Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7

• Название: Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7
• Автор: Иван Гончаров
• Жанр: Классическая проза

---

– Сохрани Бог! – сказали опять и помещик, и Татьяна Марковна.

– Правду, правду говорит его превосходительство! – заметил помещик. – Дай только волю! дай только им свободу, ну и пошли в кабак, да за балалайку: нарежется и прет мимо тебя, и шапки не ломает!

– Начинается-то не с мужиков, – говорил Нил Андреич, косясь на Райского, – а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее: «это, говорит, «”олопство”», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) – и дальше, и дальше, – и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в небе нет, что и молиться-то некому!..

В зале сделалось общее движение.

– Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! – сказал помещик, обратясь к священнику. – Смирно так шло всё сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям – только однажды девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как

370

так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда всю семинарию…

– Да, помню, – сказал священник, – нашли запрещенные книги.

– Ну, вот видите!

– Скажите на милость, – обратился опять Иван Петрович к Райскому, – отчего это всё волнуются народы?

– Какие народы?

– Да вот хоть бы индейцы: ведь это канальи всё, не христиане, сволочь, ходят голые, и пьяницы горькие: а страна, говорят, богатейшая, ананасы, как огурцы, растут… Чего им еще надо?

Райский молчал. На него находила уже хандра.

«Какой гнусный порок – эта славянская добродетель – гостеприимство! – подумал он, – каких уродов не встретишь у бабушки!»

И прочие молчали, от лени говорить после сытного завтрака. Говорил за всех Иван Петрович.

– А вот теперь Амур там взяли у китайцев; тоже страна богатая – чай у нас будет свой, некупленный: выгодно и приятно… – начал он опять свое.

– Ну, брат, Иван Петрович: всю воду в решете не переносишь… – заметил Тычков.

– Я только из любопытства: хотел с ними наговориться, они в столице живут… Теперь опять пишут, что римский папа…

В это время из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с широкими рукавами, так что ее полные белые руки видны были почти до плеч. За ней шел кадет.

– Какая жара! Bonjur, bonjur, – говорила она, кивая на все стороны, и села на диван подле Райского.

– Тут нам тесно! – сказал Райский и пересел на стул рядом.

– Non, nоn, nе vous dérangez pas,1 – удерживала она, но не удержала. – Какая скука! – успела она шепнуть ему, – у вас так много гостей, а я хотела бы видеть вас одного…

– Зачем? – спросил он вслух, – дело есть?

– Да, дело! – с улыбкой и шепотом старалась она говорить.

371

– Какое же?

– А портрет?

– Портрет, какой портрет?

– А мой! Вы обещали рисовать: забыли – ingrat!1

– А! Далила Карповна! – протяжно воскликнул Нил Андреич, – здравствуйте, как поживаете?

– Здравствуйте! – сухо сказала она, стараясь отвернуться от него.

– Что ж не подарите меня нежным взглядом? Дайте полюбоваться лебединой шейкой…

В толпе у дверей послышался смех, дамы тоже улыбались.

– Грубиян: сейчас глупость скажет!.. – шептала она Райскому.

– Что брезгаете старым, а как посватаюсь? Чем не жених – или стар? Генеральша будете…

– Не льщюсь этой почестью… – сказала она, не глядя на него. – Bonjur, Наталья Ивановна: где вы купили такую миленькую шляпку: у m-me Pichet?

– Это муж из Москвы выписал, – сказала Наталья Ивановна, робко взглянув на Райского, – сюрприз…

– Очень, очень мило!

– Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, – приставал Нил Андреич, – мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела… Ну а вы у нас ведь пример…

Полина Карповна будто не слыхала, она обмахивалась веером и старалась заговорить с Райским.

– Вы у нас, – продолжал неумолимый Нил Андреич, – образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых мужчин не замечаете…

Смех у дверей раздался громче, и дамы гримасничали, чтоб скрыть улыбку.

Татьяна Марковна постаралась было замять атаку Нила Андреича на ее гостью.

– Пирога скушайте, Полина Карповна, – я вам положу! – сказала она.

– Merci, merci, нет, я только что завтракала!

Но это не помогло. Нил Андреич возобновил нападение.

372

– А одеваетесь монахиней: напоказ плеч и рук не выставляете… ведете себя сообразно вашим почтенным летам… – говорил он.

