Тит Ливий - История Рима от основания Города

• Название: История Рима от основания Города
• Автор: Тит Ливий
• Жанр: Античная литература

Тит Ливий (Titus Livius, 59 до н. э., Патавий, ныне Падуя – 17 н.э., там же) – один из самых известных римских историков, автор чаще всего цитируемой «Истории от основания города» («Ab urbe condita»), несохранившихся историко-философских диалогов и риторического произведения эпистолярной формы к сыну.

Oсновоположник так называемой альтернативной истории, описав возможную борьбу Рима с Александром Македонским если последний прожил бы дольше. Образцами совершенного стиля Ливий называл Демосфена и Цицерона.

Ливий происходил из состоятельной семьи, в ранней молодости приехал в Рим, где получил хорошее образование, после чего занялся философией, историей и риторикой. Хотя близкие отношения связывали его с Августом, Ливий не принимал деятельного участия в политической жизни. После 27 до н. э. Ливий начал работать над фундаментальной работой по истории Рима в 142 книгах, в которой верил в нравственные ценности и в которых видел залог возрождения Рима и в то же время, разделяя взгляды стоиков, верил в фатум. В сохранившихся книгах помещено около 40 речей исторических и полулегендарных фигур. Хронологически ливиев стиль представляет собой промежуточный этап между классическим и так называемой латынью серебряного века Империи. О Ливии с уважением отзывались оба Сенеки, Квинтиллиан и Тацит, а труды использовали Валерий Максим, Анней Флор, Лукан и Силий Италик.

Николо Макиавелли написал «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Единственный сохранившийся труд Тита Ливия «История Рима от основания города» охватывает события римской истории от легендарных её истоков до гражданских войн и установления империи, т. е. эпохи современником которой был автор.

Из 142 книг до нашего времени дошло 35 книг – с первой по десятую и с двадцать первой по сорок пятую, освещающие события до 293 и с 219 до 167 г. до н. э.О содержании других книг известное представление дают созданные ещё в древности краткие их изложения – «периохи», или «эпитомы». Перевод их также включен в настоящее издание.

Настоящее издание подготовлено коллективом переводчиков – филологов-классиков и историков античности.

Содержит обширную пояснительную статью Г. С. Кнабе.

---

71. (1) Слава одержанной над врагом победы была омрачена позорным приговором, вынесенным в Риме по поводу спора союзников о границах. (2) Ардеяне и арицийцы, изнуренные частыми войнами, которые велись из-за спорных земель и наносили большой урон обеим сторонам, попросили римский народ рассудить их. (3) Когда они явились для изложения дела и консулы созвали народ, завязался продолжительный спор. Уже после того, как были выслушаны свидетели и пора было созывать трибы, а народу приступить к голосованию, поднялся некто Публий Скаптий, престарелый плебей, и сказал: «Если мне, консулы, позволено высказаться о государственном деле, то я не потерплю, чтоб народ оставался в заблуждении касательно этого спора». (4) Консулы отказались выслушать его заявление как вздорное, но он кричал о предательстве ими общего дела; консулы приказали прогнать Скаптия, и тот воззвал к трибунам. (5) Трибуны, которыми толпа правит чаще, чем они ею, в угоду жаждущим выслушать его плебеям позволили Скаптию говорить, что хочет. (6) И тот стал рассказывать, что ему пошел уже восемьдесят третий год, а в тех местах, о которых идет спор, он был на военной службе, но не юношей (то был уже двадцатый его поход), и война тогда шла близ Кориол. Он, мол, говорит о деле, многими по давности забытом. (7) Ему же врезалось в память, что земля, о которой идет спор, входила во владения Кориол и после захвата города стала по праву победителя общественным достоянием римского народа. Поэтому его удивляют ардеяне и арицийцы, до поражения Кориол никогда не предъявлявшие своих прав на эту землю, а теперь вознамерившиеся перехватить ее у римского народа, произведенного ими из хозяина в третейские судьи. (8) Ему уже недолго остается жить, но он не мог позволить себе не предъявить своих прав на эту землю, к захвату которой он приложил руку, когда был воином, и не возвысить свой голос, последнее оружие старика. Он настоятельно советует народу из напрасной стыдливости не выносить приговора против себя самого.

