Владимир Романовский - Русский боевик

• Название: Русский боевик
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Современная проза

Несерьезный роман на злобу дня.

* * *

Версия с СИ от 12/05/2008.

---

— Деньги?

— Именно. Любовь к Родине измеряется именно деньгами. Потому что именно в этом случае выявляется вся правда. Если вы любитель Родины, задайте себе вопрос — сколько денег я потратил на Родину за последний год? Говорить, что Родина в ваших деньгах не нуждается — глупо. Говорить, что в данный момент у вас сложная финансовая ситуация — тоже глупо, поскольку вы наверняка пользуетесь интернетом, и на пиздеж в интернете о том, как вы любите Родину, вам почему-то хватает денег. Говорить, что приносите пользу Родине своей работой — смешно. Во-первых, это смотря какая работа, во-вторых, смотря на кого работаете, и, наконец, в третьих и главных — хуйня это, ибо пользу своей работой вы приносите в первую очередь себе, во вторую своей семье, ежели таковая имеется. Да и полезна ли ваша работа — сложный вопрос. И кому, помимо вас, она полезна — тоже сложный вопрос. Ну-с. Сколько культурных ценностей восстановлено или создано, сколько беспризорных детей накормлено, сколько дорог намостили, зданий поправили — с участием ваших денежных контрибуций? Вот это и есть определяющий фактор. Остальное — пиздеж.

— Это в вас адвокат говорит, — снисходительно сказал Стенька. — Все деньги да деньги. Видно, что вы не русский человек.

— А это называется — ханжество, — поучительно сказал Некрасов. — Я, правда, помимо русских видел в массе только итальянцев, немцев, да англичан. Не видел ни американцев, ни французов, ни даже, кстати сказать, бразильцев и бельгийцев. А китайцев я не люблю, и вообще не люблю восток. На востоке скучно. Тем не менее, из тех, кого я видел, русские — самые жадные. Впрочем, это не важно. Вернемся к нашему с вами тезису. Не уроните свой угол. Да, так вот. На поверку оказывается, что большинство любителей Родины деньгами с Родиной делиться не хотят. То есть — любовь любовью, а деньги все равно жалко, мои ж деньги-то, не дам. В русском просторечии такая постановка вопроса известна как «и рыбку съесть, и на хуй сесть». Но и это не главное. Подходим к сути нашей концепции. Повторение заклинания «я люблю Родину» — это просто мелкое тщеславие. Повторяющий считает, что повторения возвышают его над самим собой. В глазах окружающих и в его собственных. То есть в глубине души такие люди думают, что без поддержки, сами по себе, они, по сути, мелки, жадны, злобны, темны, а сказал «люблю Родину» — вот и стал (по их мнению) вполне приличным человеком, и даже в разговорах с другими можно чувствовать некую степень превосходства. Это я вам говорю, как бывший астрен бывшему кандидату в астрены. Кто-то давеча очень темпераментно разглагольствовал о том, какие все русские рабы, и так далее. До тех пор, пока не оказалось, что он сам русский.

— Так вы русский или не русский? — спросил Стенька.

— Если я вам скажу, что я грузин, вы пожертвуете завтра триста долларов на храм?

— Кстати, да, — отец Михаил обернулся, заинтересованный. — Пожертвуете?

Стенька обернулся, чтобы посмотреть на Милна, и чуть не выронил свой угол.

— Я никому ничего не сказал, — заверил его Милн. — Разбирайтесь сами, кто и что о вас знает, молодой человек. И еще — за мостом сделаем все-таки привал.

Отец Михаил посмотрел на Пушкина.

— Помрет, — сказал он. — Эка незадача. Помрет ведь человек.

Процессия миновала мост и вышла на дорогу, ведущую к одной из основных магистралей. Дойдя до магистрали, Милн потребовал сделать еще один привал, с практической целью.

Первой же машиной, следовавшей в Новгород, оказался роскошный просторный Мерседес. Эдуард и Милн выскочили на дорогу, держа наготове пистолеты — вопреки указанию отца Михаила, пистолеты они в гостинице не оставили. Эдуард вытащил удостоверение и поднял его вверх, демонстрируя. Мерседес затормозил. Эдуард подошел к двери водителя, открыл ее, и выволок водителя на влажный асфальт.

— Кто такой будешь? — задал он хрестоматийный вопрос.

— Трушко, Сан Егорыч, — ответили ему из под очень низко сидящих мохнатых бровей.

— Нам нужна твоя машина, Трушко. Человек ранен, ему нужно в больницу. Машину поведу я, ты будешь сидеть рядом. А раненого положим на заднее сиденье. Согласен?

Трушко не был согласен, но это не имело значения. Сев за руль, Эдуард погнал Мерседес к Новгороду. А процессия снова отправилась в путь. Примерно через сорок минут Эдуард вернулся — в попутной Ауди. Вышел. Присоединился к процессии. Ауди уехала.

