Этгар Керет - ЯОн

• Название: ЯОн
• Автор: Этгар Керет
• Издательство: Змора-Бейтан
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002

---

— Осталась только одна, — объяснила она сидящей рядом со мной девочке, которая с вожделением уставилась на булочку, — а господин попросил раньше.

А я и не просил вовсе. Короче говоря, влюбилась по уши. И эта девчушка рядом со мной тоже заметила.

— Она от тебя тащится, — сообщила мне она, когда ее мамаша, или кем бы та ей не приходилась, отправилась в туалет. Иди к ней, сейчас же. Вставь ей здесь, в самолете, на тележке дьюти-фри, как Сильвии Кристель в «Эммануэль». Ну, давай же, приятель, трахни ее как следует, и ради меня тоже.

Подобные слова из девчоночьих уст меня несколько удивили. Она была такая светленькая, нежная, ей с трудом можно было дать десять, и вдруг «вставь ей» и «Эммануэль». Это смутило меня, и я попытался изменить тему.

— Ты первый раз была за границей, малышка? — спросил я. — Мама взяла тебя в поездку?

— Она мне не мама, и я не малышка. Я — переодетый лилипут, а она мой импресарио. Не говори об этом никому, я наряжаю эту жуткую юбку только потому, что мне приходится таскать в заднице два кило героина.

Потом мать вернулась, и девица опять стала вести себя нормально, кроме тех минут, когда стюардесса проходила мимо нас, предлагая стакан воды, орешки и все, что они обычно приносят, улыбаясь при этом, в основном, мне, а эта соплюха просыпалась и делала мне всякие непристойные знаки. Через некоторое время она отправилась в туалет, и ее мать, сидевшая у прохода, улыбнулась мне усталой улыбкой.

— Она Вас уже, наверное, порядком утомила, — она старалась выглядеть спокойной. — Еще тогда, когда я уходила. Говорила Вам, что я не ее мать, что была командиром роты парашютистов, и все в таком духе.

Я покачал головой, но она все равно продолжала. Было видно, что она в затруднительном положении и должна кому-нибудь рассказать об этом.

— С тех пор, как у нее погиб отец, она старается наказывать меня при каждом удобном случае, — сказала она доверительно, — как будто я виновата в его смерти. — В этом месте она начала плакать.

— Вы ни в чем не виноваты, госпожа, — я положил полную утешения руку ей на плечо, — никто не думает, что Вы виноваты.

— Все так думают, — и она гневно оттолкнула мою руку. — Я хорошо знаю, о чем говорят за моей спиной. Но ведь суд меня оправдал, это факт. И нечего презирать меня. Кто знает, какие страшные дела натворил ты сам.

Тут как раз вернулось дитя и одарило мать убийственным взглядом, который моментально угомонил ее, а потом несколько более нежно глянуло на меня. Я съежился на своем посадочном месте у окна, пытаясь припомнить все страшные дела, которые натворил. Вдруг я почувствовал маленькую и потную ладошку, сующую мне в руку смятую записку. В ней большими печатными буквами было написано: «Вазлюбленый, пажалуста, встреть меня на кухоньке», и ниже подпись «Твоя стюардеса». Дитя подмигнуло мне. Я продолжал сидеть. Каждые пять минут она толкала меня локтем. В конце концов, мне это надоело, я встал и сделал вид, что иду в кухонный отсек. Я решил пойти в хвост, посчитать до ста, а потом вернуться, в надежде, что после этого сия деспотичная девица оставит меня в покое. Через час мы должны были приземлиться. Господи, я так хотел уже быть дома.

У туалета я услышал нежный голос, зовущий меня. Это была стюардесса.

— Какое счастье, что ты пришел, — она поцеловала меня в губы. — Я боялась, что эта странная девчонка не передаст тебе записку.

Я попытался что-нибудь сказать, но она опять поцеловала меня и тотчас отстранилась.

— Нет времени, — она задыхалась, — самолет в любую минуту может разбиться. Я должна спасти тебя.

