Владимир Спектр - Наезд

• Название: Наезд
• Автор: Владимир Спектр
• Издательство: Ад Маргинем
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-014-8

  Что вы готовы сделать ради денег? Вы любите дорогие машины? Вам никогда не казалось, что вы лучше остальных? Главный герой романа, молодой московский бизнесмен, занимающийся рекламой, всю свою жизнь отвечал на эти вопросы утвердительно. Но вот более крупные хищники отняли у него его бизнес, от него ушла девушка, и выяснилось, что плата за поверхностный лоск гламурной жизни может быть очень велика.

---

Я знал: все эти чувства ушли бы, хотя бы отступили в тень, будь у меня Любовь. Но тут-то как раз и лажа. Не полное, конечно, отсутствие, а так, нехватка. Дефицит.

* * *

Третий я день валялся дома, мобильный был отключен, связь с внешним миром прервана. Таня пробыла со мной сутки, что ли, точно и не вспомнить. Да и вспоминать этот кошмар неохота. Все, что я делал: жрал литрами Jack Daniels, вмазывался кокосом, блевал и закрашивал синяки троксевазином. Ни одна телка не выдержала бы мерзкого жирного ублюдка, у которого переломаны ребра, разъебан нос, выбито два, нет, три зуба. Ублюдка, хранящего молчание. Единственными словами которого являлись три наиболее широко употребляемых матерных выражения. Ублюдка, от которого уже просто воняло психозом, столько кокаина было закачено в его ускользающие вены. То, что она слилась, до меня дошло как раз на третий день этого безумия. Когда я уже практически перестал ощущать самого себя, практически переселился в мир постоянных галлюцинаций. То Мао трезвонил во входную дверь, матерился по-китайски, требуя каких-то лаве. Я, понимая где-то на подсознательном уровне, что все это лишь плод моего воспаленного воображения, все равно с ним спорил. По-русски, отдавая себе отчет, что Мао-то поддельный, наверняка засланный Евгением Викторовичем. То мне казалось, что на кухне за прозрачным столом, купленным не так давно в Armani Casa, сидят моя жена Света и какие-то прежние бабы, Спун, Люда, Полина… Они рисуют на стекле жирные дороги и совсем не реагируют на мое присутствие. Я пытался поговорить, обратить на себя их внимание, но тщетно. По телефону я вел долгие беседы с отцом и мамой, с сыном и Казаком. Только к концу пятого дня я понял, что аппарат давно отключен за неуплату. Кокаина больше не было, подходили к концу запасы бухла. Надо было выбраться из дому, но это оказалось выше моих сил. Неожиданно я впал в долгое болезненное забытье. В нем меня бросало то в жар, то в холод, я видел обрывки старых снов, посещавших меня в далеком детстве. Это самые мрачные из испытанных мной ранее кошмаров. Я терял родителей в огромном аэропорте, я внезапно немел и не мог вспомнить, как меня зовут.

На седьмой день я проснулся с ощущением необыкновенной слабости. За окном было темно. Я не знал, вечер на дворе или утро. С трудом добрел до ванной комнаты с твердой решимостью принять душ. Стоять под жесткой щетиной воды было невозможно, и я просто лег на дно холодной итальянской сантехники. Прохладная вода оказалась похожа на наждак. Ванна постепенно заполнялась, и мне пришлось приложить усилия, чтобы поднять над водой голову и не захлебнуться. Я снова вспомнил о Тане. Где она, моя девочка? Неожиданно, очень остро и резко, до меня дошло, как же я любил ее на самом деле. Хуй с ними, с деньгами. В конце концов, все можно было бы начать сначала. Можно было бы перестать жрать в ресторанах, носиться по городу в спортивном mercedes'e, пить виски и нюхать отраву по сто пятьдесят грина за грамм. Можно было бы перестать тратить тысячи на дизайнерские шмотки, ебать дорогих шлюх и кататься раз в два месяца за границу. Можно было начать все сначала. У меня осталось много связей, и я еще не до конца выжег наркотиками свои мозги. Можно было напрячься, придумать, замутить, медленно и упорно идти вперед, вверх, постепенно поднимаясь, все выше и выше, когда-нибудь достигнув утраченного статуса. Главное, чтобы был рядом человек, ради которого ты готов на все это, ради которого можно найти в себе силы встать. Ради которого можно забыть о своем далеко не юношеском возрасте, терпеть унижения и лишения, страдания, устилающие тернистый путь наверх.

Родители находились как бы за гранью, вне обычных представлений о любви, тем более теперь, когда я вряд ли смог помогать материально, во всяком случае, на первых порах. Они ждали проявлений сыновней любви, а у меня не было денег, чтобы доказать ее.

