Елена Хаецкая - Атаульф

• Название: Атаульф
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Историческая проза

---

У Валамира после чумы никого родных не осталось. Сам Валамир в походе был, вернулся на пустое пепелище. Умерли и отец его, Вульфила, и мать, Хиндесвинта, и младший брат Вамба. Только дядька-раб остался, который самого Валамира еще сосунком помнил. Теперь он Валамира ругает — Валамир говорит, дядька порой хуже чумы.

В этот поход Валамир с Гизарной перед самой чумой ушли. Они не с Теодобадом пошли, а с Лиутаром, сыном Эрзариха, что в ту пору над вандалами поднялся и с очень дальними гепидами войну развязал.

Валамир нам дальней родней приходится, а Сейе — ближней. Род Сейи во время чумы весь вымер, никого не осталось, если Валамира не считать.

Гизарна со своей матерью незадолго до князя Чумы в наше село пришел. Гизарна — родич жены Вутериха, сейиного сына. Если бы не скамар, который всему виною был, то на Гизарну с матерью его бы подумали, что они князя Чуму приветили.

Когда Гизарна вместе с Валамиром из того похода вернулся, матери своей он уже не увидел, и она не порадовалась подаркам, которые он привез. Подарки эти он на ее могиле сжег. После же к нашему дедушке пришел, чтобы все узнать, как было.

Дедушка Рагнарис ему и рассказал про скамара и добавил, что не будь скамара, точно бы Гизарну обвинили. Дедушка Рагнарис велел Ильдихо накормить Гизарну и на ночь приютил. Наутро же ушел из нашего дома Гизарна.

У Аргаспа брат умер, Одрих, силищи неимоверной. Первый силач был в нашем селе, гордость старейшин; сгорел же в один день от черной смерти.

Теодагаст, младший из племянников Хродомера, разом всех женщин лишился — и матери, и сестер, и жены, которую недавно взял. Сам же спасся чудом, хотя тоже болен был. Он последним в своей семье заболел. Жилище свое сам огню предал и новое построил. И работой этой от безумства спасся.

Фрумо, дочь Агигульфа-соседа, тоже болела и с тех пор придурковатой сделалась. А кривая была от рождения.

Жена Агигульфа-соседа умерла, и ребенок, которого она носила, не родился. Так дедушка Рагнарис говорит, Агигульфа-соседа временами жалея.

Был в нашем селе один воин Герменгильд. Пришел он в наше село со своим побратимом-аланом по имени Кархак. Они первые были, кого годья Винитар поборол и крестил. Они в одном доме жили и вместе умерли. Сейчас они в небесном бурге по обе стороны от доброго Сына сидят и райскую медовуху с Ним пьют.

Умерла мать Ода-пастуха, та аланка, которую Эвервульф, друг Ульфа, в село привел.

Еще умерли Арпила, Эорих, другой Эорих, Гаутемир, Бавд, Фритила, Алафрида, Халлас и бабка Мавафрея.

Их годья каждый год в храме поминает, и я запомнил их имена, потому что годья велит нам молиться за них. Умерли еще другие, но те были язычники и не веровали в Бога Единого, поэтому годья их не поминает.

Род Сейи вымер весь до последнего человека: жена его, Аутильда, сыны — Вутерих, Авив, Фредегаст и Арбогаст, дети Вутериха и дети Фредегаста. И жены их умерли. Из рабов только один остался, но и тот скоро умер, правда, не от чумы, от другой хвори.

Дом Сейи спалили. И дома сыновей его, Вутериха и Авива спалили, а Фредегаст и Арбогаст с отцом своим жили.

Дома сыновей Сейи рядом с большим отцовским домом стояли, потому у нас посреди села теперь большая проплешина. Там трава сейчас поднялась. «Сейино пепелище» мы это место называем. Но в отличие от скамарова поля, это место плохим не считается, потому что Сейя добрый был хозяин и в селе его уважали.

Имена сейиной родни годья Винитар не поминает, потому что они все язычники; но я помню их, потому что о них дедушка Рагнарис говорит со своими богами.

По селу еще несколько таких пустых мест есть, где раньше дома стояли. После чумы там никто селиться не стал. И не из страха, а просто потому, что некому там дома ставить.

Дедушка говорит, если бы не чума, наше село могло бы сравняться с тем селом, откуда Хродомер и дедушка Рагнарис родом. Да что с тем селом! С бургом могло бы сравняться.

Из-за чумы у нас в селе не осталось наших с Гизульфом сверстников, с кем мы могли бы дружбу водить.

Дедушка Рагнарис говорит, что в нашей семье так мало потерь было потому, что семя рагнарисово крепче других. Оттого и дети у нас почти все выжили. А у других дети умерли.

Еще дедушка говорит, что нам с Гизульфом нужно семя это крепкое сеять как можно шире, чтобы род наш укрепился. Да только все без толку, коли мир к закату клонится. А дядя Агигульф — он лишь врагов укрепляет. Дедушка Рагнарис видит в том скудоумие дяди Агигульфа.