72. (1) Консулы, заметив, как тихо и с каким сочувствием слушают Скаптия, призвали богов и людей в свидетели против этой гнусной затеи и пригласили знатнейших сенаторов. (2) Вместе с ними они обходили трибы, заклиная народ не совершать бесчестного поступка, который послужит образцом для худших беззаконий, и, оставаясь судьями, не обращать в свою пользу спорный предмет, ибо, даже если б судье и дозволено было преследовать собственную выгоду, приобретение этой земли даст прибыль, неизмеримо меньшую того убытка, который будет понесен, когда из-за бесчестного поступка от Рима отпадут союзники. (3) Ущерб, который будет нанесен нашему доброму имени, столь велик, что его и не измеришь: ведь об этом послы расскажут дома, об этом узнают все – дойдет до союзников, дойдет и до врагов, какое огорчение для одних, какая радость для других! (4) Вы думаете, у соседних народов поверят, что все затеял этот старый Скаптий, торчащий на собраниях? В таком вот виде он и прославится, а о римском народе станут говорить как о падком на барыши клеветнике и захватчике имущества в чужом споре. (5) Видел ли кто-нибудь судью по частному делу, чтоб он самому себе присуждал спорную вещь? Даже сам Скаптий,. хоть в нем уже молчит совесть, такого не сделает. В один голос твердили об этом консулы и сенаторы; (6) но верх взяла алчность и пробудивший ее Скаптий. Созванные трибы объявили спорную землю собственностью римского народа. (7) Утверждают, что и при других судьях все было бы так же, но в таких обстоятельствах даже правота не могла бы смыть позор с этого приговора, и римским сенаторам он был не менее гадок и горек, чем ардеянам и арицийцам. Остаток года прошел спокойно – без волнений в Городе и без угроз извне.

КНИГА IV

1. (1) Затем консулами стали Марк Генуций и Гай Курций. Тот год [445 г.] был недобрым как в домашних делах, так и в военных. Уже в самом его начале трибун Гай Канулей обнародовал предложение (2) о дозволении законных браков между патрициями и плебеями1, в чем патриции усмотрели угрозу чистоте их крови и упорядоченности родовых прав2. Трибуны поначалу осторожно заговорили о том, чтобы один из консулов мог быть плебеем, и дошло наконец до того, что девять трибунов предложили закон, (3) согласно которому народ имел бы право избирать консулов по своему усмотрению, из патрициев ли или из плебеев, – в этом случае, по мнению патрициев, им пришлось бы де делиться властью с плебеями, но попросту уступить всю ее толпе.

(4) Вот почему в сенате с такой радостью встретили весть о том, что отпали ардеяне (у которых римляне беззаконным судейством отняли часть земли), что вейяне разоряют пограничные земли, а вольски и эквы ропщут из-за укрепления Верругины3: настолько война, даже безуспешная, была для патрициев предпочтительней постыдного мира. (5) Приняв и преувеличив эти известия, дабы шумом войны заглушить голоса трибунов, сенат постановил произвести набор войска и готовиться к войне с еще большим, если возможно, рвением, чем в консульство Тита Квинкция. (6) Тогда Гай Канулей произнес в сенате речь: никаким запугиванием, сказал он, не отвлечь консулам плебеев от помыслов о новых законах; покуда он жив, не бывать набору, прежде чем плебеи не примут решение о том, что предложено им и его сотоварищами. Тут же он созвал плебеев на сходку.

2. (1) Меж тем консулы настраивали сенат против трибунов, а трибуны – народ против консулов. Безумство трибунов, говорили консулы, делается нестерпимым: дальше некуда – в Городе разжигается больше войн, чем в чужих землях. И виной тому – как народ, так и патриции, как трибуны, так и консулы. (2) Что в государстве вознаграждается, то всегда быстро и разрастается: так воспитываются добрые граждане и храбрые воины. (3) А в Риме ничто не вознаграждается лучше, чем мятежи: они всегда приносили уважение и почет всем и каждому. (4) Пусть поразмыслят сенаторы, в чем состояло величие сословия, унаследованное ими от их отцов, таким ли они его передадут своим сыновьям; и чем могут похваляться плебеи, говоря о своей возросшей силе и славе. И этому нет и не будет конца, пока мятежи имеют успех, а зачинщики мятежей в такой чести. (5) К чему клонит Канулей, и с таким упорством? К тому, чтобы роды смешались в сброд, чтобы поколебался чин общественных и частных птицегаданий, чтобы не осталось ничего не испорченного, ничего беспримесного, чтобы с утратою всех различий никто не знал бы уже ни себя, ни своих? (6) Что такое эти смешанные браки, как не простое, словно у диких зверей, спаривание между патрициями и плебеями? Чтобы появившийся. на свет не знал, чьей он крови, чьим причастен святыням4, – полупатриций, полуплебей, сам с собой в разладе! (7) Но недостаточным кажется смешать порядок божеский и человеческий: подстрекатели черни уже рвутся к консульству! Сперва они. лишь произносили речи, добиваясь того, чтобы одним из консулов был плебей5, а теперь уже требуют и закона, согласно которому народ избирал бы консулов из патрициев, из плебеев ли по своему произволу! Ясно, что избраны будут из плебеев мятежнейшие и станут консулами Канулеи да Ицилии. (8) Да не попустит Юпитер Всеблагой Величайший, чтобы власть, отмеченная царским величием, пала столь низко! Лучше тысячу раз умереть, чем сносить такой позор. (9) Нет сомнения, что наши предки, если бы могли предвидеть, что уступками не смягчат народ, а лишь озлобят в его все более несправедливых притязаниях, с самого начала решились бы на самую отчаянную борьбу, но не подчинили бы себя принятым тогда законам. (10) Ведь как тогда уступили толпе с трибунатом, так приходилось уступать и потом. (11) И этому нет конца: не могут ужиться в одном государстве народные трибуны и сенаторы: либо сословье одних, либо должность других должны перестать существовать; лучше поздно воспротивиться наглости и безрассудству, чем никогда. (12) Неужто им дано сперва безнаказанно сеять чреватые войною раздоры с соседями, а потом мешать согражданам вооружаться и обороняться от тех, кого сами же и подстрекнули? Только что не пригласив к нам неприятеля, они не дают собрать против него ополчение, а Канулей даже смеет объявлять в сенате, что запретит набор войска, (13) если сенаторы, словно побежденные, не утвердят его законы! Что это, как не угроза предать отечество, дождаться нападения и сдаться? Кого должны воодушевить эти призывы? Нет, не римлян, но вольсков, эквов, вейян. (14) Уж не под водительством ли Канулея надеются они взойти на капитолийские твердыни? Но если трибуны, отняв у патрициев их права и величие, не лишили их также и мужества, то консулы готовы вести их прежде против преступных сограждан, а потом уж против вооруженных врагов.

