Александр Дорофеев - Колесо племени майя

• Название: Колесо племени майя
• Автор: Александр Дорофеев
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Детские приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-051427-4, 978-5-271-20107-3

Приключенческая повесть «Колесо племени майя», насыщенная яркими красками далекого континента.

Книга будет интересна читателям среднего школьного возраста, а также всем, кто хранит в своем сердце детское чувство полета.

---

Они проходили мимо цветущей оранжевой фрамбуяны. Завидев их, спустилась с ветки носуха-коати. Ее длинный полосатый хвост отвешивал поклоны. Видно было, что это родственник енотов, но связанный некоторыми узами и с медведями.

Шель сразу узнал его, как будто вдруг ожил любимый носатый горшок из детства или появилось внезапно второе «Я» по кличке Уай, помогшее когда-то выбраться из лабиринта.

– Это тоже ближнее божество. Покровитель дружелюбия! – сказал Эцнаб и свистнул.

Длинноносый покровитель ответил таким же посвистом и пошел следом, улыбаясь. Потом залез в пирогу и прибыл в город Тайясаль.

Шель дал ему имя Мапаче. С тех пор они не разлучались – где Шель, там и Мапаче.

Вокруг глаз и на носу у него были белые пятна, отчего он выглядел близоруким мыслителем. И невероятно дружелюбно относился ко всякой еде.

На завтрак выпивал здоровенный кувшин молока, любовно придерживая его передними лапами. Но на этом и не думал останавливаться, а сразу начинал рыть там и сям землю, отыскивая червей и личинок. Не отказывался от жуков, улиток, кузнечиков или початков кукурузы, которые закусывал на десерт бананом.

В жару Мапаче растягивался на облюбованной ветке смоковницы под окнами Шеля и дремал, дожидаясь прохлады, чтобы дружелюбно отобедать в тени. Затем вновь что-то рыл и разнюхивал, посвистывая, как соловей.

А наевшись, заигрывал с местными петухами, индейками, голыми собачками, утками и кабанчиками. Ему даже удавалось растормошить и втянуть в свои ребячьи забавы старого пса Шолотля.

Но как веселился Мапаче, когда Шель брал его в сельву! Уж так он свистал и покрикивал, что распугивал всех на пути!

Пожалуй, лишь трехметровые каменные люди оставались невозмутимыми.

Они полулежали, опираясь на локти, согнув колени, и неотрывно глядя куда-то вправо. Шель невольно посматривал туда же, думая увидеть что-то необычное. Но кроме Мапаче, старательно подражавшего каменным людям, ничего другого не замечал.

Эцнаб тоже прилег отдохнуть и заговорил, будто бы сам с собой.

– Как дела, бабушка Тоси? – поглаживал он обеими руками землю. – Да, я знаю, что смерть – начало новой жизни. И у каждого есть выбор, потому что над тобой, бабушка, тринадцать небес. Под тобой девять преисподних. И рядом с тобой – четыре райских обители. А вокруг тебя – колесо Вселенной, вроде огромного дракона, кусающего свой хвост. Будь спокойна, бабушка, – его поддерживают вот эти каменные братья-бакабы. Их много по всей сельве…

Шель еще раз взглянул направо. И ему показалось, что открылись все небеса и все преисподние. И всюду было прекрасно, как в раю, как в этой сельве, что обступала их и берегла.

Дом карлика Кауак

Шель столько времени проводил в сельве, что она стала его невестой. Он позабыл о женитьбе, хотя давно пора было. Юноши майя женятся в 16 лет, а девочки выходят замуж и того раньше.

Эцнаб и Шель выпрямляли свои сердца. То есть исповедовались в грехах, глядя на луну, где сидел, прядая ушами, кролик Ламат.

– Будет ливень, – сказал жрец, прислушавшись. – Так говорит повелитель дождя Чаак.

И они решили переночевать в полуразваленном доме, видневшемся неподалеку.

Еще затемно маленькие помощники Чаака устроили переполох в одной из райских обителей, грохоча горшками и палками. Конечно, они побили всю посуду, и хлынул безудержный ливень. Где-то потекло ручьем сквозь худую крышу, а где-то размеренно капало – «кау-итль, кау-итль». Хотя в комнате, где они спали на пальмовых листьях, было сухо и пахло так, как может, наверное, пахнуть колея, оставленная колесами времени.

– Слово «кауитль» обозначает и дождь, и время. Действительно, они похожи, – усмехнулся Эцнаб, протягивая кукурузную лепешку. – Капают, текут, убегают, всюду просачиваясь, исчезая, а затем объявляются вновь – все те же. Уходят, оставаясь.

Под грохот грозы и шум ливня они позавтракали, и Эцнаб рассказал историю приютившего их дома.

Когда-то в хижине, стоявшей на этом самом месте, жила слепая старуха, умевшая колдовать. Она раскрашивала красной краской перья на продажу. И тосковала без детей. Каждый вечер заворачивала в тряпочку индюшиное яйцо и укладывала возле очага. Надеялась, что вылупится сыночек. Однажды утром скорлупа треснула, и вышел мальчик, величиной с птенца. Хоть он и подрос со временем, но стал не более крупного индюка. Зато во всем помогал старухе и умудрился выстроить для нее этот большой каменный дом. Они зажили хорошо. Но как-то в сумерках на карлика напала дикая кошка-оселотль – только перья от него остались. Старуха покрасила их красной краской, да и ушла с горя бродить по сельве. Говорят, и по сию пору ходит всюду, ощупывая стены, стараясь отыскать свой дом. Да никак не может. Поэтому только здесь нет отпечатков ее красных ладоней.

