Константин Станиславский - Письма 1886-1917

• Название: Письма 1886-1917
• Автор: Константин Станиславский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Седьмой и восьмой тома посвящены эпистолярному наследию Станиславского. В них публикуются избранные письма Станиславского к деятелям искусства, литературы и науки, а также к родным, друзьям и ученикам, начиная с юношеских лет и кончая последними годами его жизни. Широко представлена переписка Станиславского с крупнейшими писателями, художниками, актерами и режиссерами современного театра. Письма являются ценнейшим первоисточником для изучения творческой личности Станиславского, его эстетических воззрений и общественной деятельности. Они охватывают широкий круг вопросов теории и практики современного театра, раскрывают существо эстетических взглядов Станиславского. Большинство писем публикуется впервые.

---

Окончание в следующем письме.

Продолжаю.

Объясните Крэгу, что отсюда я выслать ему денег не могу, так как у меня едва хватит на обратный путь. Телеграммой ничего не сделаешь, так как струна натянута и надо быть осторожным с правлением. Самое скорое – действовать через Стаховича, который сегодня выезжает в Москву.

Объясните Крэгу, что то, что я пишу,- мой план действия, а не обещание; он может схватиться за него и уверять, что я обещал. Выписать Крэга не мешает, так как вопрос костюм[ов] очень важен. Я не понял замыслов Крэга. Кроме того, пусть он привезет и mise en scene 5-го акта.

27-го буду в Москве. Будьте очень осторожны. Заболейте на день, чтоб отлежаться и отдохнуть вовремя, пока не поздно.

Ваш К. Алексеев

386. Из письма к М. П. Лилиной

Неаполь,

16 февр.

911 16 февраля 1911

Дорогая и бесценная.

Мы (т. е. я, Кира, Миша Стахович и Машенька Ливен) – почти в раю. Я могу сесть на свой балкон, выходящий на море, сидеть и греться на солнце целый день. Так хорошо, что никуда и не тянет, да я и не собираюсь осматривать [ничего], кроме Помпеи. В этом письме расскажу события последних дней, а в следующем вернусь к предыдущим. Накануне отъезда, т. е. в понедельник, я укладывался целый день. Перед обедом поспал и уже шел в последний раз проститься с обедами Стаховичей, как на пути меня перехватил Чайковский, говоря, что приехал Горький и очень стремится видеть меня1. После обеда я поехал к нему, и туда же приехал Чайковский.

Горький приехал из Парижа и остановился проездом в Риме.

…Встретились долгим лобзанием. Он (т. е. Горький) мил, прост и весел. С восторгом говорит об итальянцах. Вид плохой, быть может, после дороги. Чайковский повел нас пить чай в какое-то кафе, несмотря на карнавал – там было 2 1/2 человека (Рим очень неоживленный город). Оттуда поехали в какой-то маскарад. Толпа, оживление, бросаются конфетти очень больно. Скоро там узнали Горького и стали его фетировать, пришлось удалиться.

В 12 был уже у гостиницы. Она заперта. Звонил, звонил около получаса. Отстоял все ноги и испугался. Думал, что придется ночевать на улице. Но отперли. В Риме это случается. Запрут все двери. Ночуй где хочешь. На следующий день в 12 у Ливен были блины (я, конечно, не ел). Стаховичи завтракали там же. Трогательно простились. […] Во время завтрака зашел с нами проститься Волконский (лектор). На станцию нас провожали кн. Ал. П. Ливен и Дженечка, мы уехали в 2 и в 6 ч. были уже в Неаполе (Горький уехал раньше нас). По настоянию Машеньки остановились не у Мюллера, а в Hotel du Vesuve. Оказывается, что Горький ждал нас у Мюллера и уехал с пароходом только сегодня. Я наслаждался ничегонеделанием. Заказал билеты на среду – 23 февраля. О субботе и о воскресенье (египетский экспресс) не хотят даже и разговаривать, так как сейчас большое движение. Ехать с простыми поездами боюсь, и не потому, что утомительно, а потому, что эти поезда отвратительно отапливаются. Кира уже простудилась раз, боюсь повторения того же. Третья причина – море. Я попал в свою сферу и дорожу каждым лишним днем. Бедные, как мне вас жалко, именно сегодня. Москва – холод, сырость, вонь, и Неаполь – жарко без пальто (конечно, днем); вечером и в ваточном хорошо. Морской воздух, вид. Капри от Неаполя виден весь. Трудно понять, почему пароход идет 2 1/2 часа. (Правда, он заходит в Сорренто.) Казалось бы, что в полчаса до него можно доехать на лодочке. Сегодня болтался и зашел посмотреть аквариум. Это самый известный аквариум мира. Очаровательный. Я люблю морских гадов.

Что ж тебе рассказать о последних днях в Риме. Дженечка водила меня по музеям, показывая в каждом 5-6 шедевров. Это было чудесно и не утомительно. Машенька на автомобиле возила нас в Villa Adriana (была закрыта по случаю масленой) и в Tivoli, этот город с великолепным водопадом. Чудная погода, приятная поездка. Встретился как-то с Боборыкиным, и он самым дерзким образом сделал мне выговор за то, что я не хожу к нему часто (был один раз). Он говорил так грубо, что я поклонился и ушел. Значит, скоро будет ругать в "Русском слове".

