог и рельсов, озаряясь изнутри рыжим огнем.

Рвануло горячим ветром. В туче кто-то поперхнулся, и вдруг - словно там терзали и мучили гигантское живое чудовище - возник, нарастая до боли в ушах, долгий режущий вопль. Красная скальпированная голова выползла из дыма. Ускользая из рук мучителей, скрывавшихся в дыму, обелиск поднимался все выше. Крик его звенел теперь торжеством. Закружилась клочьями, растаяла, сгинула туча. Вместе с первыми лучами солнца возносилось к зениту "Копье Единого", выбрасывая книзу ослепительный факел в фиолетовом ореоле. Потом факел стал похожим на пламенный крест. Крест сжался в стремительно уменьшающуюся белую звезду, и скоро его уже нельзя было отыскать на фоне неба.

Тогда Вирайя повернулся к своей машине. Но дверцы ее были почему-то закрыты. Все Священные стояли возле своих огромных блестящих машин, словно ожидая чего-то, а Плеолай сделал Вирайе быстрый предостерегающий жест рукой.

Все оставались на местах, пока с отдаленного края поля не отъехала длинная красно-белая машина в сопровождении целой колонны черных. Только тогда Вестники распахнули дверцы...

Наконец он остался один. Прилег на кушетку в самой маленькой и скромной комнате отведенного ему дворца. Здесь были собраны вещи Вирайи, доставленные по воздуху из столицы. Настольная лампа матери под розовым шелковым абажуром, кресло с круглыми полированными площадками на подлокотниках - для бокалов и пепельниц, выцветшие олени и папоротники гобелена... Многое напоминало о детстве, о рано умерших родителях. На пороге великого житейского перелома он по-новому, пристально разглядывал милые привычные предметы. Не эту ли почерневшую серебряную лягушку курильницу благовоний - он набил однажды порохом и поджег? Незадолго до того они всей семьей ездили к родичам в Авалон - город вечного праздника, где маленький Вирайя был ошеломлен золотыми чудовищами, изрыгавшими из пасти фейерверк. Вернувшись домой, он добыл немного пороху в охотничьей комнате отца, и бедная мирная лягушка с блеском сыграла навязанную ей роль. Струя огня была выплюнута прямо на корешки книг в стеллаже. Случившийся рядом раб погасил очаг пожара руками.

Отец Вирайи старался жить, как все Избранные: был строг с рабами, усердно посещал храмовые церемонии, умеренно участвовал в "очищающих" праздниках - кровавых оргиях на стадионе. Он очень заботился о том, чтобы ничем не выделяться из массы, и тому же учил единственного сына. Он даже напивался, чтобы быть похожим на других, хотя его воротило от спиртного, и погиб, разбившись спьяну на машине, а мать после этого быстро угасла в какой-то жуткой, непонятной врачам нервной горячке. Избранные умирали либо в глубочайшей старости, либо от несчастных случаев: медицина Архипелага давно ликвидировала все болезнетворные бактерии. Но была еще эта горячка, словно организм перегревался от внутреннего напряжения: с ней бороться так и не научились. Часто она поражала самых благополучных, ведущих размеренный образ жизни...

Вирайе было десять лет, когда умер отец, и двенадцать, когда ушла мать; он вырос на руках безвольной тетки и потому стал более инициативным и самостоятельным, чем хотели бы его родители.

Одиночество и вседозволенность научили его сомневаться.

Старые, любимые вещи окружили Вирайю, побуждая забыться и отдохнуть до завтрашнего утра. Но ложиться не хотелось. Жила в сознании и в теле некая лихорадочная бодрость, и мысли множились с бредовой быстротой и ясностью.