Ливень внезапно оборвался, будто кто-то утянул его за ниточку на небо. Эцнаб и Шель вышли из дома. Ветви деревьев отяжелели от воды Каха Полуна и склонились так низко, что приходилось кланяться сельве.

– Она это любит, – улыбался Эцнаб, покряхтывая при каждом поклоне.

Сквозь зелень едва проглядывало сияющее уже небо с радугой, упершейся одним концом в дом карлика, а другим в огромное, как Млечный Путь, дерево.

Это была древняя священная сейба – хлопковое дерево-кормилец, которое майя звали Чичуаль.

– Все на земле не вечно, а лишь на миг один, – произнес Эцнаб, прислонившись к древесному стволу. – Не всегда человек на земле, а лишь на ничтожное время! Вот и мое колесо завершает свой оборот…

На эти слова из дупла сейбы показались длинные изумрудно-зеленые перья, и высунулась редчайшая птица кетцаль.

– Знаешь ли, эта особа из семейства обжор – трагонов. Клюет, что попадется, с утра до вечера! Но увидеть ее – к счастью и близкой свадьбе! – рассмеялся Эцнаб.

Птица была большая, с ярким, как радуга, блестящим оперением. Поглядела на Шеля и упорхнула, вскрикнув на прощание: «Си-гуа!»

Шель обомлел – ведь именно так звали младшую дочь ахава Канека.

В последнее время это имя волновало его не меньше, чем звуки и запахи сельвы. Сигуа напоминала ему ту женскую фигурку в виде колокольчика, без чаши на голове, которую он полюбил еще в детстве.

Сигуа! Стремительное имя, как звук улетающей с лука стрелы. Похоже, эта стрела крепко-накрепко засела в сердце Шеля. Именно так сказал он, поклонившись священному дереву майя.

И уже на другой день Эцнаб, сватавший когда-то старшую дочь ахава для Рыжебородого, просил отдать младшую за его сына. Хоть она и приходилась Шелю тетей, а была вдвое моложе – тоненькая, гибкая, проворная, будто ласка в сельве. Солнечный отблеск на влажной листве.

Ахав Канек не возражал. И так же быстро, как стрела достигает цели, Шель взял Сигуа в жены.

А в 4661 туне у них родился сын Чанеке, имя которого означало – ручной, домашний ребенок.

Алуши Ахау

Ровно через три туна, накануне Праздника цветов, Шелю приснился старина Мапаче.

– Мы появились на свет в один час и, найдя друг друга, хорошо прожили вместе положенное время, – посвистывал он, улыбаясь, – в мире и любви! А это так здорово, когда второе «Я» не враждует с первым!

И ушел, виляя хвостом.

Шель проснулся до восхода солнца с растревоженной душой. К чему бы этот сон? Мапаче за последний год так одряхлел, что даже ел нехотя, а больше спал на любимой смоковнице под окнами хозяина. Вот и сейчас там дремлет! Никуда не запропал, и это хорошо…

После полудня Шеля позвал к себе жрец Эцнаб.

– Для каждого дела – свой день, – сказал он. – Один для войны, а другой для отдыха. Для поклонения богам и для наблюдений в тишине, постный день и день обжорства. А сегодня – подходящий, чтобы навестить сельву!

С ними поковылял и Мапаче, настолько седой, что полоски на его хвосте, да и пятна вокруг глаз были уже едва заметны. С раннего утра он был взбудоражен, словно давно ожидал этого похода.

Да и не только он. Какое-то странное возбуждение переполняло все вокруг. Горлинки-паломы ворковали, как заведенные. Длинноклювые колибри порхали всюду, вытворяя неожиданные замысловатые кульбиты. Вскрикивали то и дело попугаи, будто вопрошая о чем-то. Отвечали им обезьяны. Вмешивались, подвывая, койоты. И алуши, едва заметные под ярким солнцем, во внеурочное время выглядывали из-за домов и деревьев.

В городе гремели деревянные барабаны, гудели бамбуковые флейты и дудки-уэуэтли. Раскрашенные в ярко-красный цвет дети танцевали на площади уже много часов кряду. Вообще на улицах все пели и плясали, разбрасывая цветы.

– О, сколько же цветов под ногами! – воскликнул Эцнаб. – И сколько песен! Трудно уйти…

Когда они плыли в пироге, на озере было тихо. Солнце уже клонилось к закату. Косые лучи заполнили всю сельву, струясь меж деревьями, как ручьи.

Они плыли медленно, и Эцнаб напевал что-то под нос, а Мапаче умудрился заснуть, похрапывая и повизгивая.

Как только достигли берега, поднялся ветер. Втроем они миновали мильпу, где все так же шуршал, охраняя маис, Иум Кааш, и по тропе тапиров углубились в сельву.