— Разбиться? — испугался я. — Но почему, что-то случилось?

— Ничего, — сказала Шели, я знал, что ее так зовут, у нее был бэйджик с именем, — мы специально собираемся разбить его.

— Кто это «мы»? — спросил я.

— Команда самолета, — не моргнув, сказала она, — это приказ свыше. Раз в год или раз в два года мы в щепки разбиваем над морем какой-нибудь самолет, как можно более деликатно, и тогда убиваем одного-двух детей, чтобы люди относились ко всем этим вопросам безопасности в самолетах более серьезно. Ты знаешь, потом они начинают слушать инструктажи о поведении в аварийных ситуациях куда как более внимательно.

— Но почему именно наш самолет? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Не знаю, это приказ сверху. Похоже, что они там в последнее время уловили какое-то слабое место.

— Но…

— Любимый, — нежно прервала она меня, — где находятся аварийные выходы?

Я не очень-то запомнил.

— Да, — печально пробормотала она, — вот оно, слабое место. Не волнуйся, большинство спасется, но ты, я просто не в состоянии подвергать тебя риску.

И тогда она нагнулась и сунула мне в руки пластиковый рюкзак, такой, как носят дети.

— Что это? — спросил я.

— Парашют, — она снова поцеловала меня. — Я скажу три-четыре и открою дверь. И ты прыгнешь. На самом деле, тебе даже не нужно прыгать, тебя просто вытянет.

Но правду говоря, мне совсем ничего не хотелось. Меня никоим образом не прикалывала вся эта история с прыжками из самолета посреди ночи. Шели же истолковала все это так, будто я боюсь за нее, как бы не впутать ее в это дело.

— Не волнуйся, — сказала она мне, — никто и не догадается, если ты не будешь об этом рассказывать. Скажешь им просто, что доплыл до Греции.

От прыжка у меня в голове не осталось ничего, только вода внизу, холодная, как задница полярного медведя. Сначала я еще пытался плыть, но вдруг обнаружил, что могу стоять. Начал идти по воде в сторону огней. У меня страшно болела голова, а рыбаки на берегу гонялись за мной, вымогая доллары, делая при этом вид, что со мной приключилась беда, и они мне помогают: перетаскивали меня на плече, пытались делать искусственное дыхание. Я дал им несколько мокрых бумажек. А когда они начали растирать меня водкой, тут уж я просто вышел из себя, и врезал одному из них. Только тогда они удалились, несколько обиженные, а я снял номер в гостинице Холидей-Ин.

Всю ночь мне не удавалось заснуть, похоже, что из-за разницы во времени, я лежал в постели и смотрел телевизор. CNN в прямом эфире отслеживало операцию спасения пассажиров самолета, что было несколько волнительно. Я видел разных людей, которых запомнил по очереди в туалет, как их вытаскивают из воды в резиновые лодки, как они улыбаются в видеокамеру и машут на прощанье. По телевизору вся эта операция по спасению выглядела как-то страшно солидарно, всех сближая. В конце концов, выяснилось, что кроме одной девочки, никто не погиб, да и она, как обнаружилось, была лилипутом, которого разыскивал Интерпол, так что катастрофа производила очень приятное впечатление. Я встал с кровати и пошел в ванную. Даже оттуда я мог слышать, как весело и фальшиво поют спасенные. И на секунду, из пропасти моего заточения в этом убогом номере, я представил себя там, вместе со всеми, вместе с моей Шели, пристегнутым к днищу спасательной лодки и приветственно машущим в видеокамеры.

