Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

• Название: Отречение от благоразумья
• Автор: Андрей Мартьянов
• Жанр: Фэнтези

Роман основан на реальных событиях начала XVII века — история революции в королевстве Чешском, приведшая к началу Тридцатилетней войны. Однако, в тексте использовано множество мистических пражских легенд: среди действующих лиц присутствуют раввин Бен-Бецалель и его Голем, магистр Джон Ди (алхимик и личный маг королевы Елизаветы Английской), знаменитый император Рудольф, покровительствовавший оккультистам и так далее. Стилистика — «смешной готический роман», в некотором роде изрядно замаскированная пародия на «ужасы» госпожи Радклифф.

Рассказ ведется от имени секретаря пражской иквизиции, все мистические события крутятся именно вокруг инквизиционного трибунала, пытающегося добросовестно разобраться, что же за чертовщина творится в старой-доброй Праге. Инквизиторы — добрые и справедливые, еретики и маги — плохие. Такова концепция. :-)

Место действия — Прага и Париж. Время — 1611-1613 годы.

В тексте наличествует некоторое количество аллюзий на Адександра Дюма-отца и его «мушкетерские» романы, по крайней мере среди действующих лиц встречаются и молодой кардинал Ришелье, и королева Мария Медичи, и совсем юный Людовик XIII.

---

— Все настолько плохо? — Лючия судорожно сжала ладони в кулачки.

— Не хотелось бы преувеличивать, но... — я пожал плечами, чувствуя себя изрядным мерзавцем. Что бы не предпринимали сестры Фраскати и их немногие сторонники, тягаться с могучим орденом святого Доминика и наделенным почти королевскими полномочиями герром Мюллером им не по силам. — И будьте осторожны. На вашем месте я бы постарался увезти мадам Андреолу из Праги в какое-нибудь безопасное место и позаботился о вашем состоянии.

— Она никуда не поедет, — безапелляционно заявила Лючия. — И я тоже. Мы останемся до конца, каким бы он не был. Спасибо... спасибо за все, — она помолчала и внезапно, точно набравшись смелости, добавила: — Аллесандро всегда хорошо о вас отзывался. Говорил, что в пражской инквизиции только два приличных человека — отец Алистер и вы.

Умеют ведь женщины брякнуть нечто такое в самый неподходящий момент... Значит, по мнению господина посла, я — приличный человек? И с каким чувством теперь прикажете мне оправляться заполнять протоколы его же допросов и присутствовать на дознаниях? Я уже начал подзабывать значение пакостного словечка «совесть», зачем мне снова его напоминают?

КАНЦОНА ТРЕТЬЯ Берег левый, берег правый

Как справедливо заметил делла Мирандола, вокруг нас расстилался не Париж, а Стобашенная Прага, и в нашем распоряжении более не имелось толстостенных подвалов старой надежной крепости Консьержери. Здесь их заменяла печально известная Клементина, монастырь святого Клемента чьи острые башни и шпили возвышались на правом берегу Влтавы, надежно отделенные от нас полосой реки и Карловым мостом, вотчина доминиканцев и братьев ордена Иисуса. Я рассчитывал, что смогу догнать неспешно удаляющуюся вверх по Влашской улице процессию, срезав дорогу через россыпь переулков Малой Страны, и для меня, в отличие от Мирандолы, сегодня выдался удачный день. Громоздкая карета герра Мюллера стояла всего в сотне шагов от венецианского посольства, позади нее уныло маячила крохотная крытая повозка, обшитая тонкими листами жести и с наглухо зарешеченными окнами, внутри коей пребывал делла Мирандола.

Вокруг двух загромоздивших улиц экипажей крутилось подозрительно много вооруженных всадников и глазеющих обывателей. Неужто слух о взятии господина посла под стражу успел разлететься по всему городу и объявились безумцы, намеревающиеся отобрать у инквизиции ее законную добычу?

Возле итальянского подворья наоборот, людей словно метлой повымело. Так случается, когда над воротами дома болтается черная тряпка, безмолвно и страшно предупреждающая: «Здесь чума».

С первого взгляда я решил, что господин легат угодил в осаду, но, присмотревшись внимательнее, понял, что преувеличил опасность. Да, его остановили, но не пытались насильно открыть дверцы или причинить какой-то вред. Со второго взгляда я признал человека на вороной лошади, разговаривавшего с высунувшимся из окна кареты отцом Густавом. Пан Сигизмунд фон Валленштейн собственнолично, да еще в сопровождении небольшого, однако грозно выглядевшего отряда городской стражи. Что ему понадобилось от святой инквизиции?

— ...Чехия, если мне не изменяет память, не входит в Папскую область и не уж точно не стала с нынешнего дня вашим личными имением. Впрочем, как и Венеция. Здесь действуют законы императора Рудольфа...

— Над которыми стоят законы Церкви. Надеюсь, этого вы не будете оспаривать, мсье Валленштейн? Кстати, вас не затруднило бы приказать вашим людям освободить дорогу?

Го-осподи всемогущий!.. Не знаю, каким образом, но к господину Валленштейну долетела весточка о последних новостях из венецианского посольства, и он решил вмешаться. Могу заранее предсказать исход: ничего это не даст. Законы мирской власти — одно, а порядки инквизиции — совсем иное.

