Николай Климонтович - Мы, значит, армяне, а вы на гобое

• Название: Мы, значит, армяне, а вы на гобое
• Автор: Николай Климонтович
• Жанр: Современная проза

---

Полетел с должности комэск, в части остановили представления офицеров к званиям, звено, разумеется, расформировали, летчики, коллеги изменника, получили партийные выговоры, их отстранили от полетов и по одному, тихо, стали переводить в другие части. Хлопотами своего отца, в прошлом – знаменитого летчика, героя Союза, аса Отечественной войны, потом, в пятидесятые, отличившегося в Корее, Космонавт оказался не где-нибудь на Дальнем Востоке – под Москвой, в Кубинке, но застрял в майорах. Его личное дело, разумеется, перекочевало вместе с ним.

Его отец, фигура по-своему замечательная, сильно повлиял на сына -не сказать, в добрую или дурную сторону: и туда и сюда. С геройской Звездой отец вернулся с германской войны. Но в завоеванном Кенигсберге, где была дислоцирована его дивизия, – он уж был полковник и заместитель комдива, метил в генералы и шел на повышение, – играя на бильярде в офицерском клубе, в пылу полемики -можно ли по правилам офицерской чести добивать подставки – огрел кием по спине какого-то заезжего генерала, присланного из Центра. Такая уж у него в характере была волжская спесь и удаль -бильярдиста, бретера, охотника… Эта бильярдная партия стоила ему должности и звания, его назначили комполка и лишили Звезды Героя. К тому ж вместо почетного возвращения победителем при многих регалиях к жене в Куйбышев он переместился в знойные и пустынные Мары. И звание Героя, и полковничьи погоны, и прежнюю должность он отвоевывал на своем МИГе в Корее – с пятидесятого по пятьдесят третий, – где сбил штук пять американских "Мустангов"…

Отец был жестким и своенравным, но обожал единственного сына: порол и нещадно баловал, брал с собой в баню, парил, десятилетнего, до багровой кожи, потом угощал "Жигулевским", – воспитывал мужика. Когда Космонавту было двенадцать, отец неожиданно ушел из семьи и женился на молодой женщине, вдове одного из своих бывших подчиненных, которая родила ему дочь. Года четыре сын и отец почти не виделись, пока не умерла мать. Космонавт был в десятом классе и полгода прожил в новой семье отца. Это было смутное время: ссоры с мачехой, приводы в милицию, разборки со стариком, однажды чуть не драка, когда отец по старинке схватился было за ремень. Невесть чем кончилась бы юность Космонавта – наклонности он проявлял самые опасные, – если б отец вовремя не запихнул его в летное училище.

3

Космонавт тем и покорил Жанну: он мог подолгу с явным удовольствием рассматривать ее тело. Она поворачивалась перед ним, сидящим в кресле, и так и сяк; завершение осмотра, кажется, и его не очень интересовало. За время летной своей службы он перенес столько перегрузок, что лишние его утомляли: прилив крови, повышение давления, все напоминало кабину самолета и требовало сосредоточенного внимания, чтобы следить за приборами. Нет, наедине с женой хотелось расслабиться – родной все-таки человек. Впрочем, он был здоровый и сильный мужчина, подтянутый, сухопарый, в отличной форме для своих сорока восьми…

Холостым он стал так.

В Кубинке, продолжая быть не допущенным к полетам, – к тому ж настало совсем плохое время, без денег, без горючего, сами ку2бинские делали вылетов хорошо в половину нормы, – он стал пить. Полеты его зависели, естественно, от непосредственного начальника. Как узнал Космонавт позже, его жена, не спросясь, поперлась к этому самому комэску на квартиру в дневное время, у того супруга была библиотекарь в ближайшем санатории, дети в школе, жили здесь же, в Городке: мол, так и так, пьет, не губите мужика, дайте ему летать… И Космонавт, донельзя удивленный внезапной переменой судьбы, успел сделать несколько полетов. Лишь потом узнал – какой ценой.

Как-то в парной пьяный капитан, из тех, на ком начальство давно поставило крест, громко крикнул с полка, когда Космонавт ввалился в эту душегубку, сдобренную паленым можжевельником, голый и с веником: что, майор, с рогами летать удобне 2й?..

После драки в предбаннике, где он избил обидчика до полусмерти на глазах сослуживцев, еле оттащили, после домашнего скандала, в ходе которого он разнес мебель и так измолотил жену, что она, окровавленная, побежала прятаться к соседям, он хотел было застрелиться, но, к счастью, упал на ковер и заснул, обессилев душой и телом. Отцовская школа, бешеный родовой нрав, а ведь Космонавт отличался в зрелости скорее сдержанностью и осмотрительностью, держал себя в узде, но, конечно, страсти кипели под спудом.

