Александр Соколов - Меншиков

• Название: Меншиков
• Автор: Александр Соколов
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

Исторический роман об известном российском государственном деятеле, сподвижнике Петра Первого — Александре Даниловиче Меншикове (1673–1729), о его стремительном восхождении к богатству и славе, его бурной, беспокойной жизни и драматическом конце.

---

Была произведена выпись подрядов, которые Меншиков «производил под разными именами»; на этой бумаге Петр наложил резолюцию:

«За первый подряд ничего не брать, понеже своим именем, а не подставкою учинен и прибыль зело умеренна; с подрядов, кои своим же именем подряжал, но зело с лишком, взять всю прибыль, а кои под чужими именами, с тех взять всю прибыль да штрафу по полтине с рубля».

«К вящшему же Меншикова наказанию», соучастника его вице-губернатора Корсакова, «вспомоществовавшего в оных недозволенных подрядах или паче присоветовавшего ему оные», решено было публично высечь кнутом.

— …Так вот, Петр Павлович, нашего брата и учат, — обращался Меншиков к своему всегдашнему советчику Шафирову. — Что же мне теперь делать? Опять в ноги государю валиться?

— В ноги, в ноги! — потряхивал буклями парика вице-канцлер. — «Припадаю к стопам вашего величества», «Слезно прошу»… и. все там такое… Ну, огреет дубинкой раза два. Да тебя же не учить, Александр Данилович, как это…

Не договорил, шариком откатился к стене, мгновенно юркнул за спинку высокого кресла, так как Меншиков сразу бросился к пепельнице — запустить.

— Ах, проходимец!

— Чего?

— Семеро на одном колесе проехали!

— И все доехали, — подхватил вице-канцлер, поблескивая из-за кресла коричневым глазом. — Не сердитуй, светлейший! Не всякий виноватый удостаивается царской дубинки. Ей-ей, то есть знак великой близости к государю. Я б, разрази меня гром, испытав такое внушение, вспоминал бы о нем как о милости. Даже и тогда, когда считал бы себя наказанным незаслуженно, — тараторил проворный толстяк. — Ей-ей, Александр Данилович, говорю от души!

— Не балагурь, выходи, — спокойно вымолвил Меншиксв. — Государь изволит наказывать меня как сына милостивый отец. Я этого не стыжусь.

Только и разговоров в это время в Питере было, что о деле Меншикова. Но велись такие разговоры келейно. Люди из лагеря Меншикова даже в разговорах открыто стоять за него не могли, потому что самим государем был он признан виновным в похищении казенного интереса. А родовитые боялись выдать себя — уж очень обидно и горько было им расставаться с ярко блеснувшей было надеждой избавиться от «всесильного хама», как честили они Александра Даниловича в своем тесном кругу.

— Не знаешь, сколько с Данилыча государь штрафов взять положил? — спрашивал будто невзначай, между прочим, Апраксин у Якова Долгорукого, приглашенного к нему на обед.

— А бес его знает, Федор Матвеевич, — уклончиво отвечал Долгорукий, поглаживая свои длиннейшие седые усы. — С него все как с масла вода! Это ж не мы!.. Вчера он полдня сидел у государя в токарной. О чем говорили — одному богу известно! Как и всегда между ним… Говорят близкие люди, что подал он государю рапорт. Написал, что из своих денег на драгун издержан без малого двадцать тысяч, прибыли дал государству за эти годы с лишком полмиллиона да жалованья как генерал-губернатор вовсе не получал. Оно, глядишь, и…

— Скостит государь, скостит с него штрафы. — шамкал Апраксин, приглаживая свои длинные жидкие волосы. — Как пить дать, половину скостит! А мы разнесчастные!.. — Вытер салфеткой глаза. — Да пей же ты, Яков Федорович, за ради Христа! Чтой-то как курица, прости господи!

— Хватит, Федор Матвеич! — Долгорукий провел ребром ладони по горлу. — Во по каких мест! И то боюсь, как бы не расплескать по дороге… Да и тебе, — хмуря брови, — мельком старчески строго глянул на адмирала, — пожалуй, не будет ли? Ишь слеза прошибает!..

— Слеза, слеза! — хныкал генерал-адмирал. — А как не реветь, когда мы не в почете? Кто ноне в передней-то у царя? Пирожники, жидовины-сидельцы да денщики!..

— Пойдем, пойдем! — тянул его за рукав Долгорукий, указывая на дверь. — Там, поди, без тебя обедать не начинают. Начерно-то начерно, а ишь набрались!

— Подожди, — хрипел Апраксин, — дай поговорить-то с глазу на глаз.

— Знато все, ведомо, — кивал головой Долгорукий. — Идем, Федор Матвеич, идем. Небось и сам я из тех же квасов, кому говоришь-то?

