Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.

• Название: Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.
• Автор: Иван Гончаров
• Жанр: Классическая проза

---

485

рынки, «отличается большею населенностью и может назваться главным пунктом промышленной деятельности Петербурга ‹…›. Жители ее принадлежат к среднему и низшему классу общества…». Кварталы же Гороховой ул. в Московской части (от Фонтанки до Звенигородской ул.) «представляют будто отдельный мир гражданских чиновников, отставных военных, искателей мест, ходатаев по делам и мелочных спекулянтов. Квартиры здесь дешевле и просторнее, хозяйки менее бранчивы и добрее, чем в центре города, оттого-то бессемейные люди преимущественно стараются приискивать себе здесь помещения на хлебах» (Пушкарев. С. 73-75).

Гороховая ул. упоминается у А. С. Пушкина («Барышня-крестьянка»), М. Ю. Лермонтова («Княгиня Лиговская»), Н. В. Гоголя («Невский проспект» и др.), Ф. М. Достоевского («Бедные люди»); выразительное описание одного из домов на Гороховой оставил А. И. Герцен (письмо к Ю. Ф. Курута от 11 июня 1840 г. – Герцен. Т. XXII. С. 81). В 1840-х гг. И. С. Тургенев «задумал серию очерков о жизни „петербургских углов”, о сумрачном городе, о пестром люде, населяющем его центральные улицы и отдаленные кварталы». Среди записанных им «сюжетов» под третьим номером значилось: «Один из больших домов на Гороховой и т. д.» (Тургенев. Соч. Т. I. С. 415). На Гороховой же «поселил» Н. Г. Чернышевский героиню романа «Что делать?» Веру Павловну («в многоэтажном доме ‹…› между Садовой и Семеновским мостом»), сделав это, как предположил Ю. М. Лощиц, в полемических по отношению к гончаровскому роману целях: «Этой героине романа-утопии Чернышевского тоже будут сниться сны-мечты. Но обращенные не в прошлое, не к идиллической обстановке помещичьего быта, а в совершенно противоположную сторону…» (Лощиц. С. 190). На Гороховой проживали и Зуровы, герои ранней повести Гончарова «Лихая болесть» (1838) (см.: наст. изд., т. 1, с. 37, 640). О месте жительства Обломова Н. И. Соловьев писал: «Странно только, что автор поместил своего героя в Петербурге, да еще на самой многолюдной улице, на Гороховой; самое настоящее место его – в Москве, на какой-нибудь Спиридоновке; все, что идет на покой, отправляется в Москву» («Обломов» в критике. С. 169).

С. 5. …даже в складки шлафрока. – Шлафрок (нем. Schlafrock) – просторная домашняя одежда без пуговиц

486

(халат), в которой не считалось предосудительным принимать гостей. Ср.: «У него была полная коллекция разных модных шлафроков ~ нарядившись в красивый парижский шлафрок…» (наст. изд., т. 5, с. 97). О шлафроке см.: Щурова И. В. Белый шлафрок и пунцовый фуляр // Рус. речь. 2000. № 4. С. 117-119.

С. 12. …к Святой неделе… – Святая (Светлая) неделя (седмица) – первая неделя по Пасхе.

С. 17. …вдохнул ароматы Востока… – Гончаров использует один из штампов так называемого светского романа. Ср. в романе В. С. Филимонова «Непостижимая» (СПб., 1841. Т. 1 . С. 119): «…для нее не нужны ни волшебные звуки, ни аромат Востока…», по поводу которого иронизировал В. Г. Белинский (см.: Белинский. Т. IV. С. 487-493).

С. 17. Рейт-фрак – фрак для верховой езды (от нем. reiten – ездить верхом).

С. 17. Ведь сегодня первое мая ~ едем в Екатерингоф. – «Первомайский праздник у городских жителей есть первое весеннее гулянье за городом в роще, где более катаются в экипажах, чем гуляют пешие ‹…›. Это гулянье, неизвестное в сельском быту на Руси, есть иностранное и новое…» (Снегирев. Вып. 3. С. 81). По свидетельству другого этнографа, «майское гулянье заведено жителями в позднее время; наши поселяне не знают и не ведают об нем. ‹…› Наши старые школьные майские праздники перешли к нам из Польши и Литвы. Тамошние maiówki, recreacie maiowe поселились в прежней Киевской академии и оттуда распространились по духовным и светским училищам в XVIII столетии» (Сахаров. С. 266). В Петербурге ежегодное гулянье на 1 мая, ставшее традиционным при Петре I, проходило в Екатерингофе – парке на западной окраине города, заложенном в 1711 г. Пришедший к началу XIX в. в совершенное запустение, Екатерингоф был возрожден в 1823 г.: «Красивейшие постройки, павильон, беседки и вокзал были возведены молодым архитектором Монферраном ‹…›. В одно лето вырыт канал, по сторонам его сделана насыпь, отделяющая два пруда ‹…›. Против лежащий Гутуевский остров был тоже расчищен, и самые рыбачьи дома на нем возведены в стиле сельских строений окрестностей Рима» (Пыляев М. И. Старый Петербург. СПб., 1889. С. 86 (Репринт: М., 1991); ср. также упоминание Екатерингофского гулянья во «Фрегате „Паллада”» -