— Могли бы привести автобус, — заметил Милн.

— Пытался, — признался Эдуард. — Но я устал и давно не спал, реакция не та. За мной увязались менты. Причем, очевидно, еще в больнице.

— Почему ж?

— Я очень настойчиво требовал, чтобы биохимику вогнали антибиотики.

— Настойчиво?

— Нет. Очень настойчиво. С применением.

— Есть же удостоверение.

— Есть. И там написано, что я из питерского отделения ФСБ. В общем, пришлось соскакивать, уходить. Когда соскакивал, в автобус втемяшились три машины, не очень серьезно, но шума было много. Схватил попутку. И даже заплатил за подвоз, представляете? А Стенька говорит, что русским людям деньги до лампочки. Так это смотря каким русским людям. Может, самому Стеньке как раз и до лампочки.

Дети начали скулить в голос, и Амалия стала доставать из сумки какие-то консервы и вскрывать их затейливой формы ножом.

— А жим-за-жим-то я в гостинице оставил! — вспомнил вдруг Стенька. — А, блядь, что за… Антикварный жим-за-жим! Я его любил очень.

Так они и шли, по обочине — взрослые и дети, неровно, вразнобой, переговариваясь время от времени. Становилось все холоднее, несмотря на яркое солнце. Мимо на большой скорости ехали легковые машины, автобусы, грузовики. Никто не останавливался. Никому до ходоков-пилигримов, русских странников, не было никакого дела. Шли они в Новгород. Этой же дорогой в Новгород ходили на протяжении тысячи лет очень многие. И до них тоже никому не было дела, разве что разбойникам.

По некоторым сведениям, как утверждают историки, на месте Белых Холмов стояла когда-то крепость, называвшаяся Рюриков Заслон. Мол, Рюрик построил ее, крепость, чтобы защищаться от посягающих на его владения других скандинавов. Это, конечно же, не так. Рюриков Заслон действительно существовал, но располагался он не к востоку, а к северу от Новгорода, неподалеку от Волхова. Оно и понятно — зачем строить заслон там, где он ни от чего не заслоняет? Можно, конечно, вспомнить Линию Мажино в этой связи. Но французы — известно что за народ. Скандинавы практичнее.

У Кудрявцева на этот счет было свое мнение, но, как это часто случается с историками, интересовало это мнение только его самого. С астренами — другое дело. Быть астреном лестно. Потому и заинтересовались.

Некрасов вдруг упал. Амалия кинулась к нему, присела.

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Ногу подвернул. Ничего, пройдет. Но очень больно. Рытвина. Прошу твоей руки. Выходи за меня замуж. И еще — нам обязательно надо поспать. И пожрать.

— Позвольте, а куда подевалась Людмила? — спросил вдруг отец Михаил, оглядывая паству.

Все стали оборачиваться — некоторые для виду, формально, некоторые с интересом. Людмилы нигде не было видно.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, ЭПИЛОЖНАЯ. НЕБЛУДНЫЕ ДЕТИ

Самолет Британских Воздушных Путей приземлился в аэропорту Джей-эФ-Кей с опозданием — в семь вечера. Пассажиры вышли через «рукав», пахнущий индустриальными моющими средствами, в длинный узкий коридор, освещенный лампами дневного света, и пошагали по коридору, неся ручную кладь. Долговязый красивый мулат в длинном эффектном пальто, в костюме, при галстуке, в матовых кожаных ботинках английского производства, с чемоданчиком атташе в руке, шагал беспечным шагом вместе со всеми.

Коридор повернул налево, появился поручень, идущий вдоль стены. За поручнем возвышались двое, большого роста и могучего телосложения, средних лет мужчины в официальных костюмах — блондин и шатен. Выражение лиц у обоих было суровое, но в суровости этой наличествовала отеческая доброжелательность. Шатен сделал знак какому-то пассажиру, очень смуглому, с оливковой кожей, и продолговатыми ноздрями, подвернутыми кверху. Блондин остановил мулата.

— Позвольте ваш паспорт, — с вежливой суровостью сказал он.

Мулат поставил кейс-атташе на линолеум, сунул руку во внутренний карман, и вытащил паспорт. В паспорте говорилось, что он американский натурализованный гражданин, родившийся в Швеции, а зовут его Джон (или Йон, кому как нравится произносить) Петер (или Питер) Хеннинг. Блондин перевел серые глаза с паспорта на мистера Хеннинга.

— Вы в данный момент откуда прибыли? — спросил он с достоинством.

— Из Великобритании, — с достоинством ответил мистер Хеннинг, и чуть улыбнулся.

Блондин рассмотрел печати на паспорте мистера Хеннинга.

Убедившись, что прононс у Хеннинга «транс-атлантический», блондин приметно просветлел.