Стол у Апраксина накрывался действительно «кто знает на сколько персон». Угощал хозяин по дедовскому обычаю: «Пей — хочешь, не хочешь — и ворота на запор!» Запах кушаний распространялся по всему дому, перемен за обедом было «не счесть». Матросы обносили, а флотские офицеры приглашали гостей выпить за здоровье их адмирала. Кто отказывался — сам хозяин подходил, слезно просил. Ну, как тут не выпить? И пили…

К концу обеда у Федора Матвеевича слезы ручьем — знак «выпито в меру».

— Федорыч!.. Голубь ты мой сизокрылый! — из щеки в щеку целовал он Долгорукого. — Детей нет у меня! Пойми!.. Один я как перст!..

— Бе-едный! Круглая сирота — смеялся Яков Федорович, поглаживая хозяина по спине.

7

В 1716 году Петр уехал «к пирмонтским водам» — лечиться. Перед отъездом наказывал Меншикову:

— Главное сейчас Данилыч — это укрепить Котлин-остров — гавань и прочее. Потому что неприятель потеряв Пруссию не без попытки на сие место будет. Так и считай…

Александр Данилович, соглашаясь, кивал головой, добавлял:

— И амбары для корабельной поклажи доделать, и прочее… и чтоб в Стрелиной мызе землю перерыть. Так, мин херр?

— Так, — кивал Петр, почти физически ощущая, как каждое его слово ладно и прочно укладывается в голове у Данилыча, самого все-таки ревностного исполнителя его воли, самого надежного человека. — Так. А где быть каналу, от Хрисанфова двора до Стрелиной, — продолжал Петр, — чтоб нынешним летом оное вымерять, сколько будет слюзов и прочих устройств к тому делу, дабы в удобное потом время остановки не было. Это смотри тоже не упусти, — говорил он, пристально глядя в смеющиеся от полноты бурной жизни лукавые глаза Алексашки, и уверенно думал: «Этот не упустит, не потеряет золотого времени в праздных разговорах и бесплодных сетованиях, да и не растеряется при непредвиденных обстоятельствах».

— От Тосны до Волхова, — наказывал Петр, — прикажи все осмотреть и измерить: сколько слюзов будет потребно и сколько занадобится работных к тому. Теперь… — Потер лоб, минуту подумал. — Каналы около Адмиралтейской крепости не забудь приказать вычистить, да землю чтобы не валили куда попало, а клали бы на валы, по данному мной чертежу. По наружному краю рва чтобы краны поставить, а земляные укрепления вымостить, как я говорил…

Долго шел разговор, предельно понятный обоим, радостно волнующий ощущением того огромного, нового, в которое они, преодолевая препоны, шагали и шагали по целине.

И Меншиков принялся «вершить все дела». С купцами. 6оярами-«бородачами» был он строг, с равными себе — скор и находчив на твердое слово, с непокорными — краток и беспощаден. За великую честь считали вельможи принять его, угостить. Но приглашения Александр Данилович принимал разборчиво, весьма редко, у себя же в доме компании не водил.

Почти все залы своего обширного петербургского дворца Меншиков отвел под канцелярии своих управителей, комиссаров, доверенных. С утра до темна возле широченного подъезда меншиковского дворца отстаивались кареты начальных людей, ведавших государственными делами.

— Командует всем государством! — перешептывались сановники, кивая на двери генерал-губернаторского кабинета.

И Александр Данилович действительно, сам неутомимо трудясь, не давал никому ни покоя, ни спуску: одним поставщикам-исполнителям он напоминал о сроках, предупреждал, что о медлительности их принужден будет донести государю; другим — что навлекут они на себя за неисправление гнев государя; иных наказывал сам, а усердных исполнителей щедро благодарил. И обо всех делах он аккуратно и очень подробно доносил государю.

Частенько писал Данилыч Петру и о «бесценном сокровище, о своем дражайшем хозяине» — царевиче Петре Петровиче, зная, что такие весточки очень желанны для любящего отца «Государь-царевич за лучшую забаву ныне изволит употреблять экзерцицию солдатскую, — писал Петру Меншиков. — чего ради караульные бомбардирской роты непрестанно в большой палате перед Его Высочеством оную экзерцицию отправляют и правда, что хотя он сие изволит чинить по своей должности сержантской, однакож зело из того изволит тешиться. Речи же его: „папа, мама, солдат“».

Читая и перечитывая такие письма Данилыча по многу раз вслух, Петр млел, восторженно переглядывался с Екатериной.

— Совсем разбойником стал! — с ласковой грустью говорил о своем ненаглядном Петрушеньке. восхищаясь даже его недостатками.

Постройки в Петербурге. Кроншлоте, Ревеле шли успешно, и Петр снова начинает ласкать своего Данилыча — осведомляется в каждом письме о его здоровье, присылает из Данцига фунт табаку… Александр Данилович теперь мог отвечать на эту ласку только почтительными письмами: