Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

• Название: Отречение от благоразумья
• Автор: Андрей Мартьянов
• Жанр: Фэнтези

Роман основан на реальных событиях начала XVII века — история революции в королевстве Чешском, приведшая к началу Тридцатилетней войны. Однако, в тексте использовано множество мистических пражских легенд: среди действующих лиц присутствуют раввин Бен-Бецалель и его Голем, магистр Джон Ди (алхимик и личный маг королевы Елизаветы Английской), знаменитый император Рудольф, покровительствовавший оккультистам и так далее. Стилистика — «смешной готический роман», в некотором роде изрядно замаскированная пародия на «ужасы» госпожи Радклифф.

Рассказ ведется от имени секретаря пражской иквизиции, все мистические события крутятся именно вокруг инквизиционного трибунала, пытающегося добросовестно разобраться, что же за чертовщина творится в старой-доброй Праге. Инквизиторы — добрые и справедливые, еретики и маги — плохие. Такова концепция. :-)

Место действия — Прага и Париж. Время — 1611-1613 годы.

В тексте наличествует некоторое количество аллюзий на Адександра Дюма-отца и его «мушкетерские» романы, по крайней мере среди действующих лиц встречаются и молодой кардинал Ришелье, и королева Мария Медичи, и совсем юный Людовик XIII.

---

— Может, этот тип тоже из этих... козлопоклонников? — предположил я. — Струсил и побежал к нам, просить защиты.

— Насчет «струсил» ты совершенно прав, но, будь я главой секты, я таких юнцов гнал бы из нее паршивой метлой, — не задумываясь, ответил отец Мак-Дафф, и, уже возвращаясь на свое место, через плечо бросил: — Как по-твоему, что такое «дом, полный личин»? Балаган? Театр? Кстати, в Праге есть театр?

— Помнится, лет десять назад император Рудольф издавал указ о запрещении любых лицедейских сборищ, — неуверенно сказал я. — Сейчас — не знаю...

Пока мы упражнялись в сообразительности, экзорцизм завершился, и пакостный дух, на прощание заставив свое неудачливое вместилище попрыгать на табурете и весьма похоже изобразить набор звуков, приличествующих скотному двору, сдался, то бишь...

— ...Изошел! — торжественно провозгласили отец Густав и отец Лабрайд, весьма довольные своими действиями. Бывший одержимый с нескрываемым ужасом огляделся по сторонам, соображая, куда это он угодил, затем, что-то припомнив и сопоставив, разразился очередной долгой благодарственной речью, и в завершение попросил пить. Теперь, когда он отвечал сам за себя, он стал выглядеть несколько получше, хотя мне по-прежнему не нравился этот уж больно искренний взгляд.

«Протокол допроса неизвестного человека, одержимого демоном. Продолжение — после изгнания оного демона.

Вопрос: Назовите свое имя, место рождения, место нынешнего проживания и ваш род занятий.

Ответ: Меня зовут... Меня зовут Каспер. Каспер фон Краузер. Я богемский немец, из Праги. Несколько месяцев назад я служил наместнику императора, господину Ярославу фон Мартиницу. Тайная полиция, слежка за подозрительными личностями... Скажите, почему я здесь? Меня привели или я пришел? Мне сказали, что тут мне помогут... Я живу, как в тумане... Какие-то города, люди... Это Париж?

Отцу Мюллеру пришлось отвлечься на более подробное выяснение истории этого несчастного. Как утверждал болезный господин Каспер, год назад в лесу под Прагой неизвестными личностями на него было совершено нападение, после которого он начал испытывать несколько противоестественные для доброго католика желания, как-то: стремление нападать на людей, в особенности молодых женщин, и пить их кровь, избегать посещения церкви и впадать в ярость при виде священных предметов, тягу к темным помещениям и прочее, и прочее... На него стали подозрительно коситься сослуживцы, и, прослышав об открытии Парижской нунциатуры, он решил отправиться во Францию, не рискнув обратиться за помощью к местным, пражским священникам. Он затруднялся описать свое путешествие, утверждая, что оно происходило как во сне, и главным его стремлением было не поддаться искушениям вселившегося демона, призывавшего бросить все и вернуться обратно. Теперь он, бедный маленький человек Каспер, желает покаяться во всех свершенных грехах и согласен принять любое наказание... Только, ради Бога, не на костер!! Умоляю!

А герр Мюллер наседал, как крестоносец на язычника. Не хватало только ножа у горла.

— Знаете ли вы напавших на вас людей?

— Было темно, я их не разглядел... Вернее, я до сих пор не могу примириться с тем, что увидел. Эти люди посейчас живут в Праге, ходят по улицам, пользуются уважением...

— Назовите имена.

— Они... они из венецианского посольства в Праге. Во всяком случае, один из них. Этот человек... Я знал его под другим именем и с другим лицом.

— Подробнее, пожалуйста. — рявкнул грозно нахмурившийся отче Лабрайд.

— Видите ли... У нас в Праге от лица императора правят трое — эта свинья Мартиниц, Вильгельм фон Славата и фон Клай. Франциск фон Клай. У этого молодого человека весьма трудное положение: его брат входит в клику воинствующих протестантов, а сам Клай пытается угодить и нашим, и вашим. Вдобавок, у него весьма независимый характер... В общем, полгода назад он исчез. Ходили разные слухи: мол, его убили протестанты за то, что он не желал перейти на их сторону, или прикончил на дуэли очередной ревнивый муж... Я разыскал людей, которые под присягой поклялись, что присутствовали на похоронах фон Клая, заглядывали в гроб и опознали покойника. У него что-то случилось с лицом — то ли перед смертью он здорово обжегся, то ли его облили каким-то алхимическим составом. Два или три месяца назад я снова встретил его, но теперь он — глава венецианского посольства. У него другое имя, однако этот тот же самый человек, тот же самый!

