Елена Хаецкая - Атаульф

• Название: Атаульф
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Историческая проза

---

Одвульф подтвердил: да, слово в слово.

Хродомер только рукой махнул. Сказал Одвульфу:

— Опозорил ты нас перед Валией и Бракилой.

Одвульф удивился и сказал Хродомеру:

— Сигизвульт мне то же самое говорил.

Дедушка Рагнарис по столу хлопнул и велел кратко говорить: какой ответ тамошние старейшины дали.

Одвульф отвечал, что старейшины того села так велели передать старейшинам нашего села: никогда, мол, толку не было ни от Хродомера, ни от Рагнариса; так чего ждать от села, где их старейшинами посадили? Если уж Хродомер с Рагнарисом там за лучших и мудрейших почитаются, то что говорить об остальных? Рагнарис в кости проиграл младшую сестру, в последний только момент узнали и еле спасли от позора.

Хродомер же только и горазд был, что отцовских служанок портить, ублюдков им делать. И каких сынов они воспитать могли, коли их самих отцы из дома за недостойное поведение выгнали?

Валия же добавил: таких вот и воспитали: один, славный воин, в камышах людей безвинных истребляет и грабит; другой же, славнейший, за долги в рабстве мыкается…

Мы с Гизульфом поняли: ежели сейчас дедушка Рагнарис вспомнит, что мы все это слушаем, — непременно изгонит. И тогда уж не выведать нам, как там дальше у Одвульфа сложилось. Потому сделались как бы невидимыми, точно две мыши. Я даже старался пореже дышать.

Но, по счастью, дедушке Рагнарису с Хродомером не до нас было, ибо набросился вдруг дедушка Рагнарис на Одвульфа. Я подивился: сколько силы в дедушке! Так стремительно кинулся, что и не успели заметить, как Одвульф уже посинел и глаза у него выкатываются из орбит.

Хродомер и брат мой Гизульф с трудом дедушку от Одвульфа оторвали, не то убил бы. Одвульф на полу скорчился, за горло обеими руками держится, хрипит и слезы роняет. Больно ему.

Дедушка Рагнарис заревел на весь дом, чтобы Ильдихо пришла и молока принесла с собой — гостя напоить. Ильдихо кринку принесла, по сторонам поглядела.

— Где гостюшка-то? — спросила.

Дедушка на Одвульфа показал (Одвульф у его ног корячился): вот.

Ильдихо молоко на пол возле лица одвульфова поставила и ушла, в мужскую ссору не вмешиваясь.

Одвульф молоко выпил, долго плевался, кашлял, хрипел, горло тер. После сел и рассказ свой продолжил. Сказал, что недаром имя его означает «Бешеный Волк». Не успокоился он на том, что старейшины те, Валия с Бракилой, высмеяли его и к вести не прислушались. Стал по всему селу правды искать.

Ни одного двора не пропустил. Везде историю свою рассказывал. Дети за ним по всему селу бегали, бабы кормили. В этом селе к блаженным привыкли, потому что у них Гупта есть, а теперь, когда Гупта к гепидам ушел, скучали. В том селе даже дума шла, будто Гупта Одвульфа нарочно прислал, чтобы не очень по нему, Гупте, скучали.

Но и так не сыскать ему было правды. Слушать-то его слушали, меч рассматривали, но рассказу не верили, больше потешались.

Тогда Одвульф на хитрость решился. Вызнав у змеев ядовитых, сигизвультовых зятьев да сынов, все о нраве воина Хиндасвинта, к нему направился. Могуч воин Хиндасвинт, волосом буйно зарос. Меж бородой и космами, из-под низкого лба, злобно маленькие глазки сверкают, будто кровью налитые. Взыскует воин Хиндасвинт благодати Бога Единого и Его Доброго Сына.

В том селе Гупта лишь одного Хиндасвинта в правоте своей убедил. Никто больше Сына Доброго не любит. Один только Хиндасвинт Его любит и в каждом слове, к себе обращенном, обиду увидеть норовит — себе и Доброму Сыну.

Тяжела рука у воина Хиндасвинта. В селе его побаиваются, но чтут. Крепко рукой этой хозяйство свое держит.

Крут нравом Хиндасвинт, но отходчив. Свиреп Хиндасвинт, но сердцем жалостлив и часто слезами умиления бороду увлажняет, на иную малую тварь заглядевшись.

Добр Хиндасвинт.

К нему-то и воззвал Одвульф. Сулил, что похлопочет у Доброго Сына за Хиндасвинта. Мол, ведомы ему, Одвульфу, подходы к Доброму Сыну. И с охотой замолвит слово Одвульф Хиндасвинту перед Добрым Сыном, если Хиндасвинт сейчас замолвит слово за Одвульфа перед старейшинами.

И рассказывал, Хиндасвинта распаляя, как поношениях, которые претерпел от звероподобной родни учтивого Сигизвульта.

И слушал его Хиндасвинт, яростью наливаясь.

Так добился Одвульф своего. Началась в том селе распря между могучим Хиндасвинтом и старейшинами, которые в Бога Единого не веровали. И может быть, собрали бы в том селе тинг, как Одвульф требовал, если бы не Сигизвульт.

