Айван Моррис - Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

• Название: Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
• Автор: Айван Моррис
• Издательство: Серебряные нити
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-89163-003-6

Книга А.Морриса — это сборник новелл из японской истории, посвященных людям, которые доказали «что в жизни существует нечто гораздо более значимое, чем материальное изобилие и преследование собственных эгоистических интересов». Этот трагический образ обреченного на поражение героя, демонстрирующего величие духа в безвыходной ситуации, является частью великой древневосточной культуры.

---

Такой оптимистический подход к мировому злу был соотнесен с конфуцианской доктриной исходной человеческой доброты и выражался знаменитым афоризмом: «Люди изначально добры; по природе они обладают этим качеством».[481] Согласно Осио, все мы потенциально способны воспринимать горний свет, дающий возможность отличать добро от зла, а путем трансформации личности (кисицу хэнка) можем вернуться к Абсолюту. Грубые, формализованные классовые различия, игравшие столь важную роль в официальной концепции общества эпохи Токугава, упразднялись с введением критерия святости, присущей сердцу каждого человека. Потенциальная возможность вернуться к Абсолюту давалась всем человеческим существам, независимо от их положения в жизни (важная уступка со стороны самурая-ученого конфуцианского толка) и пола. Самая последняя крестьянка, гнувшая спину на рисовых полях теоретически могла стать святой.

Я заострил внимание на теоретическом аспекте этого поразительного эгалитаризма. Для Осио Хэйхатиро, как и для свиней-правителей со скотного двора Оруэлла, все равны, но некоторые «равнее» других. Несмотря на настаивании на наличии святости у всех, сам он по натуре был яростным приверженцем элиты, отчетливо сознававшим свою принадлежность к самурайскому сословию, и обходился со своими последователями со всей патерналистской авторитарностью феодального лорда. Настаивая на том, что возможность возвращения к Абсолюту дается всем людям, он признавал, что на практике лишь очень немногие способны усовершенствовать себя до истинного состояния святости. В представлении Осио герой-святой — разумеется, ложная скромность не мешала ему приписать таковую роль себе — являлся страстным, прямолинейным человеком, достигшим интуитивного познания себя и всех вещей (тирёти); его, таким образом, не смущали уже никакие мирские страхи, и он мог посвятить себя с самопожертвенной искренностью искоренению зла и несправедливости. Осио описывал святого как воинственного человека, борющегося с предрассудками, дела которого в обществе «подобны действиям сумасшедшего»;[482] вспоминается замечание Бодлера, цитируемое у Литтона Стрэчи в описании героической катастрофы генерала Гордона: «Il faut etre toujour ivre… il faut vous enivrer sans treve».[483]

Цель героя-святого — кюмин («Спасти людей!»); эти иероглифы украшали знамена Осио, когда его теории привели наконец к открытому восстанию. Тем, кому удалось реидентифицировать себя с Абсолютом, присуще убеждать других людей в их потенциальной святости. По Осио, искренность и высокоморальность поведения святого должны привлекать к нему группу преданных последователей и с их помощью осуществлять бескорыстные действия в социальной сфере. Это подводит нас к тому аспекту философии Осио, который более всего повлиял на его поздних последователей, включая Мисима Юкио: «Путь святого лежит лишь через общественную сферу… Знание должно быть соединено с действием (тигё гоицу)… Даже благородный человек (кунси), если он знает, что есть добро, но это сознание не определяет его действия, — превращается в ничтожество».[484] В противоположность чжусианской форме неоконфуцианства, утверждавшей, что сперва надо обрести знание, а потом уж действовать соответственно этому знанию, Осио настаивал на том, что «знание без действия свидетельствует о недостаточности знания…[485] Если мы тотчас же не воплощаем наши моральные представления об истине в действия, наше подлинное понимание [этих истин] ничтожно». Это утверждение, разумеется, идет гораздо дальше трюизма «действие говорит за себя громче слов». Возвращение к Абсолюту (ки-тайкё) включает в себя очищение общества; обретение интуитивного знания (ти-рёти) побуждает святого подчинить свое сознание непосредственной социальной и политической деятельности. Осио реализовал эти идеи, не удовлетворясь своей государственной карьерой, а позже — спокойной жизнью преподавателя и ученого. Как заметил один выдающихся японский писатель эпохи Мэйдзи, Осио Хэйхатиро был еще более последователен в своих действиях, чем сам великий учитель Ван Янмин.[486]

Логика философии действия Осио заставляла его сосредоточить внимание на реальной кризисной ситуации в окружавшем его обществе. Для человека с подобными идеями, ему очень повезло в том плане, что судьба послала ему достойное дело: «очищение» от экономической несправедливости путем спасения угнетенных горожан. Живи он на полтысячелетия раньше, философия и характер Осио безусловно заставили бы его направить свою энергию на безнадежное, но «правое» дело роялизма, которому был столь предан его герой Кусуноки Масасигэ; в эпоху Мэйдзи он вполне мог бы войти в одну из групп обреченных фанатиков, восставших против вестернизации с антикварными самурайскими мечами в руках. Однако, в спокойный период благоденствия, ему было бы очень тяжело найти для своей философии конкретное воплощение. В этом состояла трагедия Мисима: он принял философию Осио в то время, когда отсутствовала какая-либо социальная почва для приложения его сил. Поэтому он был вынужден связать свои идеи и психологические импульсы с делом, лишенным хоть какого-либо смысла.

