Константин Станиславский - Письма 1886-1917

• Название: Письма 1886-1917
• Автор: Константин Станиславский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Седьмой и восьмой тома посвящены эпистолярному наследию Станиславского. В них публикуются избранные письма Станиславского к деятелям искусства, литературы и науки, а также к родным, друзьям и ученикам, начиная с юношеских лет и кончая последними годами его жизни. Широко представлена переписка Станиславского с крупнейшими писателями, художниками, актерами и режиссерами современного театра. Письма являются ценнейшим первоисточником для изучения творческой личности Станиславского, его эстетических воззрений и общественной деятельности. Они охватывают широкий круг вопросов теории и практики современного театра, раскрывают существо эстетических взглядов Станиславского. Большинство писем публикуется впервые.

---

Поцелуйте покрепче мою милую дочку Кирюльку, пусть она за меня обнимет Игоречка. Скажите, пожалуйста, ей, что я потому редко пишу ей, что хочу хорошенько отдохнуть, так как в Москве мне приходится уж очень много писать на фабрике. Зато когда я приеду, то на словах расскажу ей все, что видел.

Нижайший поклон Софье Александровне, попросите, чтобы она не сердилась на меня за то, что я пристаю к ней все с религией, – это от любви и уважения к ее чистому чувству.

Елизавете Георгиевне, Елене Ивановне, няне, Дуняше, Егору, Маланье, Варе и пр. всем поклоны.

Если увидите Володю, скажите, что я его крепко целую, так же как и Панечку с детишками. Ищу ноты одноактных опер, но пока – безуспешно.

Крепко целую Вас и благодарю за Ваши хлопоты о внучатах.

Любящий и благодарный

Костя

Перед тем как запечатывать письмо, вспомнил, что Вы будете в волнении: была ли Маруся в "Cabaret du neant". Успокойтесь: конечно, не была. Я ходил туда один.

49*. В. В. Лужскому

Июнь 1897 Москва

Добрейший Василий Васильевич!

Вернулся и очень желаю с Вами повидаться. Напишите, как бы это устроить. Надо переговорить о многом. Не соберетесь ли Вы с Переттой Александровной к нам? Жду письма.

Низкий поклон Вашей супруге и всем Вашим от жены и уважающего Вас

К. Алексеева

Увлечен двумя пьесами и между прочим "Сорванным колоколом". Вам придется играть там лягушку – чудная роль? Поу,' читесь летом кричать по-лягушечьи. Необходимо!

50*. И. П. Киселевскому

23 июня 1897

Москва

Из уважения к большому таланту И. П. Киселевского не могу отказать ему в просьбе: дать ему пьесу "Фома" для исполнения ее на провинциальных сценах при условии его участия в ней. Последнее я добавляю от себя, вверяя, таким образом, судьбу пьесы "Фома" в провинции г. И. П. Киселевскому. Право же постановка пьесы исключительно при его участии, в моих глазах, достаточно гарантирует ее от плохого исполнения как главных, так и второстепенных ролей. Мне, как переделывателю, принадлежит скромный и кропотливый труд по сохранению как духа, так и языка бессмертного произведения Достоевского при переделке его повести для сцены. Если означенный мой труд имеет какие-нибудь достоинства, то они заключаются в том, что за исключением некоторых сцен, очень немногих, удалось сохранить целиком язык ее автора и оставить почти нетронутыми отношения действующих лиц между собой и события в последовательном порядке самой повести. Ввиду этого эта пьеса могла бы быть по справедливости названа пьесой Достоевского. Между тем цензура разрешила ее под условием, чтобы имени ее настоящего автора не было на афише. В цензурованном экземпляре значится: пьеса К. С. Станиславского. Конечно, при исполнении ее на афишах был вычеркнут мой псевдоним, и я не сомневаюсь, что и Вы, уважаемый Иван Платоныч, позаботитесь о том, чтобы на афишах провинциальных театров моей фамилии и псевдонима не выставляли, так как в противном случае я был бы справедливо осужден в ужасном преступлении: присвоении себе творений великого писателя, а это обвинение было бы незаслуженным мною наказанием за мои посильные и скромные труды переделывателя. Пока я не буду достаточно убежден в том, что повесть не искажена мной при переделке, я бы не хотел, чтобы пьеса получила широкое распространение в провинции, а потому ограничиваю его предоставлением Вам права исключительной ее постановки и при Вашем участии. Другими словами: оставляя за собой право постановки пьесы на столичных сценах, предоставляю Вам судьбу ее в провинции. Могущий получаться авторский гонорар пожертвован мною для престарелых артистов, куда и прошу Вас направлять от моего имени выручаемые деньги с пересылкой квитанций, получаемых при взносе означенных денег, – мне.

К. Алексеев (Станиславский)

23 июня 1897 г.

51. Вл. И. Немировичу-Данченко

19 июля 1897

Москва

Многоуважаемый Владимир Иванович!