Конечно, у меня оставался сын, мой маленький Сашка. Он жил со Светой и ее новым мужем. Я мог видеться с ним, но жена с большим трудом доверяла его мне. Встречи были редкими, очень редкими. Нет, конечно, ничего удивительного в том, что мальчик даже не называл меня отцом. Для него я всегда был просто Володя, просто старший товарищ. Да и какой из меня отец на самом-то деле? Мне казалось, я первый испугаюсь, если он назовет меня папой. Саша радовался возможности побыть со мной. Думаете, потому, что он чувствовал ко мне эту самую сыновнюю любовь? Ерунда! Мальчику просто нравилось разнообразие. Куча родственников, масса родственников, и все уделяли ему внимание. Потом, я никогда не грузил его, не таскал по врачам, преподавателям, на курсы и так далее. Встреча со мной всегда превращалась в маленький праздник. Мы шли в кино, ехали на фотовыставку, обедали в каком-нибудь тихом ресторанчике. Я покупал Саше игрушки. Целую кучу игрушек. А теперь, когда у меня кончились деньги и я не мог дать ему все то, к чему он привык, зачем бы он стал встречаться со мной?

Я снова и снова думал о Тане, с каждым мгновением все четче понимая, насколько сильно нуждаюсь в ней. «Мне нужно позвонить тебе, услышать твой голос, девочка моя», – думал я. Голова не болела, точнее, я просто не чувствовал ее. Зато сказывалась слабость. Чудовищная слабость. Меня тошнило, я блевал желчью, прижимаясь лбом к холодному фаянсу унитаза. Кокос кончился, меня тряс озноб. Кто это сказал, что от первого не бывает ломок? Мне казалось, что даже в далеком прошлом, когда у меня бывали проблемы с эйчем, мне не было так хуево. Я выуживал из мусорного ведра целый ворох целлофановых обрывков, в которые были завернуты столь ненавистные и так любимые мной граммы. Осторожно, словно клитор любимой женщины, вылизывал я их своим языком, покрытым белым налетом. Облегчение не наступало. Я собирал все инсулинки, разбросанные по квартире, промывал их водой, сливая буроватую от контроля жидкость в стакан. Залпом выпивал отвратительно пахнущую жидкость и прислушивался к ощущениям внутри себя. Тошнота только усиливалась. Еле доползал до кровати и вновь забывался тяжелым сном.

Когда я проснулся, то почувствовал себя немного лучше. За окном было так же темно, как и в прошлый раз. Мои часы Zenith валялись на прикроватной тумбочке. Они оказались разбиты. Я не знал, можно ли отремонтировать их теперь. Я разыскал свой старенький студенческий Tissot. Бог ты мой, еще пару недель назад я и предположить не мог, что буду снова носить их.

Я вновь принял душ, оделся, сил даже хватило, чтобы заварить себе крепкого чаю. В голове вертелись мысли о случившемся. Мысли о Тане. Где же она? Возможно, я, будучи в абсолютно неадекватном состоянии, обидел ее?

Наконец я нашел в себе силы выйти из дома. Автомобиль стоял у подъезда. При первом же взгляде на него, я понял, что что-то не в порядке. Подошел ближе и увидел, что крыша, капот, багажник, лобовое и задние стекла разбиты. Исковерканы. Расхуячены вдребезги. Под уродливо согнутым дворником виднелись какие-то поблекшие, мокрые бумаги. Я с трудом выдернул их. Это был учредительный договор нашей фирмы. От влаги текст пополз, но было отчетливо видно, что наши с Казаком фамилии грубо перечеркнуты красным. Руки, державшие листы, безвольно разжались, теплый ветер выхватил бумаги. Пожухлыми листьями разлетелись они под его порывами. Я следил за их полетом. Основная часть рухнула в огромную лужу у самого подъезда, только два или три были подхвачены ветром и устремились вверх. Тяжелым от воды бумагам далеко не улететь. Вскоре все они осыпались на грязную клумбу, неподалеку. Инстинктивно я подошел к ней и уставился на то, что когда-то было документом, подтверждавшим мое право на то место в мире, что я занимал. Первое, что я увидел, это опять моя фамилия, перечеркнутая красным.

* * *

В тайнике моей квартиры осталось всего восемь тысяч долларов. Я никак не мог припомнить, куда девались остальные сто двадцать. Конечно, что-то ушло на войну. Видимо, достаточно крупная сумма. Помнится, мы заказывали налоговые проверки и подсылали к Жене РУБОП. Слушали его телефон. Записывали его разговоры с Зайцевым. Пытались перекупить мусоров с Петровки. Платили адвокатам, чтобы те договорились со следаками закрыть наше дело. Что-то давали нашим бандитам, чтобы те уняли зайцевскую бригаду. Потом…

Все как-то смутно, даже сколько времени прошло, не вспомнить! Тысяч сорок занял Казак. Или полтинник? По-моему, Казак объяснил, зачем ему лаве, только вот я не помнил. И где Колян был теперь? Мобильный его оказался отключен, дома к телефону никто не подходил. Конечно, какие-то деньги я просто проебал. Что-то проторчал, что-то пропил, что-то вот именно протрахал. Но не мог же я потратить так много? Или все же мог? Последнее время я жил, как в тумане. Я думал о Тане. Она тоже пропала. Несколько раз я ездил к ней домой, но ее там не было.

Позже, через несколько дней, мне позвонил Казак.

– Здорово, – сказал он и замолчал.

– Привет, – я обрадовался. Искренне. Мне было совсем одиноко без единственного друга! Я подумал так и тут же немного устыдился собственных мыслей. Все же, кто как не я сам все время отрицал даже существование института дружбы?