Утром Космонавт опохмелился и в раздумье просидел с полчаса перед включенным телевизором. Показывали викторину. Потом выключил телевизор и пошел в штаб, где нашел комэска, двинул ему по скуле -тот лишь пожал плечами, но вынул из ящика пистолет, – и положил на стол рапорт об увольнении. И очень скоро – недели не прошло – вполне мирно и полюбовно покинул Кубинку и всхлипывающую днями напролет жену, все еще заклеенную вдоль и поперек пластырем: только похлопал по спине, мол, будет, будет. Он оставил службу, в которой как-то враз разочаровался, оставил всю былую свою жизнь – покинул навсегда.

В сорок шесть лет он начал жизнь новую. Как говорится – с чистого листа.

Кое-какие деньги у него были. И была дачка, которую за полцены перекупил ку2бинский сосед. Всего вместе хватило на плохонькую однокомнатную квартиру в Одинцове – кухня пять с половиной. Ему повезло, он – уже отставной подполковник, незадолго до увольнения ему накинули-таки звание по выслуге – быстро нашел работу в местной детской спортивной школе: у него с юности были третьи разряды по нескольким видам спорта и первый – по плаванию. Плюс военная пенсия.

Он зажил холостяком, подтянулся, пить бросил начисто. Дома у него была больничная чистота, всякая вещь на своем месте, в раковинах, в ванне – ни следа ржавчины, паркет в комнате, линолеум на кухне – до блеска, всегда свежайшие полотенца, окна даже зимой – приоткрыты, чтоб – чистый воздух. Себя держал в спартанской форме, дам – не водил, дома – гантели, контрастный душ, на работе – тренажеры, благо школа была хорошо оборудована; бриться ходил в цирюльню – в офицерской среде это всегда считалось шиком, одной из составляющих праздной жизни на гражданке; одевался не без щегольства – ботинки хорошей кожи зеркальны, всегда идеально чистые синие джинсы, густой вязки серый свитер под горло, черная кожаная куртка, смахивающая на лётную, кепка с махрой. И выправка, конечно.

Он взялся за самообразование, решил вспомнить английский, читал со словарем. Брал книжки в библиотеке – те, что не успел прочитать в молодости. По воскресеньям – в субботу у него был плотный график тренировок – выезжал на машине в Москву, ходил пару раз в театр, но больше катал по улицам, приглядываясь, запоминая повороты, развороты, запреты, светофоры, переулки, – движение в столице устроено было на манер лабиринта. Москвы он почти не знал, так, бывал проездом, вырос в Самаре, потом – школа, потом – гарнизоны, летом Сочи.

4

Нет, он не собирался оставаться холостяком. Он и в театры-то ходил в тайной надежде встретить подходящую женщину. Потому что решил: коли соберется жениться, то предварительно все продумает основательно, не мальчик. Давал объявления в газетах, просил писать на почту. Ответы приходили тревожные, он скоро бросил эту практику. А как-то, перечитывая смолоду не попадавшегося библиотечного Хемингуэя, наткнулся на рассказ "Дома", про такого же, как сам, вояку: не ищи женщину, когда будет надо, женщина сама найдется…

Однажды он пришел в парикмахерскую бриться и замешкался в вестибюле.

Через дверной проем на него уставился весь контингент женского зала: и персонал, и клиентки. А одна парикмахерша громко прошептала, он услышал: во, девки, мужи-и-ик! И Жанна, женщина без комплексов, вышла к нему: гражданин, могу постричь.

Космонавт сдернул с головы теплую кепку с ворсом и наклонил голову: пожалте. Череп его был гладко выбрит: только вокруг лысины надо лбом и на затылке пробивалась чуть заметная шерстка. А побрить можете, спросил Космонавт, улыбаясь и глядя Жанне прямо в глаза, та даже смутилась. Можно и побрить, сказала Жанна…

Он ходил теперь бриться только к ней. Жанна специально для него перемещалась в мужской зал, а все женщины, подружки и гостьи, на едином дыхании, забыв интриги – какой же салон Люкс без страшных интриг, – следили за перипетиями.

Космонавт держался солидно, никаких цветочков или там комплиментов. Но неторопливо, раз за разом, деловито выяснял жизненные обстоятельства Жанны. Она и вообще была простовата, а тут еще робела столь необычного клиента. Всё, что положено, выяснив, Космонавт взвесил: одинокая старая мать в Можайске, двое оболтусов одиннадцати и двенадцати лет. Этих в суворовское, связи отца еще работают.

Старуха пусть живет себе с геранью на окнах во вросшем в землю по подоконник домике в своем Можайске; если что – заберем. У Жанны – трехкомнатная квартира: продав и ее, и свою, можно купить дом, – он всегда мечтал о собственном доме, нажился уж по казармам, по малогабаритным хоромам. При доме посадит сад. Подъезд для машины, гараж, а то стоит под окном, два раза прокалывали шины. Непременно турник… И однажды он пригласил Жанну в местный ресторан Радуга.