487

наст. изд., т. 2, с. 541; т. 3, с. 720-721). «Екатерингофское гулянье 1 мая любил и неизменно посещал император Николай I со всею царскою фамилиею. ‹…› За двором тянулась вся знать в Екатерингоф на гулянье, а за нею и вся остальная имущая масса. Цена коляски в этот день доходила до 25 рублей…» (Божерянов И. Н. Встреча лета в Екатерингофе / Божерянов И. Н., Никольский В. А. Петербургская старина: Очерки и рассказы. СПб., 1909. С. 34). «По старому, еще в давнее время установившемуся обычаю, – вспоминал А. Я. Алексеев-Яковлев, – в Екатерининском парке в день 1 мая происходило большое весеннее гулянье, сюда съезжались из города, приезжали также представители двора и дипломатического корпуса. Этот обычай сохранялся до конца восьмидесятых годов, когда прилегающие районы стали все больше застраиваться новыми заводами и фабриками ‹…›. Многотысячная толпа, направлявшаяся в Екатерингоф с чадами и домочадцами, переполняла прилегающие к нему улицы и бульвар по набережной Обводного канала. Вереница экипажей, собственных и наемных, с одетыми по-весеннему седоками тянулась по набережной Екатерининского канала, по Старо-Петергофскому проспекту, по шоссе вдоль Обводного канала, иначе говоря, вдоль всего Екатерингофского парка и по его центральным аллеям. Целая флотилия яликов, шлюпок, гичек и разных лодок плыла по Екатерининскому каналу и Фонтанке, направляясь к Екатерингофу. ‹…› „Лодочная публика” приставала к берегу Екатерингофа у так называемого Петровского домика, то есть у Летнего дворца Петра I, где и располагалась на начинавшей зеленеть травке, принимаясь за привезенные с со бой закуски. ‹…› На двух главных аллеях парка в разных концах гремели назначенные по наряду полковые оркестры в парадной форме и хоры военных песенников, тоже в ярких мундирах. В этот день открывался „Екатерингофский воксал”. На лужайках вертелись карусели, раздавались присказки „панорамщиков”, кричали, нарочито гнусавя, „петрушечники”, щелкали выстрелы у стрельбищ, шла бойкая торговля разнообразной мелочью ‹…›. Катались с деревянных гор, захаживали „в рогожные балаганы”…» (Русские народные гулянья по рассказам А. Я. Алексеева-Яковлева в записи и обработке Евг. Кузнецова. Л.; М., 1948. С. 37-38). Отчеты о гулянье ежегодно помещались в газетах и журналах; см., например: Цмнъ ‹Циммерман В.›

488

Первое мая в Петербурге // СПбВед. 1843. № 95. 1 мая.

С. 18. Сегодня мы с ним в балете; он бросит букет. ~ Ах! ведь нужно ехать камелий достать… – Цветочные венки и букеты «впервые появились в Петербурге в сезон итальянской оперы 1843/1844 годов, ими осыпали Виардо, Рубини и Тамбурини наши знатные меломаны. Впоследствии букеты, войдя в моду, утратили свое лестное значение для артистов, и мания „цветобесия” была осмеяна графом В. А. Соллогубом в водевиле „Букеты” (в 1846 г.)» (РВ. 1881. Кн. 4. С. 605). Водевиль В. А. Соллогуба «Букеты, или Петербургское цветобесие. Шутка в одном действии» (СПб., 1845) содержал, в частности, такие куплеты:

Весь Петербург старается,
Хлопочет о цветах,
И столько их бросается,
Что зелено в глазах!
Сперва – певцов Италии
Все стали осыпать,
А там пошло и далее,
Во всех пошли швырять!

(Там же. С. 16).

Свидетельница «цветобесия» в первый сезон итальянской оперы, Евг. П. Майкова, писала в Париж В. Андр. Солоницыну 30 декабря 1843 г.: «Здесь Италианский театр производит такой фурор, о котором не имеют понятия за границею, и решительно все журналы говорят, что наша опера лучше всех европейских опер в мире. Viardo Garcia, говорят, выше и Гризи и Персиани; а Петров, Петров, говорят, на удивление поет, он один из русских участвует. Эти знаменитости бывают закиданы венками; на днях будет бенефис примадонны, и ей готовится венок из каменьев и бриллиантов в 30 тысяч р‹ублей›: в этом участвует царская фамилия и публика. Я не имею надежды услышать оперу, все абонировано; но наши дамы решаются ходить в кресла, а я готова отправиться в раек, только бы услышать Гарцию» (цит. по: Лица: Биогр. альм. СПб., 2001. Т. 8. С. 68). Ср.: «Ныне ввелся обычай в Италиянском театре бросать на сцену букеты цветов и цветочные гирлянды несравненной нашей Виардо-Гарции» (СПч. 1843. № 268. 27 нояб.). О том же увлечении (не прекращавшемся и позднее) писал «Современник»: «Итальянские певцы ввели у нас в большую моду цветы, венки и бриллианты. Со времени Рубини и Гарции в Петербурге

489

истреблено великое множество камелий, садовники начинают наживаться, наживаются и ювелиры. В итальянской опере и балете не проходит ни одного представления без цветов, а к концу театрального года лучший петербургский ювелир Вальян готовит обыкновенно венки, диадемы и браслеты, подносимые аристократической публикою. ‹…› Воспитание камелий сделалось ремеслом, и в газетных объявлениях появлялись целые трактаты об искусстве составлять букеты» (‹Без подписи›. Цветобесие // С. 1850. № 4. Отд. VI. С. 193-194). О «цветобесии» см. также: Яхонтов А. Н. Петербургская итальянская опера в 1840-х годах // Рус. старина. 1886. № 12. С. 743-744.