– Что это вы ко мне привязались! – сказала Полина Карповна, – est-il bête, grossier?1 – обратилась она к Райскому.

– Да, да, «парлеву франсе…» – перебил Тычков, – жениться, сударыня, хочу, вот и привязался: а мы с вами пара!

– Едва ли вам найдется кто под пару! – отозвалась Крицкая, не глядя на него.

– А как же не пара, позвольте-ка: я был еще коллежским асессором, когда вы выходили замуж за покойного Ивана Егорыча. А этому будет…

– Какая жара – on étouffe ici: allons au jardin!2 Мишель, дайте мантилью!.. – обратилась она к кадету.

В эту минуту показалась Вера.

Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже уйти, но с приходом Веры у него заговорила такая сильная «дружба», что он остался, как пригвожденный к стулу.

Вера мельком оглядела общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и села на стул у печки.

Чиновники охорашивались, Нил Андреич с удовольствием чмокнул ее в руку, девицы не спускали с нее глаз.

Марфинька не сидела на месте: она то нальет вина кому-нибудь, то попотчует закуской или старается занять разговором своих приятельниц.

– Вера Васильевна! – сказал Нил Андреич, – заступитесь вы, красавица моя, за меня!

– Разве вас обижают?

– Как же не обижают! Далила… нет – Пелагея Карповна.

– Impertinent!3 – громким шепотом сказала Крицкая, поднимаясь с места и направляясь к двери.

373

– Куда, Полина Карповна: а пирог? Марфинька, удержи! Полина Карповна! – останавливала Татьяна Марковна.

– Нет, нет, Татьяна Марковна: я всегда рада и благодарна вам, – уже в зале говорила Крицкая, – но с таким грубияном никогда не буду, ни у вас, нигде… Если б покойный муж был жив, он бы не смел…

– Ну, не сердитесь на старика: он не от злого сердца; он почтенный такой…

– Нет, нет; прошю, пустите – я приеду в другой раз, без него…

Она уехала в слезах, глубоко обиженная.

В гостиной все были в веселом расположении духа, и Нил Андреич, с величавою улыбкой, принимал общий смех одобрения. Не смеялся только Райский, да Вера. Как ни комична была Полина Карповна, грубость нравов этой толпы и выходка старика возмутили его. Он угрюмо молчал, покачивая ногой.

– Что, прогневалась, уехала? – говорил Нил Андреич, когда Татьяна Марковна, видимо озабоченная этой сценой, воротилась и молча села на свое место.

– Ничего, скушает на здоровье! – продолжал старик, – не ходи раздетая при людях: здесь не баня!

Дамы потупили глаза, девицы сильно покраснели и свирепо стиснули друг другу руки.

– Да не вертись по сторонам в церкви, не таскай за собой молодых ребят… Что, Иван Иваныч: ты, бывало, у ней безвыходно жил! Как теперь: всё еще ходишь? – строго спросил он у какого-то юноши.

– Отстал давно, ваше превосходительство: надоело комплименты говорить.

– То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц! А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как не пожурить! Видите ли, – обратился он к Райскому, – что я страшен только для порока, а вы боитесь меня! Кто это вам наговорил на меня страхи?

– Кто? Да Марк, – сказал Райский.

Общее движение. Некоторые вздрогнули.

– Какой такой Марк? – нахмурив брови, спросил Тычков.

– Марк Волохов, вот что прислан сюда на житье.

– Это тот разбойник? Да разве вы знаетесь с ним?

– Мы приятели.

374

– Приятели? – с изумлением произнес старик и посвистал. – Татьяна Марковна, что я слышу?

– Не верьте ему, Нил Андреич: он сам не знает, что говорит… – начала бабушка. – Какой он тебе приятель…

– Что вы, бабушка! Да не он ли у меня ужинал и ночевал? Не вы ли велели ему постлать мягкую постель…

– Борис Павлыч! помилосердуй, помолчи! – неистово шептала бабушка.

Но было уже поздно. Тычков вскинул изумленные очи на Татьяну Марковну, дамы глядели на нее с состраданием, мужчины разинули рты, девицы прижались друг к другу.

У Веры от улыбки задрожал подбородок. Она с наслаждением глядела на всех и дружеским взглядом благодарила Райского за это нечаянное наслаждение, а Марфинька спряталась за бабушку.