Моя обнаженная девушка

На улице палит солнце, а внизу на газоне — моя девушка, голышом. Двадцать первое июня, самый долгий день в году. Все, кто проходит мимо нашего дома, смотрят на нее. Некоторые даже изобретают причину остановиться — им, к примеру, приспичило завязать шнурки, или они вступили в дерьмо и срочно требуется соскоблить это с подошвы. Но есть и такие, которые просто останавливаются, без всякого повода, прямые такие. Один даже посвистал ей, но моя подруга не обратила ни малейшего внимания, потому что пребывала в самом интересном месте книги. И этот свистун подождал минуту, увидел, что чтение продолжается, развернулся и ушел ни с чем. Она много читает, моя девушка, но никогда раньше не делала этого на улице, в таком виде. А я сижу на нашем балконе на третьем этаже, фасад, и пытаюсь понять, каково мое мнение по этому поводу. Я что-то не в ладах с этими мнениями. По пятницам, бывает, собираются у нас приятели и яростно спорят о всевозможных предметах. Однажды даже кто-то подхватился посреди разговора и в сердцах удалился, а я все это время тихонько сижу рядом с ними, смотрю телевизор с выключенным звуком и читаю себе титры. Иногда, в пылу спора, кто-нибудь может спросить меня, что я по этому поводу думаю. Тогда я, чаще всего, делаю вид, что размышляю и несколько затрудняюсь облекать мысль в слова. И всегда находится желающий воспользоваться паузой и разразиться своими собственными построениями.

Но там идет речь о точке зрения по отвлеченным вопросам, политике и так далее, а здесь, как бы то ни было, моя девушка, да к тому же еще и голая. Очень хорошо было бы, я думаю, чтоб у меня все-таки имелось мнение. Рабиновичи как раз открывают дверь с домофоном и выходят. Эти Рабиновичи живут двумя этажами выше, в пентахаусе. Мужчина очень стар, ему, наверное, все сто, и я даже не знаю, как его зовут. Мне только известно, что его имя начинается на «С», и что он инженер. Рядом с их обычным почтовым ящиком есть еще один, побольше, и на нем написано "Инж. С. Рабинович", а это не может быть она, сосед напротив как-то говорил, что она работает агентом на таможне. Эта госпожа Рабинович тоже не бог весть, какая курочка, и волосы у нее обесцвечены. Когда мы впервые встретили их в лифте, моя подруга вообще была уверена, что она — дама по вызову, потому что от ее парфума несло каким-то моющим средством. Рабиновичи останавливаются и смотрят на мою обнаженную девушку, возлежащую на травке. Оба они — важные персоны в домовом комитете. Плетущиеся розы, например, были их идеей. Господин Рабинович шепчет что-то на ухо своей супруге, она пожимает плечами, и они продолжают свой путь. Моя подруга не обращает на них ни малейшего внимания, она глубоко в книге. Что до моего мнения, то вот, я попробую его выразить. То, что она поглощает солнечные лучи — это прекрасно, потому что на фоне загара ее глаза еще зеленее. А если она уж загорает, то лучше всего голышом, ибо, если и есть что-нибудь, что я ненавижу, то это белые полоски от купальника, когда все вокруг — темное от загара, и вдруг — белое. И всегда у тебя возникает ощущение, что это вообще не кожа, а что-то такое искусственное, что всегда покупают в курортных гостиницах. С другой стороны, не стоит сердить Рабиновичей. Мы ведь, в конце концов, живем на съемной квартире, правда, сроком на два года, но тем не менее. Если о нас станут говорить, что мы причиняем беспокойство, хозяин дома может выставить нас в течение шестидесяти дней. Так записано в договоре. И, несмотря на то, что вся эта другая сторона, не имеет отношения ни к какому мнению, и тем более к моему, все же есть некий риск, и с ним надо считаться. Моя девушка переворачивается на спину. Больше всего я люблю ее попку, но и грудь у нее нечто. Мальчуган, катящий мимо на роликах, кричит ей: «Эй, у тебя все видно!» Будто она не знает. Брат сказал мне однажды, что она из тех девиц, которые подолгу не задерживаются на одном месте, и я должен быть к этому готов, чтобы потом не убиваться. Это было давно, думаю, года два назад. И когда тот, внизу, засвистел, я вдруг вспомнил об этом и на минуту испугался, что она встанет и уйдет.