Получил Ваше письмо1 только сегодня и сейчас же сажусь за ответ, но, ввиду завтрашнего праздника, у меня не будет оказии послать письмо ранее понедельника, 21 июля. Куда же, спрашивается, направлять его, в Ялту или в Павловку? Пошлю в Павловку, это вернее. Вы дали мне хороший пример: писать карандашом – это и скорее, и удобнее, и легче, особенно в такую жару, которая установилась и не покидает нас по сегодня. Итак, разрешите мне и на будущее время переписываться с Вами по деловым вопросам карандашом. Теперь к делу. Прежде всего отвечу по пунктам на Ваше письмо. Конечно, я от души радуюсь, что наш проект вызывает всеобщее одобрение, но я стараюсь не увлекаться этими отдельными мнениями, хотя искренно сам им верю. Помня те единодушные ободрения, выражения надежды на успех и процветание, которые подбили меня на основание нашего Общества, я теперь невольно недоверчиво отношусь к доброжелателям нашего нового дела2. Что касается письма Кошеверова3, то это, действительно, радостная и отрадная новость; приходится верить тому, что это человек и серьезный и желающий работать. Остается только пожелать, чтобы он привел в исполнение свой план и переселился в Москву. Если он талантлив, то нельзя не согласиться с тем, что следует пользоваться его предложением и всячески стараться держать его поближе к себе. Как же облегчить его материальное положение? Я мог бы выхлопотать в Обществе – взять его на этот сезон на 100 р. жалованья или на разовую плату по 25 руб. Это оказало бы ему некоторую поддержку. При участии в спектаклях Общества он бы имел хорошую практику и мог бы хорошо и не спеша подготовить несколько ролей (при более чем достаточном количестве репетиций). Не сомневаюсь, что при этой несложной для настоящего актера работе у него останется достаточно времени, чтобы заниматься с Вами. Впрочем, к этому вопросу я вернусь еще ниже, пока же поясню только, что я определяю цифру 100 р. на следующем основании: 1) на эту цифру весной Общество искало любовника из новичков, так что этот расход находился в смете нашего Общества на предстоящий сезон; 2) Вы пишете, что Кошеверов пошел бы в наше дело и на 1200 р. в год. Конечно, при этом жалованье играет значительную роль условие годовой службы, каковой пока я бы не мог ему предложить, но раз что он собирался в Москву для занятий с Вами и отказался от всякой службы и получения гонорара, а может быть, даже предполагал, что ему придется внести плату за обучение в Филармоническом обществе, то мое предложение, по сравнению с той картиной, которую он себе рисовал, может показаться ему и интересным и заманчивым. Я мог бы обещать ему две роли, интересные для Москвы, а именно: Христа в "Ганнеле" и Генриха в "Потонувшем колоколе" (последняя в очередь со мной). Намечаются еще следующие роли: Глумов, Рыков ("Самоуправцы"), граф Орсино (в "12-й ночи" – может быть), Клавдио ("Много шума" – может быть), некоторые роли в новых пьесах наступающего сезона. Обыкновенно в зиму мы ставим до 10 пьес. К сожалению, Шувалова я не видел в новом его амплуа4. Помню его на маленьких ролях у Корша, но впечатление у меня осталось настолько невыгодное для него, что теперь я не могу себе представить, каким чудом тот робкий, вульгарный актерик сделался знаменитым трагиком Шуваловым. Судя по Вашему письму, у Вас о нем сохранились совсем другие воспоминания, и я готов и рад бы Вам верить, так как такой актер действительно необходим нашему делу. Не придавайте моим впечатлениям о Шувалове большого значения; я сам сознал, что эти впечатления могут быть ошибочны. В последние годы я сам интересовался им и расспрашивал о нем как провинциальных актеров, так и некоторых знакомых, жителей провинциальных городов. Мнения, слышанные мною, довольно схожи между собой. Говорят, что он большой труженик, отличный репертуарный актер, может играть хоть каждый день, очень приличный актер, с выдержкой, но без темперамента; как товарища кто хвалит его, кто нет… Я с ним не знаком, но усиленно наблюдал за ним на съезде 5. Мне показалось, что он актерски пошловат, и я несколько утвердился в этом мнении после его глупого и бестактного поведения во время заседаний: он в сотрудничестве Шмитгофа дурил и мальчишничал совершенно не вовремя и малоостроумно. Внешность его, казалось бы, мало обещает на сцене. Повторяю, все это лишь впечатления, которые могут бесследно рассеяться и совершенно измениться после первого же появления артиста на сцене, поэтому желательно и даже необходимо съездить во время сезона, т. е. зимой, и посмотреть его в нескольких ролях. Не будет ли он играть в октябре где-нибудь между Москвой и Севастополем? Я бы мог остановиться и посмотреть его по пути из Крыма. Если я говорил о Рощине6, то только за неимением ничего лучшего. Это единственный из известных мне любовников, обладающий каким-то обаянием, хотя весьма и весьма незначительным. Мне по крайней мере он бывал симпатичен на сцене. А это качество теперь, и особенно в любовниках, очень редкое. Кроме того, несколько лет Рощин просит передать мне, что он желал бы служить в нашем Обществе, так как он ищет и тоскует по серьезной постановке художественно-театрального дела. Насколько он искренен в данном случае, судить не берусь и теперь объясняю только, почему при разговоре с Вами я упомянул о Рощине.