Очень тронут твоим длинным письмом и вообще твоими нежностями. Люби и не забывай.

…Сегодня молодежь ездила на Везувий. Я не поехал. Поездка не опасная, она делается Куком2, т. е. большой компанией. Поднимаются на funiculaire {канатная железная дорога (франц.). }. Игоречкино письмо получил и ответил ему. Напишу еще, если не очень заговорят меня Горькие. Едем туда завтра. Не бойся. Ведь это не море, а залив. Следующее письмо надеюсь написать бабушке. Скоро обедать, хочу поваляться. Крепко обнимаю тебя, Игоречка. Напиши, как он выглядит и не скучает ли? Итак, до 27-го. Напиши в Берлин-"Russischer Hof". Как Александров, Стахович и Доктор (Каспарян) и Савицкая?

Нежно обнимаю.

Костя

387. Из письма к М. П. Лилиной

19 февраля

Капри

Дорогая и бесценная!

Третьего дня в дождь, рано утром, в 8 ч., я сел на пароход и поехал на Капри. Кругом туман, ничего не видно, но море спокойно.

Я поехал один, так как Машеньке не позволено знакомиться с Горьким, Миша, у которого недавно была инфлюэнца, бережет себя, и я ему не советовал рисковать ехать в сырость. Кире же пришлось бы целый день сидеть с большими и слушать разговоры о политике. Лучше остаться с молодежью и смотреть музей.

Горький и Мария Федоровна встретили меня на лодке у парохода. Я сел к ним, и поехали; дорогой пошел дождь.

Они только что переехали на новую виллу, и не все еще там в порядке. Мне приготовили там чудесную и удобную комнату, но, так как она без отопления, я предпочел гостиницу.

Живут они хорошо, не то что богато, но и не бедно. Едят хорошо. Удобные два маленьких домика. Первое время как-то не клеилось, не могли найти тона. К вечеру разговорились. Опять Горький очаровал и завладел моей душой. Он очень изменился во взглядах, пропасть читает, пропасть работает и стал гораздо скромнее. Здесь, и в Неаполе и во всей Италии, его не только любят, но им гордятся. Когда он идет по улицам, можно подумать, что он владетельный герцог. И хорошо то, что он не популярничает, не очень дорожит этой ролью и мило смеялся, когда я ему сказал, что он из социалист[ов] попал в феодалы.

Ушел от Горьких рано, так как устал. Но по пути, в кафе, увидал оживление: танцевали тарантеллу; вошел. Там познакомился с музыкантом Нугеc (знакомый Володи Алексеева, который написал для Зимина "Quo vadis?") 1. Утром вчера – опять к Горьким. Погода прескверная. Был даже град. Сегодня разговор клеится лучше.

В 12 часов подали от Киры записку. Оказывается, она приехала с немкой (ливенской). Привели ее к Горьким. После завтрака все пошли в горы. Там танцуют тарантеллу и пьют чай. Потом пришли к Горьким Нугесы. Он решил писать нам мимодраму2. Вечером Горький чудесно говорил. Я читал ему Фамусова (удачно) и Крутицкого (неудачно). Первый понравился, второй – не очень. Горький очень понравился Кире.

…Обнимаю. Сегодня ветер и солнце. Качает. Не поедем в Неаполь. До завтра остаемся здесь. Нежно люблю.

Костя

388*. Л. А. Сулержицкому

19 февраля 1911

Капри

Дорогой Сулер,

спасибо за Ваше письмо. Теперь, раз что Крэг от всего отрекается, то мне и нет нужды с ним видеться теперь же1. Не говорите ему об этом. Я затяну вопрос и уеду якобы экстренно, не повидавшись. Он сейчас настроен по-западному и думает только о том, чтобы получить с театра деньги за то, что ничего не делал. Готов ему помочь, если б он действовал не нахальством, а мягкостью. Таким, как он теперь, – я его не люблю. Не говорите ему и об этом, но от себя, при случае, скажите, или объясните, что театр, еще ничего не видя, уже заплатил за "Гамлета" (с пробами) около 25 000 рублей. Можно ли требовать большего от иностранцев и чужих ему людей? Вы теперь знаете, как иностранцы относятся к нам – русским. Если б мы нашли за границей таких щедрых людей, как мы, директора Московского Художественного театра, – мы бы кричали и прославляли их. Пусть Крэг это поймет. Это нужно для него же… Напомните ему: я устроил ему годовое жалованье, гарантированное – 6000 рублей. Он закапризничал и все испортил. Теперь сам чорт не знает – сколько он получает. Осенью он заболел – не мог приехать; от костюмов, от постановки он отмахивается. Понятно, что правление пристает ко мне и просит объяснить, за что платят жалованье Крэгу. Он же начинает нахальничать. Что же я могу сделать? Кончится тем, что правление от него откажется. Говорите от себя – не ссорьте меня с ним.

Ваш К. Алексеев