Считал Сигизвульт, что родич позорит его. И старейшины, Валия с Бракилой, его подзуживали: позорит, мол, родич тебя, позорит. Учтивый Сигизвульт не своими руками с ним расправился, он псов своих бешеных, зятьев, с цепи спустил.

Шел Одвульф с одного двора, где учил (он, кроме рассказа о чужаке, еще Слову Божьему учить взялся), и, задумавшись, за околицу вышел. Тут-то и подстерегли его зятья сигизвультовы: накостыляли и прочь от села погнали. Ибо нет гостеприимства за околицей. Гнали, как гончие зайца. Всего оборвали. Но «Одвульф» недаром «Бешеный Волк» означает; он без боя не ушел. И уходя пригрозил, что отомстят за него родичи.

Тут Хродомер насчет одежды, волнуясь, говорить начал. Как же так, Одвульф? Когда одежу справную тебе давали, уговор был, при всех скрепленный: вернешь в целости и сохранности, ибо не в дар тебе дана, а для того, чтоб наше село в том селе уважали.

Ты же всю одежу об зятьев сигизвультовых изорвал и тем бесстыдно похваляешься.

И все больше распалялся Хродомер. Одежа-то была с Оптилы, лучшая. Не хотел Оптила давать, как в воду глядел, да настоял он, Хродомер, ибо честь села блюл. Как же теперь он, Хродомер, в глаза сыну своему, Оптиле, посмотрит? Оптила эту одежу потом и кровью добывал, жизнью своей рискуя.

И стенал Хродомер: нагим оставил ты, Одвульф, сына моего, Оптилу! Как в поход пойдет мой сын, мой воин? А что будет с ним, когда надвинутся холода? Как нагой встретит зиму? Не дотянет до весны. Ужель не жаль тебе Оптилу, сына моего?

Оптила тут же стоял и кивал согласно словам отца своего.

И плакал Одвульф, и жаль ему было Оптилу. И каялся Одвульф. В рабство готов был к Оптиле идти за порванную одежу. Отработать долг свой.

Тут Хродомер быстро смягчился сердцем и споро определил, что именно должен сделать Одвульф у него, Хродомера, на подворье, дабы обездоленного Оптилу от лютой смерти избавить.

Тут дедушка Рагнарис, вспомнив, про меч кривой спросил с подозрением. Агигульф, сын его младший, скоро вернется, нужно меч ему возвратить. Агигульф непременно про меч спросит, не забывает такие вещи Агигульф. Неужто и рагнарисова сына обездолил бесстыжий Одвульф?..

Брат мой Гизульф напрягся: он тоже на этот меч зарился.

Одвульф же сказал, что меч утратил в бою. Зятья сигизовультовы, звери в облике человеческом, с сердцами, обросшими шерстью, меч отобрали, пользуясь его беспомощным положением. Ибо не к кому было воззвать в селе том, злом и враждебном.

Тут дедушка Рагнарис сперва запричитал складно, горькую долю Агигульфову оплакивая, ибо жизнь свою оборонить Агигульфу отныне нечем. А потом вдруг страшно рявкнул, чтобы Одвульф вон убирался и хотя бы седмицу ему, дедушке Рагнарису, на глаза не показывался.

А что до кривого меча, то пусть он, Одвульф, сам Агигульфу все это рассказывает.

Заплакал тогда Одвульф и прочь побрел, голову свесив. К годье.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ГИЗАРНЫ ИЗ КАПИЩА

После того, как Одвульф воротился, три дня минуло — никто не ехал. Дедушка Рагнарис очень ждал дядю Агигульфа, но того все не было. Дед ничего не говорил, только кричал на всех больше прежнего, сына своего Агигульфа заглазно руганью осыпал и меня побил ни за что.

К полудню четвертого дня Гизарна приехал. Грязью был забрызган и конь под ним чужой, в мыле весь. Не приехал даже — будто алан, ворвался. Мимо дома своего проскакал, как мимо чужого, и — прямо к Хродомеру на подворье. Ему вслед кричали: что, мол, стряслось? А он как не слышит. Только куры из-под копыт разлетаются.

Уже на подворье хродомеровом коня под уздцы схватили. Гизарна как слепой смотрит. Хродомер вышел.

Гизарна сказал, что беда случилась. Хродомер на то отвечал спокойно, что и без того видит, что беда случилась. Велел Гизарне молока поднести, а пока отдыхает Гизарна, послать за Рагнарисом и другими.

Дедушка Рагнарис как услышал, что Гизарна весь грязный примчался и худые вести привез, так и закричал с торжеством: так, мол, и знал, что беда по округе ходит! И отцу нашему Тарасмунду сказал: со мной пойдешь.

Тарасмунд же отвечал, что ему безразлично, что жрецы языческие говорят. Ежели идолище деревянное что и наболтало жрецам своим, то ему, Тарасмунду, до этого дела нет, ибо он Богу Единому поклоняется.

На это дедушка Рагнарис сказал, что когда жена его Мидьо Тарасмунда в чреве своем носила, ее Хродомер сильно напугал. И не хотел — а напугал. Медовухи упившись и в веселое расположение придя, зашел на двор к другу своему Рагнарису и заорал непотребным голосом. Видать то происшествие не прошло без последствий. Как послушает рассуждений сына своего старшего, так нет-нет, да вспомнит ту историю.