3. (1) Пока в сенате кипели такие страсти, Гай Канулей выступил в защиту своих законов и против консулов с такою пространною речью: (2) «Я и прежде, квириты, не раз замечал, как гнушаются вами патриции, считая вас недостойными жить с ними в тех же самых стенах единого Города; теперь это мне совершенно ясно – с такой яростью ополчились они на наши предложения, (3) в которых нет ничего иного, кроме напоминания о том, что мы – их сограждане и хоть разный у нас достаток, но отечество – то же самое. Предлагаем же мы всего две вещи. (4) Первое: мы требуем право на законный брак, которое обычно предоставляется и соседям, и чужеземцам6: ведь даже побежденным врагам мы даруем право гражданства7, которое куда как важней. (5) Второе: мы не требуем ничего нового, а лишь домогаемся того, что и так уже принадлежит народу римскому, – права вверять власть тому, кому он сам пожелает. (6) Почему же в ответ они подняли такую бурю, почему чуть ли не нападают на меня в сенате, почему готовы дать волю рукам и осквернить насилием освященный неприкосновенностью сан трибуна? (7) Если римскому народу будет дано право свободно выбирать тех, кому хочет он вверить консульские полномочия, и плебей, достойный высшей, самой высокой должности, не будет лишен надежды ее получить, то неужели не устоит Город? Да разве вопрос, „не быть ли плебею консулом”, равнозначен тому, как если бы в консулы предлагался раб или отпущенник8? (8) Чувствуете ли вы теперь, каково их к вам презрение? Будь это возможно, они отняли бы у вас и вашу долю дневного света; их бесит уже то, что вы дышите, что подаете голос, что имеете человеческий облик, (9) и вот – боги милостивые – они объявляют, что нечестиво делать плебея консулом. Так вы думаете, мы, не имея доступа ни к фастам, ни к записям понтификов9, не ведаем и того, что знает любой чужеземец? Что когда-то консулы сменили у власти царей, что права их и власть не больше, чем некогда царские? (10) Или вы сомневаетесь в том, что когда-то по воле народа и утверждению сената царствовал в Риме Нума Помпилий, не только не патриций, но даже и не римлянин, а пришелец из сабинской земли? (11) Ну а Луций Тарквиний, объявленный царем при живых наследниках Анка, – он ведь не только не римлянин, и даже не италиец, а поселившийся в Тарквиниях сын коринфянина Демарата. (12) И разве Сервий Туллий, сын пленной корникуланки, не природной доблестью одержал царскую власть: его матерью ведь была рабыня, а отцом, стало быть, никто. А что говорить о Тите Тации Сабине, с которым сам Ромул, отец нашего Города, разделил царскую власть? (13) Только так, не отталкивая спесиво никого, в ком блеснула доблесть, и смог подняться в своем величии Рим. Вам теперь стыдно иметь в консулах плебея, а вот предки наши не гнушались и приглашенными царями, изгнание которых отнюдь не закрыло город для достойного чужеземца. (14) Сабинский род Клавдиев уже после изгнания царей был удостоен не только гражданства, но принят даже в число патрицианских. (15) Значит, чужеземец мог стать патрицием, мог стать потом консулом, а римскому гражданину, если он плебей, не будет надежды на консульство? (16) Что ж, нам остается только не верить, будто и среди плебеев отыщется муж отважный и честолюбивый, что и на войне хорош и в мирной жизни, – словом, похожий на Нуму, Тарквиния, Сервия Туллия. (17) Но, и объявись такой, к кормилу государства мы его не подпустим – предпочтем иметь консулов, подобных децемвирам, худшим из смертных (хоть все они были патриции), а не лучшим из царей, хоть и новым людям.