Задавшись целью добиться справедливости для простых людей, Осио сознательно стал на путь открытого конфликта со своим непосредственным начальством — правительством Бакуфу. Сам он, воспитанный в духе верности самурайскому сословию, прекрасно понимал это противоречие, но разрешил его — по крайней мере, к своему собственному удовольствию — заключив, что лояльность Абсолютному Духу превыше лояльности непосредственному начальнику (тю). Подчинив свою жизнь моральному императиву: «очистить общество» путем восстановления социальной справедливости для простых людей, он был готов отбросить относительную лояльность, предписывавшую подчинение стоящим выше на феодальной лестнице.[487] На это он мог с полным правом утверждать, что его действия были вовсе не «бунтом черни» (дзокуран), как их квалифицировало правительство, но «праведным делом» (гикё).[488]

Отказ Осио повиноваться феодальным правителям и его выступление в защиту «страждущих мира сего» дало повод некоторым современным исследователям представить его революционным лидером и даже одним из первых социалистов. Действительно, восстание в Осака в 1837 году имело гораздо большую социальную подоплеку, чем многочисленные локальные выступления в эпоху Токугава и ранее.[489] Однако, несмотря на всю масштабность брошенного им вызова, Осио был далек от каких бы то ни было революционных намерений, и причисление его к «первым социалистам» приводит к чрезмерному упрощению мотивов и искажению целей, так же как и навешивание Мисима ярлыка «фашиста». Осио был религиозным лидером, чья философия действенной морали случайно приняла форму социального протеста. Ни в одном из своих произведений или заявлений он не критиковал феодализм как таковой. Вовсе нет. Осио как данность принимал систему, дававшую преимущество самурайскому сословию, к которому он принадлежал. Его негодование было направлено на недостатки внутри системы, особенно — против коррупции и злоупотреблений чиновников, игнорировавших свои моральные обязанности. Если только бы этих мошенников можно было устранить от кормила власти и поставить на их место справедливых (как он сам) людей, стало бы возможным уничтожить всякие следы зла и установить вечный порядок и справедливость.[490] Это — порыв реформатора-утописта, борющегося за моральную справедливость, а не революционера, желающего уничтожить иррациональную или устаревшую социально-экономическую систему. Краткое объяснение по видимости радикальной позиции Осио было дано в 1952 году Маэда Итиро во времена, когда героя широко провозглашали предвестником современной социалистической революции:

Он постоянно поддерживал феодальный порядок и, будучи представителем класса, стоящего во главе четырех социальных сословий, был исполнен решимости уничтожить зло и недостатки в управлении, от которых в то же время происходила вся неустроенность… Однако, ради эффективного воплощения своих планов, ему пришлось прибегнуть к помощи представителей низших, угнетенных классов, находившихся в конфронтации с феодальными [властями].[491]

Осио, философ-самурай, не рассуждал в мирских терминах о систематической реформе или о проведении социальной революции. Скорее, его миссия — идеалистическая, романтическая и в сущности своей непрактическая — заключалась в том, чтобы «изжить насущное зло» ради того, чтобы он мог «спасти людей из ада прошлого и… устроить рай прямо перед их глазами».[492]

Под «адом» Осио понимал прежде всего жалкое экономическое положение беднейших элементов населения. Крестьяне были главными жертвами длительного голода, периодически поражавшего всю нацию за период Токугава. Но и городские массы также жестоко страдали от недостатка продуктов питания и внезапных повышений цен на рис. Легкость и изобилие Плывущего Мира, изображаемого театром Кабуки, цветные гравюры укиё-э и литература о «весёлых» кварталах могут нарисовать несколько неверную картину реальной жизни, которой жило большинство горожан в века «славной изоляции» Японии. На самом деле большинство обитателей таких крупных городов как Эдо и Осака существовали практически на черте экономической бедности, и каждый резкий прыжок рыночных цен делал их положение отчаянным.[493] Большинство городского населения было недавними переселенцами, которых выгнало из деревни невыносимое экономическое положение и которые поддерживали свое шаткое существование, нанимаясь слугами или поденными рабочими. Они и становились первыми жертвами в голодные периоды.