Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

• Название: История антисемитизма.Эпоха знаний
• Автор: Лев Поляков.
• Жанр: Публицистика

Фундаментальный труд знаменитого французского историка российского происхождения профессора Льва Полякова, автора многочисленных трудов по истории Холокоста и антисемитизма. Двухтомная монография посвящена истории антисемитизма от древнейших времен до середины XX столетия и подробно рассматривает историю взаимоотношений евреев с окружающими народами, анализируя корни ксенофобии и вызванных ею катастроф. Объект исследования автора – столкновения и взаимовлияние культур на протяжении двух тысячелетий.

---

Чтобы вступить в общество, им было необходимо сначала пройти через общественные школы. Это становилось настоящей крестной мукой для многих еврейских детей, оставлявшей свой отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Находясь на вершине славы, Адольф Кремье (Исаак Адольф Кремье (1796-1880) – знаменитый французский адвокат и политический деятель. (Прим. ред )) так вспоминал свое прошлое; «… я не мог ходить по улицам своего родного города, не подвергаясь оскорблениям. Как часто мне приходилось пускать в ход кулаки!» (Чтобы сгладить эффект такого признания, этот государственный деятель немедленно присовокуплял: «Да, но затем я в течение нескольких лет учился в Париже, а когда вернулся в Ним в 1817 году и занял свое место в зале суда, я уже ни для кого не был евреем!» Итак, нимское общество проявляло достаточно такта, чтобы не видеть в Кремье еврея. Возможно, в этом и заключается секрет французской терпимости… )

Можно предполагать, что Фредерик Мистраль (Фредерик Мистраль (1830 – 1914) – провансальский поэт, лауреат Нобелевской премии. (Прим. ред.)) основывался на собственных детских воспоминаниях, когда описывал в «Нерто» детские драки одного против пятидесяти: «Оборванец! Желтая шапка! Убирайся к своим евреям! Прочь отсюда! Пятьдесят детей против одного… » («Lou pecihoun! Lou capeu jatme! A la jutarie! Quc s'encaune! Cinquanto enfant ic darrie… »)

Все говорит о том, что на востоке Франции подобные притеснения и издевательства также были широко распространены. Раввин Меца Ж. Б. Драх описал детские годы своего брата «… которого травили его одноклассники, они караулили его у самых дверей класса, осыпали ругательствами, бросали в него камни, и, что было хуже всего, мазали ему губы свиным салом. Вопреки попыткам школьной администрации положить этому конец преследования продолжались, а мой брат добился больших успехов в учебе и в конце каждого года получал награды; сейчас он один из лучших миниатюристов провинции». Что же касается самого раввина Драха, то уже в зрелом возрасте он попытался завершить свое возрождение путем обращения в католицизм. Но, как правило, подобные обращения происходили во Франции сравнительно редко (статистические данные по этому поводу отсутствуют); во всяком случае, они никогда не имели массового характера, так что скорее всего, по-видимому, индивидуальные отречения, накапливавшиеся на протяжении жизни многих поколений, явились причиной того, что потомство исконных авиньонских евреев, насчитывавшее около трех тысяч человек во время их эмансипации, в наши дни составляет не более одной тысячи.

Можно утверждать, что сменявшие друг друга правительства Франции, а также французское общество в целом оказались единственными в Европе, кто совершенно всерьез воспринял проблему эмансипации. Начиная с эпохи Реставрации все законы, обеспечивавшие дискриминацию евреев, полностью утратили свою силу.

Напротив, в Германии наиболее престижные и значимые социальные функции были наименее доступны евреям и, являясь предметом страстных домогательств многих сыновей Израиля, неизменно оставались закрытыми для «граждан, исповедующих закон Моисея». Это послужило причиной настоящей эпидемии обращений в христианство в начале XIX века, непосредственными причинами которой могло быть желание поступить на государственную службу или стремление заниматься свободными профессиями, однако само ее название – Gefallsucht (желание нравиться) заставляет предположить, что общей глубинной причиной этих обращений было стремление к христианской любви и уважению.

На самом деле, причины подобных обращений могли быть весьма различными. Давид Мендель, внучатый племянник Мозеса Мендельсона, ставший под именем Августа Неандера главой протестантских церковных историков, в возрасте семнадцати лет обратился в христианство. Похоже, что искренние убеждения привели к крещению Юлиуса Йолсона, гораздо более известного как Фридрих Юлиус Шталь. Под этим именем он стал великим властителем дум прусского консерватизма. Мы уже говорили о том, что, крестив своих детей, отец Феликса Мендельсона-Бартольди стремился воздать должное христианской цивилизации, что уже означало гораздо менее серьезное отношение к религии.