Дедушка ворчит: вот обступят, мол, нас племена злобные и враждебные, дяди Агигульфа глупой лихостью умножившиеся без меры и семенем рагнарисовым укрепленные. Вот тогда взвоете! Ибо рагнарисово семя крепко в землю въедается, его так просто не выполоть.

Я люблю, когда дедушка Рагнарис про крепость семени заговаривает. Когда дедушка про это речь заводит, он лучшие куски нам с Гизульфом подкладывать начинает, чтобы мы скорее росли и надежды его оправдывали. Дядя Агигульф тогда перестает быть любимцем дедушки.

Гизульф сердится, потому что плодить детей придется ему, Гизульфу, а лучшие куски дед чаще подкладывает мне. Ибо я становлюсь любимцем дедушки, когда дядя Агигульф в немилость впадает.

После чумы для молодых воинов достойных невест в селе не сыскать. Только и остались — если достойных искать — Сванхильда с Галесвинтой. Для них мужа в нашем селе нет: либо недостоин молодой воин породниться с родом Рагнариса, а кто достоин — тот и без того наш близкий родич. Так дедушка говорит.

Есть невесты в соседнем селе, откуда дедушку Рагнариса изгнали за удаль молодецкую, так не оттуда же жен брать! Так дедушка Рагнарис говорит. И Хродомер с ним согласен. Хродомера еще прежде дедушки из того села за удаль молодецкую изгнали.

Вот и приходится жен вдалеке искать. Дядя Агигульф недаром о прекрасных вандалках да гепидках все грезит. Это нам отец объяснил.

Я думаю, нашу семью чума еще потому обошла (если с другими семьями сравнить), что дедушка Рагнарис и отец мой Тарасмунд над воротами мечи повесили, чтобы князь Чума войти не мог. Мы много на дворе были, потому что в доме постоянно курили. Мне можжевеловый запах до сих пор о чуме напоминает, хотя я тогда и мал был. Годья Винитар можжевельник в храме жжет для хорошего запаха. И для напоминания о чуме — тоже, я думаю. Я всегда в храме о чуме вспоминаю. Годья Винитар говорит — это хорошо.

Дядя Агигульф говорит, что иной раз в походе как бросит кто можжевеловую ветку в костер — сразу чума на ум приходит.

ПЛАЧ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА ПО БЫЛОМУ

После того, как дядя Агигульф нас с Гизульфом пугал сперва в кузнице, а после во дворе, когда оборотнем прикидывался, да еще после того, как Ильдихо покражу меда обнаружила и крик на весь дом подняла, дедушка Рагнарис в печаль впал и о былом вспоминать громко начал.

Дедушка Рагнарис всегда о былом вспоминает, когда дядя Агигульф что-нибудь вытворит или когда вообще что-нибудь не по нему.

Дедушка сперва долго ярится. Тут уж ему на глаза лучше не попадаться. Все равно что с рассерженным медведем в одном логове оказаться. Только Ильдихо к дедушке смело приближается, его обхаживает и на всех шипит.

После дедушка успокаивается, пива себе требует, нас с Гизульфом зовет. «Желаю будущим своего рода любоваться», — говорит дедушка.

Дедушка сажает меня на левое колено, на правое кружку с пивом ставит, а Гизульф рядом с кружкой на лавке мостится. Это тоже почетное место. Гизульф тяжелый, его дедушка на колени не берет

Оттого дедушка Рагнарис на почетное место возле себя Гизульфа сажает, что в воспоминаниях дедушкиных дядя Агигульф редко когда любимцем бывает.

Когда дедушка долго вспоминает, у него по усам слезы начинают катиться.

Раньше, говорит дедушка Рагнарис, все лучше было, не в пример теперешнему. И деревья раньше выше были, сейчас как-то сгорбились. И скот крупнее урождался, сейчас измельчал. И небо голубее было, сейчас выгорело.

Прежде люди чинно жили и воины вели себя подобающе, а таких шутов, как этот дядя Агигульф, и вовсе не водилось. Виданое ли это дело, чтобы воин у себя на дворе гавкал и землю руками кидал, аки пес шелудивый?

Сел готских на земле прежде было куда больше, чем теперь. Оттого и другие племена не так заметны были. На холмах рощи густые шумели. Дубов было куда больше, чем теперь. И почти все дубы священными были. В лесах вутьи дикие рыскали, лишь изредка в села в человечьем обличии заходя.

Люди были друг с другом рачительны, с богами же щедры, к врагам своим свирепы. Богам в жертву не куриц ощипанных (как нынче Хродомер перед севом принес) — кровь людскую приносили, рабов, а то и свободных во славу Вотана и Доннара убивали. Оттого и благодать от богов отческих широким потоком на села готские изливалась.

Сам Вотан, радуясь, меж селами ходил и часто видели его в шляпе странника и с посохом.