У фон Краузера вдруг случилась истерика, и пока его отпаивали настойкой крыжовника с валерианой да возвращали к жизни, я пытался было собрать цепочку из узнанных фактов, но не преуспел. Когда незадачливого визитера отхлопали по щекам, вытерли сопли и привели в удободопрашиваемое состояние, беспощадный отец Густав вновь завел свою музыку:

— Вы утверждаете, что погибший фон Клай воскрес из мертвых, обзаведясь иным обликом и иным прозвищем?

— Я не знаю... Но, когда я уезжал, прошел слух, будто синьора Фраскати, бывшая жена Клая, снова собирается замуж. За этого самого посла. За собственного мужа! (Истерическое хихиканье). Вы не знаете, святой отец, а она поклялась никогда более не вступать в брак, пока не отыщет убийц Франциска и не отомстит!

— Мало ли чего сгоряча наобещает женщина... — со знанием дела вполголоса прокомментировал отец Лабрайд, но осекся, увидев молнию в льдисто-серых глазах высокопреподобного патрона.

— Известно ли вам что-нибудь о секте, именующей себя «Орденом Козла»?

— Они существуют. Их много. Я нашел единственный след — девицу по фамилии Маштын. Марыся, то есть Мария Маштын. Возможно, это не настоящее имя, однако она должна быть в Праге. Разыщите ее. И прижмите Штекельберга, обязательно прижмите, он много знает и все расскажет, если ему пригрозить высылкой из Праги или тюрьмой! (Хихиканье).

— Кто такой Штекельберг?

— Секретарь фон Мартиница. По совместительству... (хихиканье переходит в откровенно глумливый смех). Поспрашивайте его, святой отец, поспрашивайте... Про Задний Двор, про актерок, и про вечерние прогулочки над Влтавой...

— Известен ли вам некто, обладающий прозвищем «Филипп-алхимик»?

— Никс с Золотой улицы. Филипп Никс. Он когда-то был придворным алхимиком императора Рудольфа, но с тех пор, как император... Никс теперь живет в Янковицах — это его имение в нескольких верстах под Прагой. Туда все шастают — и Мартиниц, и Славата, и Клай, когда был жив...

— Для чего?

— Философский камень ищут, зачем же еще... Пьют, само собой. Девок туда привозят. Демонов вызывают. Золото из свинца делают.

— Вы присутствовали на этих встречах?

— Нет. Слышал... О-о-о!!!.

Дальнейшие расспросы пришлось отложить — наш подопечный сделался буен и невменяем. Последствия экзорцизма явили себя в новых потоках пены, блевотины и слюней, измызгавших ангелические ризы святых отцов так, что герру Мюллеру и патеру Лабрайду пришлось потом переодеться в чистое, а мне — оттащить загаженные сутаны к нашей прачке, только руками всплеснувшей при виде вонючих и скользких следов работы бедолаги Краузера.

Впрочем, этот растяпа и в последующие дни не сказал ничего нового — то ли очень удачно наловчился врать, то ли действительно страдал потерей памяти. Отец Лабрайд, склонный к прямолинейным и быстро дающим результат действиям, предлагал допросить фон Краузера «с пристрастием», однако герр Мюллер, в противовес инквизиторской пенитенциарной традиции, такового разрешения не дал, заявив, что Краузер — не подозреваемый, а свидетель.

Я заподозрил, что наш духовный пастырь готовит некий процесс, и, точно подтверждая мои мысли, отец Мюллер наведался в Лувр, даровав от имени Папы Павла епископу дю Плесси полномочия легата и вручив ему надзор за душами парижан. После сего события Мак-Дафф тоном записного пророка изрек, что пора складывать сундуки и запрягать лошадей, а я поспешно наведался в квартал Марэ.

...Странная записочка, посвященная прошлому отца Мюллера, не давала мне покоя, и несколько пронырливых типов из числа тех, что всегда околачиваются в любой таверне в ожидании, не подвернется ли случая подзаработать, по моему поручению разыскивали некую девушку — молоденькую сиротку, воспитанную в монастыре, сейчас находящуюся в услужении у знатных господ, возможно, по имени Марлен или Мадлен. Я не мог в точности объяснить, зачем мне это нужно, но следовал вдолбленным заветам наставников-иезуитов: знай о своих врагах и друзьях все, что только можно узнать, и, если они стараются что-то скрыть, обязательно найди это, дабы использовать впоследствии.

Я ничего не имел против господина Мюллера. Ремесло просто у меня такое — знать все обо всех. Девушка пока не отыскалась, но я не терял надежды.

КАНЦОНА ПЯТАЯ Пятьсот шестьдесят миль

Пятьсот шестьдесят миль — ровно столько укладывается между Парижем и Прагой, и с 1611 по 1612 годы я изучил эти мили и расположенные на них постоялые дворы также хорошо, как коридоры и лестницы Консьержери. Париж — Шалон-на-Марне или Реймс — Мец — Саарбрюккен — Майнц — Вюрцбург — Нюрнберг — Регенсбург — Плезень — Прага. На хороших лошадях и при удачном стечении обстоятельств — три недели туда, три недели обратно. Уж и не упомню, сколько раз мне пришлось проезжать этими дорогами — в компании и одному, зимой и летом. Но первый свой визит в Прагу, как первую любовь и первую дуэль, я, наверно, не забуду никогда.