Хорошо известна и история Генриха Гейне. Один из его друзей, Эдуард Ганс, который вместе с ним принимал активное участие в деятельности кружка по обновлению еврейской культуры, внезапно обратился в христианство и получил кафедру философии в Берлинском университете (друг Гегеля, Ганс стал учителем Карла Маркса, который по желанию своего отца был крещен в возрасте шести лет). Гейне обратился к Гансу с гневным двустишием:

«Ты стал пресмыкаться перед распятием, Распятием, которое ты презирал… » («Und du bist zum Kreuz gekrochen, Zu dem Kreuz, dass du vcrachtest»)

Но вскоре он сам последовал примеру Ганса для того, чтобы вступить в коллегию адвокатов Гамбурга, где он так никогда и не приступил к адвокатской практике. Гейне иронизировал: «пропуск в европейскую культуру», а также добавлял: «… если бы законы разрешали кражу серебряных ложек, то я бы не стал креститься!» Его соперник Людвиг Берне, принявший христианство, чтобы иметь возможность возглавить журнал, высказался по поводу таинства крещения не менее бесцеремонно: «Выданные мне три капли воды не стоят даже той малости, которую я за них заплатил».

Рахель Фарнаген-Левин уверяла, что к 1823 году добрая половина еврейской общины Берлина приняла христианство. Тем не менее немецкая история, в которой упомянутые нами имена оставили глубокий след, считает их евреями. Среди знаменитостей этого поколения лишь один Джакомо Мейербер не перешел в христианство, возможно, из чувства привязанности к своей старой матери, но, вероятно, также и потому, что «наряду со счастьем быть талантливым он обладал также талантом быть счастливым», – как говорил об этом богаче Берлиоз.

Большинство немецких евреев, не отправившихся к купели для крещения, не могли остаться равнодушными к обращению в христианство такого количества блестящих и богатых деятелей, часть которых увенчала свой отказ от иудаизма переменой своих имен, как мы это уже отмечали выше. Подобные примеры лишь усиливали воздействие отмены власти раввинов, так что немецкий иудаизм быстро рассыпался на обратившихся в христианство различных направлений, индифферентных, полностью отказавшихся от соблюдения традиций своих предков, сторонников реформированного иудаизма и, наконец, сплоченной группы сохранивших преданность Талмуду. Уже в то время большинство стремилось быть прежде всего немцами. В 1844 году Александр Вейлъ замечал: «Вообще говоря, то, чего так упорно добиваются прусские евреи, это возможности быть пруссаками, и ничего больше». Даже те из них, кто особенно гордился своей верностью еврейским традициям, стремились к более полной германизации. Характерно, что основатель «научного иудаизма» Леопольд Цунц начал проявлять интерес к историческим исследованиям благодаря своему желанию доказать, что в средние века евреи часто носили христианские имена и пользовались местными наречиями при отправлении религиозных обрядов.

В 1857 году знаменитый католический богослов Игнац Дёллингер отмечал: «Немецкие евреи обыкновенно думают как немцы; а поскольку наша культура и наша цивилизация вышли из христианства и сформированы христианством, то вопреки их сдержанному отношению к христианству сознательно или бессознательно они ко многим вещам относятся по-христиански и поступают соответствующим образом».

По сути дела, речь шла о новом поколении марранов, а отличие от жертв инквизиции заключалась, в основном, в границе, отделяющей стыд и жажду любви от страха. Подобно «новым христианам» Иберийского полуострова эти евреи, даже если они принимали христианство, как социальная группа в глазах христиан оставались евреями, причем евреями, которые, как мы это увидим, возбуждали более сильные антиеврейские чувства, чем традиционные обитатели гетто. В начале XX века великий экономист Зомбарт, основываясь на своих статистических данных, выражал сожаление по поводу «обстоятельств, в которых люди, являющиеся евреями, должны выступать в роли христиан только потому, что их предки или они сами однажды были крещены». Он также говорил об «огромном несчастье, состоявшем в том, чтобы не признаваться самим себе в подлинном статусе людей, сменивших религиозные одежды».

Но в 1832 году иудейский активист Габриэль Риссер смотрел гораздо дальше; он заверял неомарранов: «… поверьте мне, что ненависть найдет свою жертву также легко, как и ангел смерти. Ненависть узнает свою жертву, под каким бы именем она не скрывалась… » Тем не менее даже этот верующий иудей признавался в том, что делит свою любовь между Богом Израиля и новой иностранной богиней. Недаром у него был такой девиз: «У нас есть Отец на небесах, но у нас есть также и мать: Бог, отец всего сущего, и Германия, наша мать здесь, на земле».