Смешиваюсь с растущей толпой зевак на тротуаре, пинаю каблуками недовольно всхрапывающую лошадь, пробиваясь ближе. Так и есть, отец Густав громогласно вещает:

— Расследование преступлений против веры есть дело смиренных слуг Божиих и лишь после оглашения приговора уличенные еретики передаются светским исполнителям для надлежащего наказания. Кому-кому, а вам, слуге порядка, надлежит затвердить это покрепче, чем «Отче наш». Извольте разогнать ваш сброд и тогда, может быть, я постараюсь забыть сей прискорбный инцидент. Не портите свою карьеру, mein Herr Валленштейн, ради какого-то...

Еле различимый, по-прежнему неунывающий голос из недр мрачной железной повозки:

— Сигизмунд, это вы? Кажется, я по уши в дерьме, простите за некуртуазность! Заглядывайте как-нибудь в гости, нынче я перебираюсь на хлеба к гостеприимнейшей Клементине! И не стоит обижать монашков, такое уж у них сволочное ремесло!..

Выкрики внезапно оборвались, будто человеку, заточенному в металлический ящик на колесах, поспешно и грубо заткнули рот. Возможно, так и произошло — вряд ли предусмотрительный герр Мюллер оставил Мирандолу без двух-трех сопровождающих. Затрудняюсь представить, как они умещаются в такой тесноте.

Пан Валленштейн, похоже, засомневался, подсчитывая соотношение сил, возможные потери и вероятность навлечь на свою голову гнев папского легата. Последнее могло обернуться чем угодно: от снятия с должности и высылки из Праги до долгого пребывания в неуютной подвальной камере Далиборки.

Конец колебаниям мсье Сигизмунда положил маленький листок бумаги, выпорхнувший из окна кареты и несший на себе распоряжение всесильного Ярослава фон Мартиница. Перечитав его несколько раз, Валленштейн досадливо сплюнул, дернул поводья, разворачивая коня, проорал: «В колонну по два — тронулись!» и увел свою гвардию куда-то вниз по улице. Должно быть, Мирандоле пришлось испытать сильное разочарование.

Карета святых отцов, которой больше ничто не препятствовало, загромыхала дальше, провожаемая не слишком верноподданными взглядами и отчетливо доносившимся до моего слуха нелестными посулами в адрес всех инквизиторов вообще и герра Мюллера в частности. Толпа не спешила расходиться, среди мирных обывателей мелькали черные плащи с белой каймой — преданные молодчики фон Турна, как всегда, находились в центре событий. Между духовным отцом пражских протестантов и венецианским послом, насколько мне известно, не существует особой привязанности и общих дел, однако кто их знает... Если вам непременно хочется учинить бунт, сгодится любой повод. Инквизицию никто не жалует, почему бы не выставить ее в качестве общего врага?

Процессия неспешно ползла вверх по склону холма. Влашская улица, Тржище, то бишь Торговая (когда-нибудь я непременно сломаю язык в попытке научиться хоть отчасти верно выговаривать здешние названия. Вообще в Чехии изрядная путаница с наречиями — в ходу собственно чешский и немецкий, среди аристократии — французский и, как ни странно, латынь), поворот направо по Кармелитской, Малостранская площадь с собором святого Николая, главенствующим над холмами и улицами Малой Страны, ратуша. В углу площади — большое недостроенное здание красно-коричневого мрамора с вычурными колоннами. Ему, наверное, вскоре предстоит стать местом протестантского паломничества. Это Смиржицкий особняк, и не столь давно барон фон Турн именно здесь произнес свою горячую речь о гибнущей родине и необходимости спасения оной, приведшую к вынужденному полету имперских наместников из окон Града. Родина, как ни странно, жива до сих пор, также как и господа Мартиниц со Славатой, а вот его гугенотская светлость Матиас фон Турн нынче не в чести и рискует угодить в преизрядную опалу. Впрочем, ему на это обстоятельство глубоко плевать — без постоянной борьбы, опасностей и врагов его жизнь просто потеряет смысл.

Потянулась длиннющая, как человеческая жизнь или еврейская тоска, Мостецкая, в конце которой поднимались стрельчатые башенки древнего Карлова моста. Внимание общества нас по-прежнему не оставляло: на обочинах сбивались и распадались группки зевак; кто-то, набравшись храбрости, швырнул в сторону кареты святых отцов гнилой тыквой. К сожалению, не попал и предпочел поспешно исчезнуть. Я держался позади общей мрачной кавалькады, пытаясь представить, что сейчас испытывает делла Мирандола, и втайне гадая — хватит ли у кого-нибудь решительности Валленштейна, чтобы попытаться остановить нас?

Пятьсот с небольшим ярдов и шестнадцать арок моста, утыканного статуями святых и покровителей города, благополучно остались позади. Мы перебрались в пределы Старого города — Старо Мяста. Соборы Клементины, храм святого Сальватора и стоящий чуть подальше и ближе к реке святой Клемент — справа, по левую руку — монастырь блаженной Анежки, между ними Кржижовницкая площадь: вымощенное булыжником и заставленное по краям полосатыми торговыми навесами пространство, упирающееся в набережные и башни моста. Остается только взять правее и мы на месте...